Чужестранец может покинуть тесноту и толкотню Аррабуса, чтобы побродить по туманным Потусторонним лесам северного или южного континента. Как только путник поднимается на плоскогорье за гигантской стеной яйлы, он оказывается в другом мире, существующем, по-видимому, лишь для того, чтобы напоминать аррабинам об удаче, выпавшей на их долю. Трудно представить себе, что тысячи лет тому назад эти дикие просторы были уделами герцогов и принцев. Тайга скрывает последние следы роскоши их дворцов. Вист — небольшой мир, всего лишь восемь тысяч километров в диаметре. Горизонт относительно близок, даже до самого дальнего ориентира меньше часа спокойной ходьбы. Направляясь на юг через Потусторонний лес, странник в конце концов выходит к берегу Стонущего океана, где начинается совсем другая страна, со своими особенностями и красотами. Одного зрелища матово-молочных лучей Двона, отражающихся от холодных серых волн, достаточно, чтобы оправдать далекий путь.
Любопытствующий посетитель Виста, однако, редко покидает мегаполис Аррабуса, где в конце концов он начинает ощущать почти непреодолимый, удушающий гнет вездесущей толпы — своего рода психическую клаустрофобию. Человек чувствительный скоро осознает присутствие некой подспудной темной силы, заставляющей его испуганно озираться и поеживаться подобно первобытному гоминиду, вглядывающемуся в темный провал незнакомой пещеры с убежденным недоверием, внушенным опытом поколений: в глубине неизвестности неизменно таится безжалостное чудовище».
Коннатиг усмехнулся: его позабавила витиеватая пылкость отчета, представленного все тем же Бонамико человеком, по-видимому, чересчур эмоционального склада. И все же — как знать? Сам Коннатиг никогда не бывал на Висте. Возможно, для недобрых предчувствий Бонамико были серьезные основания. Коннатиг взглянул на примечание к отчету, тоже подписанное курсаром Бонамико:
«Зумер и Помбал, небольшие континенты другого полушария, гористы и наполовину покрыты ледниками. Они заслуживают упоминания лишь потому, что там разводят и дрессируют непокладистых шунков не менее раздражительные шункобои и зуры-наездники».
Время истекло: через несколько минут Коннатиг должен был встретиться с Шептунами. Уходя, он бросил последний взгляд на глобус и провел по нему ладонью — теперь невесомой, но массивной реплике Виста предстояло крутиться день за днем в опустевшем зале, пока ее не остановит трение воздуха.
Вернувшись наверх, Коннатиг сразу прошел в гардеробную, где занялся приготовлением той версии самого себя, какая, по его мнению, производила должное впечатление на аластридов любого происхождения. Сначала он нанес несколько мазков грима телесного тона чуть темнее оттенка кожи, чтобы подчеркнуть очертания скул и висков, после чего покрыл зрачки мягкой влажной пленкой, делавшей их темнее и значительно ярче. Наконец, искусственная накладка создала горбинку на носу, придававшую профилю дополнительную решительность. Коннатиг надел строгий черный мундир, оживленный лишь серебряными пуговицами на эполетах, и обтянутую черной тканью каску, почти закрывавшую коротко остриженные волосы.
Коннатиг нажал кнопку — у противоположной стены появилось голографическое изображение его самого: подтянутый мрачноватый человек неопределенного возраста, олицетворение непререкаемого авторитета власти. Правитель трех тысяч миров рассматривал трехмерное отражение деловито, не проявляя ни одобрения, ни разочарования — как плотник, надевший привычный фартук перед тем, как подойти к верстаку.
Из неизвестного источника послышался тихий голос Эсклавада:
— Шептуны ожидают в Черной гостиной.
— Благодарю вас, — Коннатиг прошел в соседнее помещение, точную копию Черной гостиной, где уже разговаривали голографические реплики Шептунов: трое мужчин и одна женщина в типичных для современного Аррабуса повседневных, довольно-таки легкомысленных нарядах «веселенькой» расцветки. Коннатиг внимательно изучал их изображения — такую разведку он производил практически в отношении каждой делегации, чтобы хотя бы частично нейтрализовать уловки и ухищрения ходатаев, надеявшихся повлиять на него в своих целях. Неловкость, напряжение, гнев, безразличное спокойствие, отчаяние, фаталистическое оцепенение — Коннатиг научился распознавать признаки всех этих состояний и оценивать общее настроение прибывших к нему депутатов.
По мнению Коннатига, в данном случае перед ним, несмотря на однообразие костюмов, была достаточно разношерстная группа. Каждый из Шептунов олицетворял психологический аспект, в чем-то несовместимый с другими тремя и свидетельствовавший о разобщенности или даже взаимной неприязни членов делегации.
«В случае Шептунов, выбираемых почти случайно из числа всех желающих представлять интересы населения, отсутствие психологической совместимости может ни о чем не свидетельствовать», — подумал Коннатиг.
Старейший депутат, седой субъект тщедушного сложения, с первого взгляда ничем не напоминал государственного деятеля. Долговязый и костлявый, он сидел, подергивая хитрым длинным носом, в некой напряженно-перекошенной позе, вытянув шею, откинув назад и чуть склонив набок голову, широко расставив вытянутые ноги, неуклюже опустив один локоть и выпятив другой. Он говорил капризно и беспокойно:
— Меня мутит от высоты. Здесь окон нет, но я не могу забыть, что до земли три километра. Нужно было потребовать, чтобы нас приняли на нижнем этаже.
— До воды, а не до земли, — проворчал другой Шептун, тяжеловесный мужчина с неприветливым лицом. Его темные волосы, висевшие влажными кудрявыми локонами, не были взбиты так, как это было принято среди аррабинов — этот не уступал диктату моды. Он производил впечатление самого решительного и волевого человека в группе.
Третий Шептун сказал:
— Коннатиг живет себе помаленьку и не боится за свою драгоценную шкуру — так что не беспокойся, сквозь пол не провалишься. Хотя за твою шкуру, конечно, никто гроша ломаного не даст.
— Ничего я не боюсь! — возмутился старикан. — Разве я не забрался на Пьедестал? Разве я не скакал куда-то сломя голову в гидродиске, разве я не летел сюда в звездолете?
— Да-да, все правильно, — успокоил его третий. — Твоя отвага общеизвестна.
Жгучий брюнет, значительно моложе двух других Шептунов, он отличался пропорциональной фигурой и правильными чертами улыбчивого любезного лица с тонким прямым носом. Рядом с ним сидела широкоскулая женщина — ее бледному грубоватому лицу придавал упрямое выражение выдающийся квадратный подбородок.
В гостиную вошел Эсклавад:
— Коннатиг скоро вас примет. Тем временем он предлагает закусить и освежиться, — служитель указал рукой на стену за спиной гостей, откуда выдвинулся буфет. — Будьте как дома. Вы заметите, что мы постарались учесть ваши предпочтения.
Только Коннатиг заметил ироническое движение уголка рта своего камердинера.
Не успел Эсклавад выйти, как нескладный старый Шептун вскочил на ноги:
— Посмотрим, чем потчует Коннатиг.
Он бочком приблизился к буфету, присмотрелся:
— Что? А? Это как понимать? Всячина со смолокном! Ну да, конечно, Коннатиг не может разориться на жрачку для дорогих гостей!
Женщина спокойно отозвалась:
— Надо полагать, по его мнению вежливость требует, чтобы гостям подавали привычные блюда.
Красавчик-брюнет язвительно рассмеялся:
— Коннатиг вряд ли придерживается эгалистических взглядов. Он — сливки на сливках общества, а мы — подонки из подонков. О чем он и напоминает нам таким ненавязчивым образом.
Тяжеловесный мужчина подошел к буфету и взял ломоть печеной всячины:
— Я это ел дома и здесь нос воротить не буду, без задних мыслей.
Старикан налил чашку вязкой белой жидкости, попробовал, поморщился:
— Смолокно несвежее!
Улыбаясь, Коннатиг сел в массивное деревянное кресло и нажал кнопку. Его голографическое изображение появилось в Черной гостиной. Шептуны испуганно обернулись. Двое у буфета медленно отложили все, что было у них в руках. Красавчик начал было вставать, но передумал и остался в кресле.
Эсклавад снова вошел в гостиную и обратился к изображению Коннатига:
— Перед вами Шептуны Аррабуса с планеты Вист.
Служитель повернулся к даме:
— Госпожа Фосгард представляет Уонисс.
Он вежливо указал на тяжеловесного мужчину:
— Господин Оргольд представляет Унцибал.
Наступила очередь красавчика:
— Господин Лемисте представляет округ Серсе.
Наконец, старикан:
— Пропунцию представляет господин Дельфен.
Коннатиг ответил:
— Добро пожаловать в Люсц! Обратите внимание: перед вами мое трехмерное изображение. Я принимаю эту меру предосторожности, чтобы не тратить время на уточнение многих обстоятельств.
Фосгард заметила, слегка насмешливо:
— Мономарху на вершине человеческой пирамиды приходится, конечно, опасаться покушений.
— Риск достаточно велик. Я встречаюсь с сотнями посетителей самых различных наклонностей и убеждений. Рано или поздно среди них попадается безумец, воображающий меня жестоким тираном, утопающим в награбленной роскоши. Приходится прибегать к многочисленным средствам защиты от таких убийственных поползновений, даже если они продиктованы благими намерениями.
Фосгард упрямо качала головой. Коннатиг подумал: «Твердости убеждений ей не занимать!»
Депутатка возразила:
— Так или иначе, самодержавный властитель нескольких триллионов подданных не может не сознавать, что находится в неестественно привилегированном положении.
Коннатиг подумал: «Кроме того, она сварлива».
Вслух он отозвался:
— Разумеется! Бремя постоянного осознания этого факта, однако, уравновешивается — точнее, сводится к нулю — тем обстоятельством, что он не имеет значения.
— Боюсь, я не поспеваю за ходом ваших мыслей.
— Идея сложна, но в то же время проста. Я — это я, то есть человек, занимающий пост Коннатига по причинам, от меня не зависящим. Если бы я был кем-то другим, то не занимал бы пост Коннатига. Это очевидно. Не менее очевидно и логическое следствие такого допущения: в таком случае Коннатигом был бы не я, а кто-то другой. Этот человек, подобно мне, размышлял бы о причинах, позволивших ему занять единственное в своем роде положение. Таким образом я, будучи Коннатигом скопления Аластор, на самом деле нахожусь в положении, не более привилегированном, чем вы, будучи госпожой Фосгард из Уонисса.