– Погоди, я же первое впечатление составляю. И еще никого не убили. Я по анкетам смотрю, и никакого Газаева там быть не может. Он изначально не может претендовать ни на какую заграничную командировку. Понимаешь?
– Согласен. – Дорошина внезапно начала увлекать затеянная Эдиком игра.
– Морозова. Старая дева без семьи и перспектив. Она не польстится на большие деньги, потому что просто не знает, что с ними можно делать. У нее устоявшаяся жизнь, которую она боится менять. Нет, она ни за что не пойдет на поводу у потенциального преступника. Но это только на первый взгляд. Она понимает, что впереди у нее нищенская старость, в которой не на кого опереться. А значит, вполне может решиться закончить свою карьеру таким громким аккордом, как кража.
Грамазин. Все то же самое, только с поправкой на пол. Но его я бы вычеркнул из своего потенциального списка. Мужчины менее решительны и более трусливы. Они не склонны к кардинальным переменам. Живущая одна долгие годы женщина готова на все, чтобы изменить свою жизнь. Одинокий мужчина будет цепляться за свой образ жизни до последнего. Он бы никуда не уехал от своих книг, своей захламленной квартиры и своих привычек. Нет, на него преступник ни за что бы не поставил.
По той же самой причине я бы вычеркнул и Калюжного. Тот шага не сделает без мамочкиного одобрения. Его внутренние метания и страдания у него на лице написаны, поэтому нет, кишка тонка решиться на что-то серьезное. Тут смелость нужна, решимость, характер, а у него нет никакого характера.
Золотарева. У нее глаза мятежницы. Но то, что человек она порядочный, видно невооруженным глазом. На преступление она не способна, хотя бы потому, что ни за что не стала бы расстраивать своего деда. В ней видна порода. Такие люди интеллигентны, воспитанны, и их невозможно толкнуть на подлость. Получи она подобное предложение, сразу бы о нем рассказала, еще и на чистую воду попыталась бы вывести. Нет, в ситуации с ней риск очень велик, и умный преступник на него бы не пошел.
Склонская. Тот же самый вариант, что и с Золотаревой, только в два раза старше. Профессорская жена, мать, бабушка, человек, у которого есть все необходимое и который не станет нарушать свои принципы ради денег, пусть даже очень больших. Так что, помимо Морозовой остаются только две нимфы – Стеклова и Богданова. Обе молодые, жадные до денег, с той только разницей, что одна уже успела распробовать их вкус, а вторая только мечтает о них, распаляя себя завистью к первой.
– У Ксюши есть деньги. Муж ей ни в чем не отказывает, – усмехнулся Дорошин и тут же осекся, вспомнив, как Ксюша рассказывала о том, что мечтает о доме в Италии, а ее муж не понимает, зачем он нужен.
– Запомни меня, мальчишка, лишних денег не бывает, – философски заметил Эдик и похлопал друга по плечу. – Тебе, конечно, застит глаза твоя влюбленность, но хочу тебе сказать, что эта твоя Ксюша – та еще штучка.
– Нет у меня никакой влюбленности, – пробормотал Дорошин. – И вообще мы расстались. Итак, из твоих рассуждений выходит, что неведомый нам преступник мог отправить письма с предложением о сотрудничестве Ксюше, Алене и Арине Романовне.
– Может быть, всем трем, может быть, кому-то двоим. Я бы выбрал старуху и одну из молодух. Обе сразу – это уже рискованно. С учетом, что Богданова начала искать себе богатого папика, подобного предложения она либо не получала, либо ответила на него отказом. Остаются двое. Не так уж и много.
– Не много, – согласился Дорошин, на душе у которого было муторно. Подозревать Ксюшу, пусть даже и чисто теоретически, ему было невмоготу. – Я бы все-таки не стал исключать Богданову. Операция «богатый папик» могла быть просто прикрытием.
– Да ради бога, – согласился Эдик. – Нужно повторить путь преступника. Во всех музеях, отобранных Двиницким, запросить информацию о сотрудниках и проделать все то, что только что сделал я. Если я прав, то запросы анкет приходили во все восемь галерей, а вот человек, готовый пойти на преступление, нашелся только в четырех. Оттуда и пропали картины. Так что начинай с оставшихся. Там у тебя не будет шанса спугнуть сообщника.
За пару дней Дорошин убедился, что Киреев, как всегда, оказался прав. Директора четырех картинных галерей, значившихся в списке Двиницкого, но не пострадавших от краж, сообщили, что около полутора лет назад действительно получали запрос от некоего фонда «Искусство жить», который обещал организовать выездные семинары с посещением ведущих мировых художественных сокровищниц и в связи с этим запрашивал полную информацию о сотрудниках для того, чтобы определить перечень участников программы. Анкеты, присланные представителем фонда, оказались большими и очень подробными. Помимо обычных сведений в них запрашивалась информация, позволяющая составить психологический профиль человека, но это никому не показалось странным. Все-таки речь шла о командировках за границу и связанных с этим больших деньгах, которые, как объяснял фонд, планирует потратить некий меценат, мечтающий поднять уровень искусствоведения в стране.
В одном из музеев даже сохранились анкеты, отосланные по электронной почте фонда, и их любезно предоставили Дорошину для ознакомления. Еще в одном директор не стала мучиться со сбором информации, решив, что ее сотрудники благополучно перебьются без заграничных командировок. Ни в одном из случаев после отправки заполненных анкет не последовало обратной связи. Ни в какие заграничные командировки никто приглашен не был. Директора галерей решили, что меценат отказался от финансирования столь затратного проекта, и об отправленных анкетах забыли.
На следующем этапе расследования коллеги Дорошина из других регионов опросили сотрудников тех галерей, где были отправлены анкеты, и выяснили любопытную закономерность.
Анкеты были заполнены в семи регионах страны. В одном из них на сотрудников никто не выходил и никаких неприличных предложений не делал. В остальных двум сотрудникам поступали странные письма и звонки с предложением повысить свой уровень материального благосостояния. В каждом случае называлась конкретная картина, которую звонивший или писавший был готов приобрести за очень весомое вознаграждение, превышающее один миллион долларов. Часть людей, получивших такие предложения, сочла их дурной шуткой и не обратила внимания, часть, испугавшись, рассказала руководству, кто-то отреагировал резко, обрушившись на предлагавшего с обвинением в мошенничестве. Лишь один человек обратился в полицию, где, впрочем, к его сообщению отнеслись с иронией и ничего предпринимать не стали.
– Ты был прав, – признался Дорошин Эдику, в очередной раз выйдя с ним на связь по скайпу. – Преступник провел именно ту работу, которую ты просчитал. Из каталогов выбрал нужные ему полотна, проанализировал данные сотрудников восьми провинциальных художественных музеев, выбрал, с его точки зрения, подходящих, вышел на них с конкретным предложением. В четырех музеях, где не случилось краж, ему ответили отказом или вообще никак на него не отреагировали. А еще в четырех, в том числе и в нашем, на предложение украсть ответили согласием.
– И именно в вашем музее преступник набрел на золотую жилу – нашел человека, готового ради наживы вынести не одну-две картины, а целых восемь. Думаю, что, если бы не твоя Мария Викентьевна, поднявшая шум, они продолжали бы свое гнусное дело еще очень долго.
– Думаю, что долго в любом случае бы не получилось. При переезде галереи в новое здание инвентаризация прошла бы по-любому. Преступники об этом знали, поэтому спешили. Но ты прав, что наш, точнее, наша оказалась самой жадной и самой аморальной. Кто это? Морозова, Богданова, Ксюша? Мне даже думать про это тошно. И еще очень важно понять, как именно две картины Куинджи оказались на даче у Елены. Кто их туда привез? Как там оказался Газаев? А вдруг ты не прав, и Елена не соответствует тому психологическому портрету, который ты нарисовал? Вдруг преступница все-таки она?
– А это что-то меняет? Лично для тебя? – уточнил Эдик. – Ты будешь покрывать преступницу, если это Елена? Или если Ксюша?
– Нет, не буду, – печально сказал Дорошин. – Но мне будет хреново в любом из этих двух случаев. Лично я бы предпочел, чтобы это оказалась Богданова или Морозова.
– Человек предполагает, а Бог располагает. Так что хотеть ты можешь все что угодно, а примириться с жизненными реалиями все-таки придется. Но ты никогда не был страусом, прячущим голову в песок. Разве нет, Вик?
– Да, Эд. Как бы то ни было, правду я приму в любом случае, какой бы горькой она ни была. Правда – это самое важное в жизни.
К началу рабочих дней январские морозы отступили, ослабели, сдали позиции, и хотя в кабинете стоял дубак, по улице уже можно было перемещаться без риска что-нибудь отморозить. Впрочем, погруженный в собственные невеселые думы Дорошин на погоду внимания не обращал вовсе. Потеплело и потеплело, чего об этом говорить.
Придя на работу, он с изумлением обнаружил у двери собственного кабинета женскую часть семьи Газаевых – знакомых ему Альмагуль и Диляру, а вместе с ними женщину неопределенного возраста, в прошлом удивительно красивую, но рано состарившуюся, с грустным и заплаканным лицом.
Дорошин знал эту особенность восточных женщин – стареть рано и необратимо. Гордые профили юных восточных красавиц, такие как у Альмагуль и Диляры, отчего-то очень быстро тяжелели, теряли четкость, расплывались, покрываясь сеткой глубоких морщин. Женщина, пришедшая с девочками, равно могла быть им как матерью, так и бабушкой. Если это мать, то ей лет сорок, если бабушка – шестьдесят, по внешнему виду определить это не представлялось возможным.
– Здравствуйте, – сказала одна из девушек, кажется Альмагуль. – Вы нас помните? Мы с вами виделись в картинной галерее, когда мы были там с папой.
На слове «папа» личико ее сморщилось, но она сдержалась и все-таки не заплакала.
– Конечно помню, – сказал Дорошин. – Вы Альмагуль Газаева, а это ваша младшая сестра Диляра. Правильно?