— Вы с ней не переписывались? — наконец спросила Лиза глуховатым, не своим голосом.
— Я ей оставил свой адрес, написал два письма, она не ответила. Я жалел, что так оборвалось знакомство. Потом Дальний Восток, семья. Жизнь завертела, заботы, годы ушли… И вот, приехав в командировку, решил ее отыскать, повидаться… И вот беда… Старый ее дом теперь снесен, этот адрес я узнал через бюро справок.
«Показать ему письмо? — думала Лиза. — А зачем? Нет, не надо». Она посмотрела на мужа, который стоял в выжидательной позе. Лиза выпрямилась, отошла от стола, став возле окна, лицом к Романенко и мужу. «Пусть все остается по-старому. Бог с ним… Зачем мне теперь отец, который не знает, не догадывается о существовании дочери? Зачем это позднее обретение?.. Но ведь он не виноват. Но и я не виновата в том, что мы не знаем друг друга. У него своя жизнь, у меня — своя…»
— Ну, мне пора в аэропорт, — сказал Романенко. — Поверьте, я вам искренне соболезную. Аня была славная девушка — ведь я помню ее совсем-совсем молоденькой… Виноват, что не навестил ее раньше. Причиной было то, что вскоре после нашей встречи меня перевели служить на Тихий океан и я провел во Владивостоке восемь лет. Там я женился, и, как вы понимаете, все стало забываться… Извините. Прощайте.
Он взял шинель и портфель, кивнул и направился к двери. Там обернулся, поглядел на Лизу, кажется, хотел о чем-то ее спросить, но не спросил и вышел. Степан Артемьевич молча закрыл за ним дверь.
— Это он? — спросил Степан Артемьевич. — Отец?
Лиза молча кивнула.
— Я его никогда не видела. Но фамилия, имя, отчество — все верно…
— Ничего себе встреча… — удивленно протянул Степан Артемьевич.
— Чистая случайность. У него черный цвет форменной одежды… А зеленого цвета надежды нет…
— Что ты сказала?
— Уитмен. Зеленый цвет надежды… Его не было… И пусть.
Степан Артемьевич стоял посреди комнаты все еще в растерянности. Лицо его было суровым.
— Он разве ничего не знал о тебе? А ты решила не признаваться?
Лиза кивнула. Степану Артемьевичу стало невыносимо жаль жену. Он подошел к ней, мягко положил руки на ее плечи.
— Я думаю, ты поступила правильно.
Лиза молча и неподвижно глядела перед собой в одну точку.
— Зачем ему знать? Я выросла без него. Пусть все останется по-старому.
— Но он может догадаться и вернуться, — предположил муж
— Нет, нет! — Лиза порывисто встала. — Давай поедем поскорее. Ради бога, поскорее…
Они быстро собрались, заперли квартиру и отправились на пристань.
Глава шестая
Возвращаясь из поездок в Чеканово или в областной центр, Степан Артемьевич больше всего опасался, как бы в его отсутствие не случилось что-либо плохое. Так называемые «чепе» выбивали его, словно неопытного кавалериста, из седла и заставляли сомневаться в способностях подчиненных отводить беды. Под чрезвычайными происшествиями подразумевались всякие случайности. К примеру — вздутие животов у телят, объевшихся по недосмотру пастуха на клеверном поле, поломка в самое горячее время какой-либо машины, забубённая пьянка кого-нибудь из золотых рук, слывущего незаменимым не в силу своей исключительной мастеровитости, а просто из-за недостатка рабочей силы.
На этот раз, кажется, обошлось без происшествий. Степан Артемьевич спокойно сидел в кабинете и размышлял, и вдруг пришла Яшина. Она, как злой гений, частенько приносила плохие вести. Лисицын, поглядев на нее, сразу насторожился. Яшина с похоронным видом положила перед ним акт.
На Борковской ферме произошел несчастный случай. Одна из самых дойных коров, возвращаясь вечером с пастбища, отделилась от стада, забрела на окраину Борка и стала лакомиться возле продмага порчеными яблоками, оставленными на улице в открытых ящиках. Вместе с яблоками она проглотила ржавый гвоздик, и ее пришлось прирезать.
— Вот акт, Степан Артемьевич, — пояснила Яшина. — Вылечить животное было невозможно, гвоздик пошел по сосудам…
— Час от часу не легче! — в сердцах воскликнул Лисицын. — Кто проворонил? Кто должен ответить?
— Случайность, Степан Артемьевич, — робко вымолвила Яшина. — Пастух недосмотрел. — Она целые сутки возилась с больной коровой, даже лицо у нее осунулось. — Конечно, в первую очередь надо взыскать с пастуха. Но и у магазина беспорядок. Черт ногу сломит.
— А вы? Вы куда смотрели? — накинулся Лисицын на главного зоотехника. — Пастухи в вашем подчинении! Надо же следить за порядком!
На лице директора проступил румянец крайнего раздражения, вены на висках набухли. Он едва справился с собой, чтобы еще не накричать на Яшину, потом, немного остынув, стал звонить в сельпо. Председатель потребкооперации, как и следовало ожидать, брать вину на свое ведомство не собирался.
— Ваши коровы бродят везде без присмотра, а мы отвечай? — сказал он. — Требуйте со своих подчиненных. Пусть не распускают стадо!
— Мы обратимся в суд с иском за причиненный совхозу ущерб, — горячился Лисицын.
— Стоит ли, Степан Артемьевич? Может, корова-то съела не гвоздик, а кусочек проволоки. У вас ведь сено-то в тюках проволокой вяжут…
— Мы летом прессованным сеном коров не кормим. У нас есть вещественное доказательство — гвоздик от ящика с фруктами.
— А может, это не тот гвоздик. Мало ли их валяется на улице… Степан Артемьевич, не волнуйтесь. Ящики мы приберем, это наш святой долг. А вам надо прижать пастухов Они виноваты.
Диалог на тему гвоздь — проволока продолжался еще несколько минут. Все доводы Лисицына отметались вчистую, и он в сердцах положил трубку.
Яшина молча стояла перед ним, и вид у нее был очень обиженный и удрученный.
— Ладно. Создадим комиссию, хорошенько расследуем это дело, — сказал Лисицын. — Акт я пока не подпишу. Если пастух виноват — сделаем на него денежный начет.
— Он тогда уйдет с работы, бросит стадо вовсе, — несмело возразила главный зоотехник. — Весной я еле уговорила его попасти коров в этот сезон…
Лисицын озадаченно умолк, призадумался.
— Черт знает что… С пастухами и в самом деле трудно. Почему не хотят идти на эту работу? Зарплата приличная, заняты только летом. Ладно. Пусть этим делом займется наш народный контроль. И потом на собрании в Борке надо этот случай обсудить. Чтобы не было больше ничего подобного.
Яшина сдержанно кивнула и вышла. Лисицын взволнованно заходил по кабинету…
Опять забота.
Степан Артемьевич старался теперь пораньше приходить домой — беспокоился за жену. Смерть матери и такое неожиданное появление человека, который был ее отцом, вконец расстроили ее. Она стала молчаливой, задумчивой и даже рассеянной. Он видел, что жена очень тяжело переживает все это, и старался побольше быть возле нее.
Странное положение: судьба, лишив ее матери, привела в то же самое время в ее дом отца. Но он и не подозревал о своем отцовстве, он просто пришел навестить старую знакомую — и только. Это казалось объяснимым и естественным. Человек приехал в город, где некогда побывал еще в молодости, и не мог не вспомнить о прежнем своем знакомстве, быть может, увлечении. Он стал искать прежнюю связь. Совсем как у Ромена Роллана в «Кола Брюньоне»: «Я пускаюсь по дорогам былых времен собирать увядшие цветы воспоминаний»…
Но цветов не было, они повяли, засохли, превратились а пыль, прах…
Что чувствовал Романенко, побывав у них? С какими мыслями ушел? Неужели сердце не подсказало ему, что перед ним была его дочь? Она даже, если присмотреться, была похожа на него. Разве он того не заметил?
— А если бы ты призналась ему? — спросил однажды Степан Артемьевич, когда разговор коснулся Романенко.
— Что я могла ему сказать! — ответила Лиза. — Что появилась на свет как «тайный плод любви несчастной» и почти полжизни прожила тоже тайком от так называемого отца? Нет, он мне не нужен. Он даже может оказаться лишним в моей, в нашей с тобой жизни. Зачем усложнять ее, она и так нелегка. Я все время изгоняю его из своей памяти, а он настойчиво всплывает вновь и вновь.
— Так ты, дорогуша, вовсе замучишься. Эти переживания собьют тебя с панталыку, — говорил Степан Артемьевич. — Наверное, надо или совсем выбросить его из головы, или пойти в открытую, написать ему. Тогда все станет на свои места.
— Написать? Куда? На деревню дедушке? — усмехнулась Лиза. — Он не оставил адреса. Ладно, бог с ним. Будем считать, что его нет. Я больше не хочу морочить себе голову. Нет и нет! Сколько детей на земле растут и живут без отцов! Я разделяю их участь…
— Но безвестных отцов можно оправдать: они дали начало новой жизни, — неуверенно промолвил муж.
— Не вижу никаких оправданий. Кукушкины замашки! Не более того. В твоих словах нетрудно различить ваш мужской эгоизм…
— Ну зачем так… Я просто размышляю.
— Итак, забудем о нем. Навсегда.
— Забудем.
Но забыть было непросто. Мысль о том, что отец есть, где-то живет, что-то делает и не подозревает о существовании дочери, еще долго, до конца жизни, не сможет оставить Лизу. И в тот вечер, когда они вспомнили о Романенко, в их жизни произошло еще одно событие.
Решив предать забвению несчастного Романенко, они долго еще сидели, пили чай, говорили о том, о сём. Лиза поуспокоилась, овладев собой, но вдруг как-то странно выпрямилась и, быстро встав, пошла на кухню. Он, встревожась, последовал за ней. Лиза склонилась над раковиной, ее мутило.
Она еле справилась с собой и, тяжело дыша, приложила руку к животу:
— Вот тут нехорошо. Ой, как муторно!
— Надо принять желудочные таблетки, — он кинулся к домашней аптечке.
— Таблетки не помогут. Меня и прежде мутило, — изменившимся голосом сказала Лиза, умывая лицо под краном. — Еще в городе, когда была на семинаре. Кажется, у нас… у нас будет ребенок.
— Ребенок? — радостно воскликнул Степан Артемьевич.
— Значит, так.
— Это же здорово! Это же такая радость, Лизок! — Он бережно уложил жену на диван, принес подушку и прикрыл Лизу мягкой шалью. Она, полулежа на смятой подушке, смотрела на мужа с многозначительной улыбкой. Он стоял перед ней в состоянии радостного оцепенения и тоже улыбался и разводил руками.