) и барабанщик Юрий Титов, который на тот момент играл в группе «Виктория». Я понял, что появление Сапунова даже для Криса стало неожиданностью, он, наверное, сам собирался играть на басу, а Сапунов и Уайт, видимо, уже договорились между собой, что это будет делать Андрей. Бас-гитары, правда, с собой у Сапунова не было, и я ему дал свою. На тот момент у меня уже появилась бас-гитара JOLANA Iris bass. Она была черно-красного цвета, с двумя звукоснимателями, похожая по форме на бас Fender Telecaster. Мне она не очень нравилась, прежде всего, цветом. Тогда существовала другая гитара той же фирмы – JOLANA Vikomt Bass. Она была такой же формы, но белая с черным пикгардом[43] – или, как мы тогда говорили, «фартуком», – и с одним датчиком. Такая бас-гитара была и у Маргулиса в «Машине времени», и у Кутикова в «Високосном лете», и мне очень хотелось именно такую гитару. Но тогда любой инструмент купить было непросто, и я играл на Iris bass.
Приехавшие музыканты, как я понял, до этого программу вместе ни разу не репетировали. Аппаратуру в лагере они использовали нашу, барабаны и клавиши тоже, только у Алексея Белова была своя гитара и примочки. Они быстро набросали на бумаге сет-лист – в основном, это были кавера, то есть танцевальные стандарты типа Chuck Berry «Johnny B. Good», Johnny Winter «Boney Maroneу», что-то быстрое из The Rolling Stones, Eagles «Hotel California», какие-то номера Jimi Hendrix. Уайт играл пару композиций Jeff Beck и исполнял их просто суперталантливо, так что фактически нельзя было отличить от оригинала. Всю программу они построили и отрепетировали за один день, буквально на наших глазах, и звучала у них наша аппаратура так классно, что мы просто не понимали, как же они получают из нее такие звуки. Мы играем на том же самом, а выходит по-другому – не скажу, что «по-деревенски», но как-то очень специфично, по-нашему, не так круто и фирменно, как у них. По крайней мере, мне так казалось тогда. И я задумался: сколько же еще надо преодолеть и как многому научиться, чтобы добиться похожего звучания!
На следующий же день они сыграли на танцах и имели колоссальный успех, потому что у них были именно заводные, стандартные танцевальные номера. Кто хотел – слушал их, открыв рот, а кто хотел – отрывался по полной на танцах.
Кстати, тогда уже появилось такое явление, как дискотеки, и они тоже проводились в лагере МЭИ – это были первые дискотеки, на которых я побывал. У нас там работал знакомый ди-джей из нашего института, Слава Астафьев. У Славы стояло два или три магнитофона, и он микшировал песни, сопровождая их комментариями. Очень необычно!
Выступали мы попеременно: один раз – группа Криса, другой – «Волшебные Сумерки». Чтобы заводить публику так же, как они, мы поняли, что играть надо в том же русле – то есть мы выбросили из программы самые длинные и нетанцевальные композиции, тоже добавили кавера – вспомнили наши любимые Grand Funk, Black Sabbath, Deep Purple. А поскольку находились мы в лагере все в одном замкнутом пространстве, то количество зрителей было одинаковым и у нас, и у Криса с компанией. Кстати, они там же придумали себе название. Вспоминаю, что в 1974 году группа, где играл Уайт на танцах в Джемете, называлась «Амброзия», и здесь они решили придумать себе название с приколом. Тогда в лагере все говорили: «Опасайтесь сколопендр!». Сколопендра – это такая крупная ядовитая сороконожка, которая может укусить, если наступить на нее. И вот ребята решили использовать эти широко распространенные «пугалки» и назвались «Поющий сколопендр». Звучало это, конечно, очень смешно.
Крис и его друзья неизменно вызывали у нас восхищение, мы жадно впитывали то, что и как они делают, и старались перенимать у них все – и полезное, и неполезное, кстати, тоже. Так, поскольку лагерь был не школьный, а студенческий, то выпивать не запрещалось, естественно, не среди бела дня, но все же было разрешено. В Алуште можно было купить вина или пива. Нам вообще никто ничего не запрещал, поскольку мы, как и в Анапе, жили там на положении музыкантов, а не студентов. Уайт привез с собой две трехлитровые банки водки. Тогда в самолете можно было провозить жидкость, но алкоголь в фирменной таре – нельзя. И он купил на ликеро-водочном заводе водку, что называется, «из-под полы» – разлитую и закатанную в банки, и привез ее с собой вместе с гитарой, примочками и парой футболок – багаж настоящего рокера! Водка прекрасно распивалась на нашем подпалатнике в атмосфере полного расслабления и взаимопонимания. Плюс к нам всегда приходили культорги (по-современному – аниматоры), причем среди них были люди, ставшие впоследствии довольно известными: Сергей Шустицкий (с 1982 года принимавший участие в популярной телепередаче «Веселые ребята»), Владимир Маркин, на год младше нас, учившийся на нашем факультете. И, конечно, там был Александр Градский, прекрасно знакомый и с Крисом, и с Уайтом, и с Сапуновым. Он в то время каждое лето проводил в лагере МЭИ и жил там долго, месяца по два. У него была отдельная палатка, она стояла на другом от нас конце лагеря, и в целом Градский держался там обособленно. Но когда в лагере появились его московские друзья, он тоже стал проводить время с ними и, соответственно, с нами. Жил он там тоже бесплатно. Но мы играли через день (там был график: день – танцы, день – дискотека), а Градский должен был дать один концерт в смену. Он привозил с собой аппаратуру, у него была своя вокальная система фирмы Dynacord, и тогда казалось, что это просто какой-то запредельный звук. Выступления Градского всегда проходили с абсолютным аншлагом, послушать его приезжали и из других лагерей, и из Алушты. Я до этого уже был в Москве на концерте Градского (на подпольных сейшенах, его концерты организовывались по тому же принципу), но здесь это стало для меня чем-то особенным – так близко, и я уже был знаком с ним лично (он тоже стал завсегдатаем наших «полежалок» на подпалатнике). Я до сих пор вспоминаю эту громкость, чистый тембр Александра, звук его гитары… Я сидел около колонки и просто балдел, закрыв глаза, это было по-настоящему прекрасно.
Так вот, тусовка вокруг нашей палатки собралась очень веселая, вокруг нас роились культорги – парни и девушки (девушек было определенно больше). Все они участвовали в наших «полежалках». Естественно, у нас всегда работал магнитофон, мы слушали музыку, выпивали, хохмили – в общем, развлекались на полную катушку. Мы прекрасно проводили время, и у меня и моих друзей было ощущение, что вот наконец-то мы принадлежим к музыкальному рок-бомонду Москвы.
Две смены в такой компании пролетели очень быстро. Мы вернулись в Москву. В сентябре у Уайта случился день рождения, куда он нас пригласил, и это стало для нас чем-то ошеломляющим – крутейший гитарист Москвы приглашает нас на свой праздник! Он тогда, кроме участия в «Удачном приобретении», играл в ресторане «София», и мы отмечали его день рождения в этом ресторане. Класс!
Лагерь МЭИ, Алушта, 1980 г.
Лагерь МЭИ, Алушта, 1980 г.
Мы приехали из Алушты в 20-х числах августа, а 1 сентября я уехал на картошку, то есть впервые за время обучения в институте я отправился не со своей группой, а со всем своим курсом на какие-то работы. До этого мы все время умудрялись откосить от стройотрядов. Это было обязательной отработкой, но, например, после 1 курса, если ты не едешь в стройотряд, то можно было просто отработать в МЭИ иначе, и мы были тогда дворниками, мели площадь перед институтом недели три. А так я никуда не ездил, нас эта участь миновала, мы были музыканты, и все. И тут вдруг пришлось поехать. Я не помню, всех ли поголовно обязали, потому что, по-моему, Холстинин на эту картошку не ездил. Я поехал, но с опаской, представляя, какая там предстоит грязная работа в поле и ничего интересного наверняка не будет. И, надо сказать, что я очень ошибался – это было не менее увлекательное времяпрепровождение, чем в Алуште!
Картошку мы собирали в Домодедовском районе, в совхозе «Константиново». Нас поселили в пионерском лагере, поскольку в сентябре пионеров там уже не было, и мы жили во вполне комфортабельных домиках, они были человек на 20. Лагерь находился в лесу, погода стояла просто великолепнейшая, такая золотая осень, температура градусов 15–20. И в целом воспоминания у меня об этой поездке на картошку остались самые что ни на есть замечательные! То есть я приехал из Алушты весь из себя такой рок-музыкант, а теперь окунулся в атмосферу студенческих «картофельных десантов». Нас направили убирать картошку – кто-то работал в поле, кто-то грузил ее на току в мешки. Мы ходили всегда в сапогах, поскольку, в отличие от самого лагеря, где все было чистенько, в поле все же была земля, грязь. На мне была старая летная куртка, доставшаяся от отца, и резиновые сапоги. В общем, вид у нас получался не особо презентабельный, мы все одевались кто во что горазд – кто в шинель, кто еще во что-то… И мне там очень повезло: работа в поле, даже при хорошей погоде – это не очень весело, у меня был такой опыт (что, я не собирал картошку, что ли, никогда?), а попал я не на сбор картошки, а в бригаду грузчиков. Она была организована так: просто назначили одного парня старостой и велели ему набрать бригаду грузчиков, человек 15. Я среди этих людей всех знал, и мне сказали: «Хочешь быть грузчиком?» Я, не раздумывая, ответил: «Конечно, хочу!». По моему мнению, грузчиком было работать куда лучше хотя бы потому, что, несмотря на хорошую погоду, там иногда были и дожди, а грузчики работали на току (место приемки картошки) под навесом, это все-таки не то же самое, что мокнуть в поле и возиться во влажной земле.
На картошке, 1980 г.
На току принимали картошку, ее наваливали в большой ковш, откуда она ехала на транспортере, а дальше стояли девушки, сортировали ее и накладывали в мешки, выбрасывая плохую. Как только эти мешки наполнялись, подходили мы и оттаскивали их в сторону. Когда накапливалось мешков сто, приезжала машина, и мы забрасывали в нее эти мешки. Вся работа проходила легк