Танзель скорчила капризную, легкомысленную гримасу:
— Как ни выражайся, едем-то мы, а не кто-нибудь другой!
Скорлетта не сочла нужным отвечать. Джантифф наблюдал за проказами Танзели отстраненно, будто издали. Чем-то она напоминала Кедиду — несмотря на то, что волосы у нее были черные, коротко подстриженные, кудрявые. Кедида тоже вечно болтала глупости и бесхитростно веселилась... На глаза невольно навернулись слезы — Джантифф смотрел в небо, где веером распустились в блаженном свете Двона вереницы перистых облаков. Где-то там, в сиянии вечного утра, витал бестелесный дух Кедиды — таково, по меньшей мере, было учение правоверных квинкункциев, к каковым формально относились родители Джантиффа. Если бы он мог в это верить, как было бы замечательно! Джантифф старался различить в облаках хотя бы намек на знамение, но видел только торжествующие перламутровые переливы — гордость Виста.
— На что это ты уставился? — прозвучал голос у самого уха.
— На облака.
Скорлетта подвергла небеса пренебрежительной инспекции, не обнаружила ничего достойного внимания и промолчала.
Танзель обернулась, протянула руку вперед:
— Вот уже латераль Тамба! Эстебан ждет на северной площадке, и с ним все остальные.
Внезапно вспомнив о своем поручении, Джантифф насторожился и пристально пригляделся к спутникам Эстебана. Их было восемь человек: четверо мужчин и четыре женщины. Джантифф узнал только Сарпа. Широкоплечего грузного субъекта, выходившего из квартиры, когда Джантиффа «разбудили» в спальне, среди них не было.
Эстебан не позаботился представить своих знакомых. Всей компанией они продолжали мчаться на восток по Унцибальской магистрали. Не обнаружив среди собравшихся черноволосого громилу, Джантифф снова впал в апатию и ехал поодаль от других. Пару раз он даже подумывал о том, чтобы ускользнуть — разумеется, незаметно — и вернуться в Розовую ночлежку. Но что там делать, в опустевшей квартире? Идея потеряла привлекательность. Джантифф заметил, что Скорлетта и Эстебан тоже ехали в стороне от основной компании и, чуть наклонившись друг к другу, о чем-то долго серьезно говорили. Время от времени они оборачивались, поглядывая на Джантиффа. Несомненно, разговор шел именно о нем. Джантифф почувствовал неприятный холодок — в конце концов, он не был среди друзей.
Джантифф стряхнул безразличие и занялся изучением попутчиков. Никто не обращал на него особого внимания — за исключением Сарпа, то и дело бросавшего лукаво-издевательские взгляды, вдохновленные, надо полагать, вестью о призматической эвтаназии Кедиды.
Вздохнув, Джантифф принял фаталистическое решение отбыть пикник, как наказание. День только начинался — возможно, еще выпадет случай что-нибудь разузнать. Поравнявшись с Большим Южным проходом, компания перешла на латераль, скользившую на юг через 92-й район по окраинам города и, наконец, по болотистой пустоши, поросшей солончаковой полынью, клочкухой и бордвой. Когда исчезли постройки, кругом не было ни души — кроме пары мальчуганов, пускавших змея и тем самым только подчеркивавших безлюдность унылых просторов.
Скользящая лента поднималась по длинной пологой рампе. Отсюда Унцибал казался уже колоссальной упорядоченной схемой из прорезей и прямоугольных выступов, обесцвеченных расстоянием. Латераль повернула в Сторожевую долину, и Унцибал скрылся за холмом. Вдали, под первыми уступами яйлы, Джантифф увидел скопление длинных приземистых корпусов. Почти одновременно послышался рокочущий, стонущий рев, по мере приближения разделившийся на сотни отдельных шумов: тяжелые глухие удары, скрежет, пронзительный свист, грохот железных колес, гулкий металлический звон и лязг, частые громкие хлопки, похожие на звуки гигантских трещоток, ритмичные гудки и трели выпускаемых газов и пара. По пустоши наискось приближалась высокая ограда из колючей проволоки, внезапно повернувшая и побежавшая параллельно движущемуся полотну. Над изгородью через равные промежутки торчали металлические рогатины. Иногда — видимо, когда пролетало насекомое — между рогатинами с сухим треском проскакивали белые молнии. За оградой тянулась пара длинных конвейеров. Вдоль конвейеров, сгорбившись, стояли люди в грязных комбинезонах — мужчины отдельно, женщины отдельно. Джантифф подошел к Сарпу:
— Что тут происходит?
Сарп взирал на неприглядный промышленный ландшафт с безмятежным, почти покровительственным пренебрежением:
— Увы, Джантифф, перед тобой наши ясли для непослушных детей. Другими словами, Унцибальский исправительный лагерь, гостеприимства коего нам обоим до сих пор посчастливилось избежать. Никогда не зарекайся, однако! Попадешься под руку расчетчикам — они мигом докажут, что ты злостный сексуалист.
Джантифф не верил глазам своим:
— Все эти люди — сексуалисты?
— Ни в коем случае! Тут у нас нарушители всех сортов: и тунеядцы, и симулянты, не говоря уже о бессрочниках — инакомыслящих, предпринимателях и вредителях.
Полюбовавшись минуту-другую на заключенных, Джантифф не мог удержаться от усмешки:
— Убийцы остаются безнаказанными, а инакомыслящих и сексуалистов отправляют на каторгу?
— А как иначе? — торжествовал Сарп. — Убийца в иной ситуации даже полезен — народу-то у нас пруд пруди! А инакомыслящий подрывает равноправие, оно — одно на всех. Так что жалеть их нечего, все они порочили и позорили наше великое общество. Пусть теперь потрудятся на благо оного, сортируя руду для Металлургического синдиката.
Скорлетта обернулась:
— Жалостливый Джантифф! Только сострадает он почему-то всегда всяким выскочкам-извращенцам. Смотри, Джантифф, заруби себе на носу! Тех, кто ополчился на народную власть, у нас в Аррабусе не жалуют: двойная тухта и никакого пойла! Не говоря уже о том, что экстракт из них качают три раза в год. Тебе общага не нравится? А в лагерь не хочешь?
— Мне-то что? — обронил Джантифф. — Я не аррабин.
— Да что ты говоришь? — ласково-издевательским голоском пропела Скорлетта. — А мы-то думали, ты приехал наслаждаться достижениями общества всеобщего благоденствия!
Джантифф только пожал плечами и снова обратился к Сарпу:
— До сих пор я ничего не слышал о Металлургическом синдикате.
— Синдикатом заправляют пять головных подрядчиков. Кому, как не им, учить выскочек равноправию?
Старик издал диковатый смешок — заржал, как лошадь, но тут же поперхнулся:
— Кто в Аррабусе не знает пятерых великих воспитателей? Они у нас равнее всех равных. Комморс, гроссмастер Восточных лесов! Шубарт, гроссмастер Блеля! Фарус, гроссмастер Ламмерланда! Дулах, гроссмастер Фрока! Мальвезар, гроссмастер Льювса! Пять прожженных плутократов. Тоже мне «бесправные придурки»![29] Причем Шубарт — самый отъявленный сукин сын. У него на откупе вся Служба взаимных расчетов.
— Попрошу не выражаться! — строго прервал тираду Сарпа Эстебан. — Не стал бы злословить по адресу Шубарта, любезно предоставившего нам возможность долететь до лугов в долине Ао. В противном случае нам пришлось бы трястись в колымаге.[30]
Приятель Эстебана по имени Доббо шутливо отозвался:
— Почему бы не растрясти кости в старом драндулете? Лучший способ полюбоваться на окрестности!
— Еще чего! Того и гляди, заснешь — и не проснешься до самого Блеля, — отрезал Эстебан. — Нет уж, благодарю покорно. Предпочитаю флиббит. И давайте-ка полегче насчет подрядчика Шубарта, придержите языки.
Сарп, которому явно доставляло удовольствие действовать Эстебану на нервы, не унимался:
— Раз мы летим на флиббите Шубарта, то и пожаловаться уже ни на что нельзя? Шубарт роскошествует в помещичьей усадьбе у себя в Баладе и в ус не дует! Действительно, почему бы ему не называться «гроссмастером» и не задирать нос перед аррабинской чернью?
— На его месте я делал бы то же самое, — заметил Доббо, — Разумеется, я сторонник равноправия — у меня нет другого способа уклониться от бесконечной тухты. Но будь такая возможность, я бы долго не раздумывал — бери, что дают!
Стоявший рядом Эйлас усмехнулся:
— Доббо берет даже то, что никто не дает. Он у нас еще не подрядчик, но по праву мог бы называться гроссмастером свистунов.
— О-го-го! — воскликнул Доббо. — Шутки шутками, но пора и честь знать! Впрочем, не могу не признать: вокруг меня все, что плохо лежит, находит полезное употребление. Так что от высокого звания я не отказываюсь.
Дорожная лента скользила вдоль сортировочных конвейеров, пока они не кончились, после чего повернула к плавильням и фабричным корпусам, пронеслась мимо отвалов шлака и бункеров для разгрузки руды с аэробарж, миновала пару ангаров для обслуживания техники. Впереди полотно раздваивалось. Следуя за Эстебаном, попутчики направились к терминалу перед административным корпусом, обогнули его и оказались на посадочной площадке, где выстроилась дюжина летательных аппаратов. Эстебан зашел в контору диспетчера и вскоре появился оттуда, повелительно указывая на старый помятый воздушный экипаж:
— Все на борт! Пикник не ждет! Перевозка за счет моего старого приятеля, подрядчика Шубарта!
— Раз уж ты у него побираешься, что тебе стоило попросить «Космер-Туз» или «Дэйси-Ятаган»? — во всеуслышание блеснул эрудицией Сарп.
— Приказ обжалованию не подлежит! — отозвался Эстебан. — Посудина не шикарная, но всё лучше, чем тащиться на драндулете. А вот и наш водитель.
Со стороны лагерного управления вперевалку подходил мускулистый, коренастый черноволосый тип с оплывшей зловещей физиономией. Джантифф присмотрелся: четвертый заговорщик? Все может быть — хотя обладатель глуховатого голоса, пожалуй, был повыше и двигался живее.
Эстебан обратился к попутчикам:
— Избранники Фортуны, предвкушающие пир! Позвольте представить вам достопочтенного Бувехлютера по прозвищу «Бухлый», мастера на все руки и незаменимого помощника подрядчика Шубарта. Он любезно согласился отвезти нас.
Опьяненная возбуждением, Танзель закричала: