Работа в НИИ мне, кстати, действительно понравилась. Изначально я представлял себе, что это будет скучно и я просто стану там просиживать штаны, а оказался в самой гуще производственного процесса, где занимались разработкой и созданием аппаратуры, которая не то что могла где-то пригодиться, а активно применялась, ее использовали на конкретных «изделиях» – так в закрытых отраслях называется производимое оборудование. Я имел допуск к документам с грифом «совершенно секретно», и это даже добавляло романтики в мою работу, ездил и в командировки – дальние и ближние, например, в Королев, который раньше назывался Подлипки, и в Днепропетровск, и еще много куда. Мне это тоже нравилось, все шло хорошо, все получалось.
В этот период игра в группе отошла на второй план, но я о ней не забыл и по-прежнему много слушал музыку. Нового в то время среди исполнителей я ничего для себя не открыл. Для меня это был, скорее, период безвременья, потому что ряд моих любимых коллективов – Grand Funk, Deep Purple – к началу 80-х уже закончил свое существование. Black Sabbath после альбома «Never Say Die!» взяли к себе вокалистом Ronnie James Dio, я послушал альбом «Heaven and Hell» и, честно сказать, вообще не принял его – для меня это был никакой не Black Sabbath. Мне он очень нравился с Осборном, и нравился Дио в Rainbow (эту группу я тоже слушал и хорошо знал на тот момент), но для меня было вообще неприемлемо, что Black Sabbath соединилась с вокалистом Rainbow, стиль у них тоже, конечно, изменился. Сейчас я слушаю «Heaven and Hell», и особенно саму заглавную песню, и считаю, что это классика и звучит она замечательно. Но тогда я этого не оценил.
Я продолжал слушать своих любимцев The Beatles, сольное творчество Пола Маккартни. Мне нравилась его группа Wings, «Band On The Run» – вообще один из любимых рок-альбомов. Забегая вперед, скажу, что продолжил следить за его творчеством и в более поздний период. Мне очень понравился его альбом «McCartney III», вышедший уже в 2020-м.
Надо отметить, что тогда было иначе, чем сейчас – новый материал выходит, и буквально сразу ты можешь это послушать. Тогда, конечно, такое было невозможно. Хорошо, если удавалось через пару месяцев получить какую-то запись, а чаще всего и намного позже. Может, мне не хватало связей среди продвинутых меломанов…
На мое музыкальное мировоззрение очень сильно повлиял альбом Pink Floyd «The Wall». Я их и до этого очень любил, особенно все альбомы, начиная с «Darkside…». Но «The Wall» в этом списке стоит отдельной строкой. Когда мы перестали сотрудничать с Максимовым, я начал писать песни, и у меня получалось, как ни странно, нечто среднее между The Beatles и как раз Pink Floyd. У меня есть некоторые разработки, которые остались еще с того периода, я много лет хочу записать их и надеюсь, что однажды они станут песнями.
С Володей Холстининым и Лешей Максимовым мы периодически созванивались, изредка виделись (с Максимовым, может быть, чуть чаще), узнавали, что у кого происходит в жизни, но не более того.
Чуть не забыл – в 1979 году мы познакомились с Маргаритой Пушкиной. Она давно была хорошо знакома с Градским, по его приглашению приехала в Алушту и провела там какое-то время. А мы знали о ней по текстам, которые она писала для «Високосного Лета». Помню, что нас представили ей как музыкантов «Волшебных Сумерек», но, по-моему, Рита пропустила это мимо ушей. Однако, не знаю, каким образом, но уже в 1981 году она начала напрямую общаться с Максимовым и написала тексты к нескольким песням – среди них были «Бал одуванчиков», «Лень», «Наполеон».
Весь 1982 год я проработал инженером, практически не занимаясь музыкой, но ближе к концу года мы опять начали плотно общаться с Лешкой – у нас впервые появилась возможность сделать профессиональную запись в тон-ателье[44] №1 в Телецентре «Останкино». Это была необыкновенная удача, просто подарок судьбы! Мы созвонились с Володей и Леонидом, собрались на базе Владимира Ширкина (сейчас его тоже уже нет в живых), у которого была потрясающая аппаратура, он работал параллельно с Градским и оркестром Магомаева в качестве звукорежиссера. Он пустил нас порепетировать, мы два или три раза там поиграли, взяли у него клавиши, гитарный и басовый аппараты и поехали в тон-ателье.
Приехав, обалдели от увиденного: от 32-канального пульта, от 2-дюймового 24-дорожечного магнитофона. К записи мы были готовы очень хорошо. Тон-ателье оказалось отлично оборудовано: бас мы писали в одной изолированной комнате, гитару – в другой, барабаны – в третьей, рояль – в главном помещении. За несколько дублей, но целиком, без склеек мы записали болванки, потом наложили туда клавиши, гитарные соло и вокал. У нас получилась просто отличная запись, мы были очень довольны результатом – во всяком случае, мы с Максимовым. Но по содержанию это уже были не «Волшебные сумерки». Мы записали четыре песни: «Наполеон», «Лень», «Гонки» и «Бал одуванчиков». Я говорю, что это не «Волшебные сумерки», потому что мы эти песни ни разу не играли на концертах, а отрепетировали на базе у Ширкина только тогда, когда нарисовалась возможность записаться в тон-ателье. Это получился легкий арт-рок, Леша Максимов как раз любил тогда именно такую музыку, а до этого мы играли все-таки потяжелее. И вот у нас появилась эта запись, но было непонятно, как ее применить, так как никаких дальнейших планов по исполнению данного материала у нас не существовало. Тем не менее, эта качественная студийная запись не была предана забвению, и впоследствии были сняты клипы на две песни из этих четырех, а потом она стала частью моего сольного альбома «Осень».
А пока записали и положили эту запись, что называется, в стол. А куда мы могли ее предложить? Ни на радио, ни на телевидение это бы не взяли. Тогда существовала возможность отдавать свои записи подпольным распространителям, которые тиражировали их на катушках или на кассетах и продавали. Они тогда назывались «подпольными писателями». Но у нас было всего четыре песни, это слишком мало, «писателям» был нужен целый альбом по объему, чтобы занимал собой хотя бы одну сторону бобины либо кассеты.
Слушали сами, конечно, как это все звучит, и «Лень», и «Бал одуванчиков», как профессионально у нас получилось. По крайней мере, я частенько это слушал, и думаю, что Максимов тоже.
В начале января 1983 года мне позвонил Володя и рассказал, что клавишник Сергей Сарычев ушел из группы «Круиз». Эта группа была в то время в стране очень популярна, они в 1981–1982 годах давали много концертов в Москве, причем официальных, и это была настоящая рок-группа. И вот Сарычев ушел оттуда и начал собирать новый состав. Володя говорит мне:
– Я уже с ним один раз порепетировал, все музыканты есть, кроме басиста. Ты готов участвовать?
– Конечно! – Мне показалось это предложение интересным, однозначно стоило попробовать!
Тогда Володя предложил приехать на репетицию, которая должна была проходить – внимание! – в МИДе, в главном корпусе, на Смоленской площади. «Ничего себе база!» – подумал я…
В выходной день я приехал со своим басом туда. У меня теперь был Vikomt bass, то есть я наконец поменял свой прежний черно-красный Iris Bass на тот инструмент, который хотел, – белый с черным «фартуком» и одним датчиком, то есть осуществил на определенном этапе свою мечту.
Приехал к МИДу, где встретился с Володей, прямо около главного входа, около этих огромных дверей. Чуть позже подошли Сарычев и барабанщик Сергей Сафонов. Как ни странно, но, по-моему, даже паспортных данных у нас не спрашивали. Там на входе, конечно, сидел милиционер. Мы сказали, что приехали на репетицию. Возможно, паспорта нас все же попросили показать, но никаких иных мер на входе не было, не в пример сегодняшнему дню – ни рамок, ни металлоискателей, ни разовых пропусков… Пришли мы в тот самый конференц-зал МИДа, который и по сей день показывают по ТВ, когда происходят какие-то официальные события. Там на сцене стояла аппаратура для самодеятельности, состоящей из, как я понял, работающих в МИДе молодых ребят. Надо сказать, что эта аппаратура была очень качественная – Dynacоrd (инструментальная и вокальная системы). А самое главное, что я запомнил – не мог не запомнить! – там был настоящий Fender Jazz Bass! До этого я его видел только на картинках и ни разу не держал в руках. Естественно, свой Vikomt я тут же задвинул, что называется, в угол и взял в руки Jazz Bass. Было очень непривычно, так как у него профессиональная мензура, большая, а Vikomt все же маломензурный инструмент. И на этом здоровом Fender мне сначала было играть немного неудобно, но я решил привыкать.
Мы буквально сходу начали играть. Они втроем успели сделать несколько репетиций, поэтому Володя и Сергей (Сафонов) уже знали материал. Сарычев быстро показал мне гармонию песен, сыграл их по форме на клавишах – у него был Нohner Clavinet D6 – один из самых топовых инструментов того времени, и он до сих пор остается легендой. Был у него еще синтезатор Crumar, с настройками которого он виртуозно обращался, и еще какие-то «мидовские» клавиши – в общем, солидный набор! Материал не показался мне сложным. Нет, песни были не простенькие, но понятные, интересные, и к концу дня мы уже сделали несколько композиций: «Расклейщик афиш», «Нет звезд на свете горящих», «Привычка» и др. Некоторые песни на тот момент еще были без текстов и, соответственно, без названий.
Наверное, я понравился, потому что Сергей позвал меня на следующую репетицию. Там, среди всей аппаратуры, были еще два магнитофона Revox, не многодорожечные, правда, но зато hi-fi качества. И буквально через две или три репетиции Сергей говорит:
– Давайте писать альбом!
Я очень удивился: ничего себе! В «Сумерках» мы годами репетировали программу и в итоге ничего не записывали, а тут несколько репетиций – и на тебе: «Давайте запишем альбом»! Ну, ок, давайте… Записывали мы прямо на сцене конференц-зала, играя все одновременно. Ушло у нас на это два дня. Последней песней к альбому мы сделали «Гуляку»