). Максимов еще сыграл на клавишах, а я добавил, что также являюсь бас-гитаристом.
Векштейн оценил нашу самопрезентацию:
– Спасибо, – сказал он, – мне очень понравилось, я вам позвоню!
Однако в скором времени звонка от него так и не последовало, и недели через три, не выдержав, мы связались с Маргаритой и попросили ее узнать, берут нас все-таки или нет. Векштейн ответил: «Да, конечно, беру! Заканчиваю дела со своим предыдущим коллективом и жду их на репетиции в начале июня!».
И тут у Леши Максимова опять начались метания:
– Ты знаешь, я, наверное, не пойду… Что-то я уже не хочу, лучше буду учиться на настоящего пианиста, а с гастролями это делать невозможно.
– Да ты что?! – я возмутился. – Как же так? Мы же уже договорились, это будет новый коллектив, круто же!
– Нет-нет, я не пойду…
– Ну, а я пойду! – решил я.
Но я ведь еще тогда был музыкантом «Альфы», надо было решить этот вопрос. Репетиции у нас на тот момент остановились, Сарычев объявил нам, что едет отдыхать, работы сейчас все равно нет. И тогда я сказал ему, что ухожу из группы. И Серега Сафонов тоже решил уходить, так как и его не устраивала сложившаяся ситуация. Он считал, что надо идти в филармонию и работать хотя бы номером. Но Сергей особенно и не возражал против нашего решения и спокойно отпустил.
В самом начале июня я пришел к Виктору Яковлевичу. Он сказал мне: «Прекрасно, что ты пришел, Виталий, я как раз формирую новый коллектив!».
И он действительно пригласил новых людей, никого из прежнего состава «Сердец» там не было, но и как такового коллектива тоже не было, просто Векштейн набирал «свежих» музыкантов. Братьев бас-гитариста и гитариста Галактионовых – с одной стороны, клавишника – с другой, только барабанщик Леша Николаев остался из прежнего состава. То есть получилась сборная солянка, и Виктор Яковлевич сам до конца еще не представлял, в каком направлении надо работать, но понимал, что надо играть рок и что ВИА «Поющие сердца» на тот момент себя изжили.
Мы начали репетировать. Я показал свои песни из репертуара «Сумерек», но Векштейн сказал, что до них очередь дойдет позже, а пока мы должны сделать такую программу, чтобы ее можно было сдать и получить гастрольные удостоверения. Тогда для этого в программе должно было быть как минимум 20 % песен советских композиторов. Я уже сейчас и не помню, что мы конкретно пели. У нас было несколько вокалистов, и каждый пел по несколько песен.
Параллельно с этим я стал подрабатывать в ресторане. Знакомые ребята мне как-то говорят:
– Слушай, у тебя вроде слух хороший?
– А в чем дело? – не понял я.
– Вакансия есть, в ресторане сможешь играть? Надо очень часто играть песни на слух.
– Я никогда не пробовал, возможно, и смогу…
И я устроился на месяц басистом в ресторан в Мытищах. Кстати, у Векштейна тоже был Fender Jazz Bass, очень крутой, цвета Antigua, и он дал мне его домой! Это был совершенно потрясающий бас, но, когда я вернулся уже в составе «Арии», его уже не было – по-моему, Виктор Яковлевич по доброте душевной отдал его предыдущему басисту «Поющих сердец». И вот на этом басу я играл в ресторане, как говорится, перебивался с хлеба на квас, зарабатывал какие-то деньги.
Еще летом, когда пришел, я спросил у Векштейна, когда подавать трудовую книжку, сказал, что уволился с предыдущей работы. Он говорит:
– Приноси!
– А когда начинаем репетировать?
– В августе, – отвечает Векштейн и тут спрашивает: – Слушай, а у тебя есть музыкальное образование или хотя бы корочка, что ты учился или учишься сейчас – в музыкальном училище, например?
Это тогда было необходимо, чтобы получать ставку артиста. Существовала ставочная система и прогрессивная шкала: бесставочник получал 5 рублей 50 копеек, за сольный концерт двойную ставку – уже 11 рублей; ставки же были от 7,5 до 12 рублей, плюс за концерт на гастролях платили гастрольную надбавку – 0,25 ставки. Таким образом, у того, кто имел высшую ставку, получалась приличная сумма.
Я отвечаю:
– А у меня нет никакого музыкального образования, вернее, незаконченная музыкальная школа-студия…
– Неплохо бы поступить тогда в музучилище, – говорит Векштейн.
И я озадачился тем, чтобы поступить в музыкальное училище, благо и время было, как мне казалось. Я, конечно, собирался поступать по классу бас-гитары. Через знакомых вышел на преподавателя из Училища им. Гнесиных. Пришел к нему, а он говорит:
– Ну, ты слишком поздно обратился – через месяц уже экзамены. А сам понимаешь, чтобы хорошо сдать, надо позаниматься…
В общем, весьма прозрачно намекнул мне на то, что надо, чтобы он со мной поработал минимум полгода, и естественно, принести ему за эти занятия денег, вот тогда он, наверное, поспособствовал бы тому, чтобы я прошел туда. Тем не менее, он дал мне программу для поступления. Я посмотрел: она состояла из очень серьезных и сложных джазовых произведений, я попробовал и понял, что не осилю ее. Значит, надо попробовать что-то более простое для себя. А что это может быть? Пойти на вокал!
Надо сказать, что еще в 1982 году я обратился насчет своего вокала к Градскому – не знаю, зачем, просто хотел получить от него рекомендации, общую оценку своих возможностей. Договорился, опять же, через знакомых, приехал к нему. Увидев меня, Градский воскликнул:
– О, я же тебя помню с Алушты! Что ж ты сразу ко мне не обратился?
– Я не знал, как это сделать…
– Ну ладно. Итак, хочешь петь?
– Да, – говорю, – вот занимаюсь вокалом…
– Ну давай, покажи!
Я спел песни The Beatles: «Yesterday», совсем простую для исполнения, и, по-моему, «Let It Be» – там уже можно было больше показать свои вокальные данные.
– Ну, что же, – резюмировал Градский, – тебе не надо никак себя переделывать, пой своим тембром, он вполне приятный, ты все слышишь и поешь правильно.
Я вдохновился и пошел заниматься классическим вокалом, о чем я уже рассказал раньше.
И вот после разговора с Векштейном я вспомнил, как сам Градский мне сказал, что я могу петь, что у меня получается, и решил: пойду в училище им. Гнесиных на эстрадное отделение. Особо к вокальному экзамену я никак не готовился. Пришел и спел три песни: «Yesterday», песню «Жираф» Т. Ефимова (которая вошла в мой сольный альбом «Осень») и что-то еще. Пел, честно говоря, без особой надежды на то, что я вообще смогу пройти, но мне поставили «пять», и меня это так воодушевило, что остальные экзамены – историю, сочинение и сольфеджио – я сдал на «четыре» и «пять» тоже без особого напряга.
Меня приняли в музыкальное училище, о чем я сразу радостно сообщил Виктору Яковлевичу. А поступил я на вечернее отделение, для работающих студентов. А где можно было работать и учиться по такой специальности? Предполагалось, что, например, если ты работаешь в ресторане или филармонии (не отлучаясь из Москвы), то есть тебе надо петь вечером, значит, учиться нужно днем. И, несмотря на название отделения, именно в дневное время у нас шли занятия.
Моим педагогом по вокалу стала молодая девушка, она только начала работать. Ее звали Вера Соколова. Она пела вместе с Ириной Отиевой известную песню «Последняя поэма» (музыка – А. Рыбников, слова – условно считается, что это перевод И. Адалис из произведения Р. Тагора) для х/ф «Вам и не снилось». Она была, наверное, моей ровесницей или даже моложе, но к тому времени уже закончила училище им. Гнесиных и осталась там работать. Как и чему она меня учила? Кумирами и ее, и Отиевой были тогда Барбра Стрейзанд, Стиви Уайндер, Майкл Джексон – по сути, R’n’B, исполнение в речевой позиции. И она мне все время говорила: «Пой мимо связок, как будто ты просто выдыхаешь, вот так: кууууу…». Честно скажу, у меня тогда сразу закрались сомнения, что я смогу чему-то научиться, и не потому, что меня плохо учили, а потому, что мне это было не близко, непонятно, одним словом – не мое. Но бросать учебу я, конечно, не собирался, начал усердно учиться и делать все эти «куууу», так как понимал, что мне в любом случае нужна корочка для работы в Москонцерте. Остальные предметы – сценическое мастерство, сольфеджио, музлитература, гармония и т. д. – были интересны, нравились. Из известных ныне людей со мной на курсе учились Анатолий Алешин, Александр Лукъянов, который сейчас очень известный композитор, курсом старше – Ольга Кормухина.
В августе 1983 года мы в «Поющих сердцах» (а именно это название осталось у новой группы) отрепетировали программу, а в сентябре поехали на мои первые в жизни гастроли, по Пермскому краю: Березняки – Соликамск – Пермь. В каждом городе мы выступали целую неделю, по два концерта в день – это была обычная практика тогда. Что я там пел? Вообще, когда я пришел к Виктору Яковлевичу, то думал, что буду и играть на бас-гитаре, и петь. Но он сказал: «Нет, басист у нас уже есть» (как я говорил ранее, там были два брата – гитарист и басист). Деваться мне было некуда, я стал, как сказал Векштейн, «свободным вокалистом». Таких, кроме меня, там было еще двое плюс Антонина Жмакова, жена Векштейна. Несмотря на то, что он хотел делать новую группу, с новым направлением, но рассматривал это по-прежнему в ключе ВИА – где будет несколько вокалистов, вокалистка… То есть он понимал, что надо что-то менять, но вот в какую сторону – это пока было неясно.
Не могу сказать, что гастроли мне прямо понравились – это были совершенно не рок-концерты, а выступления для очень смешанной публики. И в основном там присутствовали далеко не любители рок-музыки, а обычные люди, скажем так, обыватели.
Плюс к этому месяца через два Векштейн объявил, что пришла разнарядка (тогда были и такие) записаться на «Мелодии» – у него это давно стояло в планах – то ли договоренность, то ли обязанность в ответ за какие-то услуги. Тогда было как: если член Союза композиторов хочет выпустить альбом или миньон (а члены Союза композиторов должны были выпускать на «Мелодии» свои произведения, это же приносит деньги