– «Севен илевен», – ответил голос с индо-пакистанским акцентом.
Я отыскала у себя на столе показания управляющего, который смотрел телевизор в то время, как Джейн Доу запихивали в мусорный бак перед его магазином.
– Мистер Абдул Хаким?
– Нет. Это Фазиль Хаким. Абдул – мой брат.
– Говорит лейтенант Дэниелс, полиция Чикаго, отдел особо тяжких преступлений. Уверена, что ваш брат рассказал вам о теле, найденном в вашем мусорном контейнере.
– Он только об этом и говорит. Это правда, что он прогнал убийцу, показав несколько приемов карате, что выучил по фильмам Ван-Дамма?
– Насколько я поняла, он все это время сидел и смотрел телевизор.
– Так я и думал. Чем могу быть полезен?
– Объясните мне, пожалуйста, что за два номера проставлены в верхних углах ваших чеков.
– Это очень просто. Верхний правый номер – это номер покупки. Верхний левый – номер магазина.
– У вашего магазина номер 193?
– Нет, лейтенант. У нас магазин номер 102. Мне кажется, магазин номер 193 находится на углу Линкольн и Норт-авеню. Позвольте, я справлюсь в телефонной книге.
Он замычал себе под нос что-то немузыкальное, а я ощутила в животе укол возбуждения, потому что моя догадка оказалась правильной.
– Я вам правильно сказал. Магазин номер 193 на углу Линкольн и Норт-авеню.
– Спасибо, мистер Рахим.
Я удовлетворенно положила трубку. В кабинет ввалился Бенедикт и вручил мне лист бумаги. Это была фотокопия рецептурного блокнота доктора Бустера – разве что теперь на нем виднелась надпись.
– Быстро вы управились.
– Мы посыпали порошком для снятия отпечатков пальцев, и он прилип к продавленным местам. Отпечатков – никаких, но надпись проступила.
Рецепт на шестьдесят кубиков секобарбитала натрия был выписан доктором Бустером.
– Почерк соответствует другим его рецептам. – Харб помахал папкой с делом доктора Бустера.
– Значит, как мы и предполагали, его убили ради рецепта.
– Мало того. Гляди, что мы еще обнаружили. – Бенедикт протянул мне еще одну фотокопию. – Это было написано страниц на двадцать впереди. Может, просто машинально чертил каракули, а может, Бустер пытался оставить нам сообщение, когда убийца был там.
Закорючки складывались в слова – всего два слова, практически едва читаемые: «СЫН БАДДИ».
– То есть убийца – сын Бадди?
– Может быть. Или просто сын его приятеля.[13] Или, может, это вообще ни к чему не имеет отношения. Я позвонил Мелиссе Бустер, и она сказала, что не знает никого по имени Бадди.
Я некоторое время поломала над этим голову.
– А что насчет списка его пациентов? Нет там никого с именем Бадди?
– Я проверил. Никого, даже близко.
– Давай проверим всю биографию Бустера, посмотрим, не знал ли он какого Бадди.
– Величественная задача.
– Мы возложим ее на нашу специальную опергруппу, – усмехнулась я и сменила тему: – Я знаю, каким образом убийца выбросил жертву в мусорный бак, не будучи при этом замеченным.
Бенедикт вскинул бровь. Я всегда хотела уметь так делать – приподнимать одну бровь в молчаливом вопросе. К сожалению, обе мои брови сцеплены с одним и тем же лицевым мускулом, и, когда бы я ни пыталась вскинуть одну, неизменно получается подергивание в духе Граучо Маркса.[14]
– Он стащил контейнер с площадки перед магазином на углу Линкольн-стрит, забрал его домой, определенным образом расположил в нем тело, потом привез и поставил у магазина на Монро-стрит, а тот бак забрал с собой. Если у него в грузовом фургоне есть спусковой пандус и ручная тележка, он мог заменить баки секунд за двадцать.
– Может, мусорщик?
– Может быть. Проверь еще раз список пациентов Бустера, обрати внимание на профессии: мусорщик, почтальон, рассыльный – любой, кто водит грузовичок. Справься в Управлении автомобильного транспорта, пробегись по всем владельцам автофургонов в этом списке.
Зазвонил телефон, и я, схватив трубку, поспешно приложила ее к уху.
– Дэниелс.
– Это детектив Ивенс, полиция Палатайна. Я слышал, вы отбираете у нас дело Бустера.
Я осветила ему положение вещей, закончив рассказом об обнаружении рецептурного блокнота.
– Не могу поверить, что мы его пропустили.
– Вы просто его не искали. Имя вам о чем-нибудь говорит?
– Бадди? Нет. Не могли бы вы переслать нам его по факсу вместе с рецептом? Мой капитан сам расчленит меня за то, что я этого не нашел.
– Скольких человек вы опросили?
– Больше тридцати. Друзей, соседей, родственников. Всех, кто знал парня со старших классов школы.
– Кто-нибудь на подозрении?
– У вас есть наш отчет.
– Там не приводятся ваши догадки. Никто не показался нам странным?
– Половина его родичей со странностями. Но не в криминальном смысле. Этого человека все любили. Мы не могли отыскать причин, по которым кто-то мог бы отправить его на тот свет.
– Я так понимаю, что теперь вы будете искать более пристально.
– Теперь, когда мы знаем, что его убили за рецепт? Черт возьми, конечно! Теперь я буду тягать наркодилеров, наркоманов, чертову прорву народу.
– Мы ищем человека с грузовым фургоном. Я могла бы послать вам своих людей в помощь, если нужно.
– Нет. Это убийство всех здесь взбаламутило. Палатайн – тихий маленький городок. У нас больше чем достаточно ребят, которые хотели бы еще раз попытать счастья в этом деле.
– Держите нас в курсе, Ивенс.
– И вы также.
Я опустила трубку на рычаг и чихнула. Вытащила еще один платок.
– Итак, давай наведаемся в «Севен илевен» на Линкольн-стрит, посмотрим, не бросилось ли им в глаза что-нибудь. Ты не наткнулся в лаборатории на фэбээровцев?
– Наткнулся. Спасибо, что их прислала. Мне пришлось симулировать приступ диареи, чтобы отбояриться от их бесконечных монологов.
– Ну и как, сработало?
– Нет. Они потащились за мной в сортир.
– Есть какие-нибудь отпечатки на конфетах?
– Мы не нашли, во всяком случае. Но они там хотят провести еще кое-какие анализы.
– Как твой рот?
– Болит, но вкус уже возвращается. Не желаешь перекусить?
– Мне надо еще пролистать кое-какие донесения, а потом я собираюсь завершить на сегодня.
– Поскольку мне все равно выходить, то зайду в «Севен илевен» на Линкольна. Если память меня не подводит, это прямо рядом с одной классной мексиканской забегаловкой.
В животе у Харба одобрительно заурчало.
– До завтра, Харб.
– Пока, Джек.
Бенедикт ушел. А я бросилась в атаку на лежащую передо мной груду бумаг, в том числе принялась отпечатывать на машинке результаты нашего визита в больницу и поездки к Мелиссе Бустер. На дворе стоял век компьютеров, но я, как и прежде, пользовалась обычной электрической пишущей машинкой, прекрасно зная, что коллеги-полицейские считают меня в этом отношении допотопным динозавром. Но даже если бы я воспылала любовью к высоким технологиям, то все равно не могу понять, что бы дал мне в этом случае хороший компьютер. Десять слов в минуту есть десять слов в минуту – не важно, на чем ты их выстукиваешь.
Когда я закончила, то так и осталась сидеть за столом, пялясь на страницу.
Больше мне на работе делать было нечего, но не было и никакой веской причины идти домой. Там не ждали меня ни семья, ни муж, ни любовник. Это было просто место, где я держала свой небогатый скарб, принимала пищу, тщетно пыталась отдохнуть.
– Все, что у меня есть, – это ты, – сказала я отчету.
Отчет ничего не ответил.
Я вздохнула, потом встала и отправилась восвояси, отдавая себя на откуп еще одной бессонной ночи.
Глава 12
Об этом заведении ему рассказывал бывший сокамерник, когда долгими, тоскливыми ночами больше нечего делать, как чесать языком и нести чего ни попадя.
– Просто подойди к бармену, такому лысому парню по имени Флойд. Скажи, мол, надо починить телевизор.
Пряничный человек отнесся к этому совету так же скептически, как и к любой тюремной трепотне. Кроме того, если бы ему потребовалось с кем-то разобраться, он был бы более чем счастлив заняться этим сам. Вообще, если тюремная жизнь чему-то его научила, так это рассчитывать только на себя.
Но сейчас другой случай. Он не хочет, чтобы его хоть в малейшей степени связали с этим поступком. Самоличное выполнение работы хоть и несет в себе самом награду, однако слишком рискованно. Вдобавок тут есть что-то от божественного всемогущества – дергать за ниточки, а самому при этом оставаться невидимым. Это прибавляет благоговейного страха к его персоне.
Нынешняя идея пришла к нему после того, как он порезвился над этой шлюхой. Уж он ее уделал. Столько раз подводил к самому порогу смерти. Расплата за унижение, за презрение, за то, что выбрала не тот объект для своих издевок.
Когда закончил с ней, когда лежал там голым рядом с мертвым телом, он стал думать о своем противнике, о Джек Дэниелс.
Получила ли она уже конфеты? Съела ли их? Может, поделилась ими со своей командой, и тогда пятнадцать – двадцать свиней – все получили маленькие смертоносные сюрпризы. Ему необходимо знать.
Поэтому он совершил еще одну ходку к платному таксофону.
– Это Питере из «Геральд». Я проверяю поступивший анонимный звонок. Никто из полицейских не пострадал сегодня от несчастного случая?
– Сейчас мы не сообщаем никаких подробностей.
– Значит, вы подтверждаете слухи?
– Извините, эта часть текущей информации засекречена.
– А если не для протокола?
– Не для протокола – у нас есть один детектив с одиннадцатью швами во рту.
– Детектив? Мой источник сообщил, что это лейтенант.
– Ваш источник ошибся.
Значит, Джек не съела ни одной. Все труды псу под хвост.
Пряничный человек кипел от злости. Он-то уже представлял себе ее с крючками в языке, а все закончилось гигантским пшиком.
Должен быть другой способ привлечь ее внимание. Так, чтобы показать: он воспринимает их противостояние всерьез. И так, чтобы отправить ее в больницу, не подвергая себя ненужному риску.