– Тебе нужно, вот и вари. А я могу бутербродами питаться. И вообще, не уходи от темы. Мы задолжали около пятидесяти тысяч рублей, поняла? Давай вместе думать, как выкручиваться. Ты – несовершеннолетняя, у тебя сейчас полно способов заработать… Уложи в койку какого-нибудь зрелого сладострастника, а потом вызови милицию, скажи, что тебя изнасиловали… А я на шухере постою, потом все подтвержу. Один раз прокатит, глядишь, сделаем это бизнесом. Отпросимся у твоего папаньки на море, проведем время с толком…
– Я подумаю. – Тина сощурила глаза и внимательно посмотрела на Ларису. Может, на самом деле замутить историю? Вот только своих подставлять она не станет, найдет других… Из тех, кто пялится на нее, когда она пьет пиво в кафешках. – Милку жалко.
– Говорят, она сама траванулась. Из-за учительницы какой-то. Это правда?
– Она не такая. Она не стала бы. Она самая умная в школе была.
– Значит, ее отравили. Знать бы кто.
– У нас же еще и Тамару Шляпкину тоже отравили.
– Очень странная у вас школа. Ладно, дочурка, не переживай!
Лариса, благоухая крепкими духами, подошла совсем близко к Тине, пригладила на своей стройной фигурке облегающее шелковое платье.
– Хочешь, сварю тебе обед? Вот сходим сейчас на рынок, купим свининку, капусту, а?
– Чего это ты сегодня такая добрая?
– Так ведь мамашка я твоя, должна заботиться, – рассмеялась, блестя холодными чужими глазами, Лариса.
– Надо было убить тебя, чтобы отец не женился на тебе, – вдруг сказала Тина, чувствуя, как волна жгучей ненависти захлестывает ее, и она внутренне как бы переваливает опасный барьер, разделяющий ее – нормальную – с ненормальной Тиной, живущей по своим законам. Она мысленно взяла в руки нож и полоснула несколько раз по лицу черноволосой холеной красавицы. Она даже «увидела», как брызги алой крови оросили все вокруг…
– Кишка тонка, – огрызнулась Лариса.
– Ты думаешь, отец не догадывается, что ты здесь только отсиживаешься и отлеживаешься, приходишь в себя после тирана-мужа, зализываешь раны, покупаешь дорогие кремы, хорошую одежду, духи, чтобы потом охомутать кого побогаче? Зачем тебе мой отец? Отпусти его. Уходи, прошу тебя. Уходи. Пока не случилось чего…
– Убьешь меня, говоришь? Да у тебя мозгов нет совсем… Подумай, что тебя ждет. Тюремная камера с такими же оторвами, как ты, и беспросветное будущее. Когда тебя выпустят лет через пятнадцать-двадцать, ты будешь больная. Беззубая, безволосая, и жилья у тебя тоже не будет, поняла? Я все сделаю, чтобы обобрать твоего папашку до нитки… А если будешь паинькой, послушаешься меня, то заработаешь на своем несовершеннолетии хорошие бабки, мы заплатим за квартиру, потом поедем на Черное море, погреемся на солнышке, вернемся, и я буду искать себе нового идиота. А тебе, уж так и быть, оставлю твоего папашку. Делай с ним что хочешь. Тем более ты права – мне от него, кроме квартиры, ничего никогда и не нужно было…
– Сука ты, Лариска! Я вот только не пойму, как так могло случиться, что ты, такая красивая, выбрала именно его?
– Не в форме была, понятно? Мой бывший из меня все жилы вытянул… Бил. К тому же я твоего папашку еще по работе знала, знакомы были, понятно? С ним легко, он верил каждому моему слову… К тому же ему было очень одиноко. Словом, мы тогда оказались нужны друг другу.
– Ты видела, что у него характер такой…
– Да нет у него никакого характера, в том-то все и дело. Был бы у него характер, он бы и тебя держал в ежовых рукавицах… А так… – Она лишь отмахнулась от невидимого присутствия отца. – Но я так тебе скажу. Вот как поднимусь на ноги, про него не забуду. Постараюсь для него работу хорошую найти. Непыльную. Он вообще-то мужик неплохой, добрый. А вот ты – сучка редкая.
– Ну вот и поговорили, – процедила Тина сквозь зубы. Она уже давно обвила шею Ларисы толстой веревкой и затянула потуже…
Лариса вышла из комнаты, Тина слышала, как она звенит чашками в кухне. Потом ей показалось, что скрипнула входная дверь, как если бы кто пришел и ушел…
– Кофе на тебя сварить? – услышала она, и в который раз удивилась переменчивому характеру мачехи. – Тина-а?!
– Свари.
Она не могла видеть, как Лариса, то и дело поглядывая на дверь, достала из буфета (недорогого, купленного по случаю в соседнем мебельном магазине) жестяную коробку из-под чая, открыла ее и достала несколько желтых капсул…
15
15 июня 2010 г.
Вечером, когда Лиза и Глафира устроились за столом в офисе, чтобы выпить по чашке чая и обсудить дела, пришла Надежда Семенова.
– Лиза, я так благодарна тебе, – начала она с порога. – После твоих инструкций разговор Лены со следователем ее даже успокоил. Она поняла, что никто, даже следователь, не верит в причастность ее к этому делу. Конечно, она по-прежнему волнуется, но уже не так. Сказала мне, что чувствует себя защищенной. А у вас есть новости?
– Есть, проходи, садись. Чаю хочешь?
– Нет, ничего не хочу.
– Да не волнуйся ты так, – сказала Лиза. – Успокойся. Итак. Что мы имеем? Класс, в котором собрались более-менее положительные дети. В сущности, почти взрослые люди. Опрос показал, что все они, словно сговорившись, почти одинаково отвечали на мои вопросы, которые касались личных характеристик погибших одноклассниц. И, что самое удивительное, как один утверждали, что Мила Казанцева – примерная ученица, ну прямо номер один в школе, что ее занимает только учеба. К тому же воспитывается в хорошей семье. Дружила с Тиной Неустроевой – девочкой, являющейся полной противоположностью Миле. Никто не знает, почему рядом с мертвой Милой найдена эта чудовищная записка, указывающая на то, что в ее смерти все должны винить учительницу по физике, Елену Александровну Семенову. Казалось бы, первые пункты на самом деле совпадают с действительностью, и Мила на самом деле хорошо училась, и семья положительная со всех сторон. Вот только никто почему-то не сказал, что Тина, с которой Мила дружила, – несовершеннолетняя проститутка…
– Что? – Тут и Глафира удивилась. – Как это – проститутка?
– А так. Она уже давно продает себя взрослым мужчинам, среди которых и твой потенциальный зять, Надя, – Виктор Сыров. Сначала с Тиной развлекался его друг, имени которого он по понятным причинам не назвал, а потом он сам. И знал, что это опасно, но все равно продолжал встречаться. И это параллельно тем планам, которые связывали его с Леной.
– Но мы с Леной ничего не знали!
– Естественно. Ведь он не переезжал к ней навсегда, а бывал, что называется, время от времени. Приезжал, чтобы покушать, отдать в стирку белье, так? Сладко поспать, а потом вернуться в свое холостяцкое гнездо.
– Вот мерзавец! – воскликнула со злостью Надежда и даже прикусила губу. – Я говорила ей, постоянно твердила, что он ей не нужен, что за его смазливой внешностью скрывается чудовищный эгоист, нахал, каких свет не видывал!!! И ведь видно! А она… Бедная Лена. Она как ослепла, когда его увидела. Ей льстило, что за ней ухаживает такой красивый мужчина. Говорила мне, что он твердо стоит на ногах, что у него есть работа, квартира, и ведь это на самом деле так, но все равно – эгоист страшный… Я вот приведу пример. Может, вам это покажется и мелочью, а я – злобной, но, когда однажды мы ужинали втроем, Лена приготовила пельмени, она поставила на стол банку с домашней сметаной… Вы бы видели, сколько он себе положил! Полбанки! Меня так и подмывало сказать, что так нельзя, он и не съест столько! Понятное дело, я промолчала. А он, скотина, поковырялся в сметане и почти всю оставил на тарелке! Вот! Что это такое? А я вам скажу. Он нарочно сделал, понимаете? Чтобы меня позлить. Ненавижу, ненавижу!!! И теперь выясняется, что он спал с ученицей Лены? С этой Тиной?
– Если бы только с Тиной. Тина познакомила его с Милой, и Мила стала его любовницей.
– Нет… Господи, да что ты такое мне рассказываешь, Лиза!
– Это правда. Потому что, когда я к нему пришла, он сразу подумал, что мы знаем об этой связи… Он все последнее время живет в страхе перед разоблачением. А потому, услышав, что я адвокат, даже забыв на время, кто меня нанял и для чего, выложил мне всю правду о Миле, чтобы подстраховаться на случай, если на него будет заведено уголовное дело.
– И ты согласилась?
– Ну, во-первых, это мое дело, соглашаться или нет, – холодноватым тоном заметила Лиза, – защищать самых разных людей, в том числе и подонков, – моя работа. Во-вторых, я думаю, что до этого не дойдет. Я дала ему слово, что никому не расскажу. Поэтому ты, Надя, тоже должна молчать, если не хочешь испортить со мной отношения. Ведь статья, которая ему светила бы, тяжелая. Ты понимаешь, что я имею в виду. Насильников в тюрьме не любят. Тем более что девочка погибла.
Глафира, слушая Лизу, качала головой. Она примерно представила себе, как повела себя Лиза, встретившись с Сыровым, чтобы заставить его заговорить. У нее, видать, на лице было написано, что она все-все знает.
– Представляете, девочки, он сам подсказал мне, что он и Мила – любовники. Сказал, что они бывали в ее квартире в отсутствие ее родителей и что наверняка там остались следы на постели… Мне оставалось лишь подтвердить, что все так и есть. Но я все равно, как и он, подстрахуюсь, возьму простыни Милы на анализ. Мне Сережа Мирошкин обещал помочь с экспертизой. Если даже выяснится, что биологические следы на простынях принадлежат именно ему…
– Я не понимаю, к чему ты клонишь… – сказала Глафира. – К тому же где ты возьмешь образец ДНК, чтобы сравнить с теми, что на простынях?
– Да у Лены в квартире таких образцов – целая коллекция, – горько усмехнулась Надежда. – Там и бритва его, и расческа, и, если постараться – те же самые биологические следы… Если она, конечно, не все перестирала… Знаете, мне все кажется, что я вижу сон… Мила Казанцева – любовница жениха моей сестры?
– Признаться, я тоже потрясена, – сказала Глафира. – Но, в свою очередь, хочу дополнить кое-какой информацией, полученной от Валентины Шляпкиной, соседки Казанцевых и матери погибшей Тамары.