И она рассказала о мужчине, который разговаривал на лестничной площадке перед дверью Казанцевых, когда родителей Милы не было дома.
– Говоришь, он просился к ней, а она не пускала? Что ж, очень даже похоже на правду. Он же сказал, что она его никогда не любила. Да и подарки его ей не были нужны (в отличие от Тины).
– Так, может, Тина настолько ревновала его к Миле, что убила Милу?
– Тина?
– Есть кое-что и про Тину… – Глафира рассказала о странном ночном визите Тины к Тамаре Шляпкиной и о том, как после этой ночи она серьезно заболела. – Лиза, ты же разговаривала с Тиной…
– Понимаешь, я говорила с ней так же, как и со всеми остальными. Не хотела ее выделять. И ничего особенного, понятное дело, она мне не сообщила. Только плакала, говорила, не может поверить, что Милы нет в живых.
– Но почему ты не расспросила ее подробнее, тем более что она была близкой подругой Милы?
– Понимаешь, мне хочется встретиться с ней в другой обстановке, не в школе…
– Но ведь Тина – чуть ли не главный свидетель! – не выдержала Надежда. – К тому же сейчас открылись такие подробности…
– Вот завтра и поговорим.
Надежда, понимая, что Лизе надо работать, распрощалась с ней и Глафирой, пообещав пока ничего не рассказывать Лене.
– Не знаю, как долго смогу молчать… Меня прямо-таки раздирает, так хочется рассказать об этом подонке! А если вдруг он заявится к ней, и я его увижу?! Я же ему глаза выцарапаю!!!
– Он может, конечно, прийти к Елене, – предположила Лиза. – Хотя бы для того, чтобы продемонстрировать ей свое внимание, заботу. Я понятия не имею, как сделать так, чтобы она выставила его за дверь, но чтобы он не догадался – ты, Надя, знаешь о его романе с Милой. Оставлять его у себя на ночь ей тоже не надо – он на самом деле сволочь еще та, и кормить его котлетами и укладывать с собой в постель… Нет! Поговори с Леной, скажи, что она не должна быть такой мягкотелой. Он перестал ей звонить именно тогда, когда она нуждалась в его сочувствии и понимании, вот и жми на это изо всех сил, напомни о самоуважении.
– Она меня не послушает.
– Но и рассказывать ей тоже о нем не стоит. Говорю же – я ему слово дала. Или ты хотела бы, чтобы я от тебя скрыла этот факт?
– Лиза, я все понимаю… Просто мне очень трудно будет.
– Тогда сделаем проще. Я сама сейчас позвоню ему и скажу, чтобы он сидел дома и не беспокоил Лену. Пригрожу, если он и дальше намерен ей морочить голову, заберу свое слово назад. Вот и все.
С этими словами она взяла телефон и принялась набирать номер Сырова.
16
15 февраля 2010 г.
Елена Семенова после беседы со следователем чувствовала себя намного спокойнее, чем прежде. Она подозревала, что Лиза предварительно поговорила с ним, и как результат этого разговора – щадящие вопросы, да и само отношение следователя к ней, потенциальной преступнице. Вопросы самые элементарные, не требующие особой подготовки. Намного проще, чем те, которые задавала ей сама Лиза.
В конце беседы Лена поняла: следователь абсолютно на ее стороне, он и мысли не допускает, во-первых, что она виновна в смерти Милы, во-вторых, не верит, что Милу не убили. Тем более что погибла еще одна девочка.
– Понимаете, этот текст мог быть вырван из контекста, не имеющего никакого отношения к нашим событиям.
Он так и сказал «нашим», как если бы ее беда была и его тоже. Не такими мягкими и добросердечными представляла она себе следователей. Молодой, манерный, но немногословный, умеющий слушать, в идеально чистой белой рубашке и с чистыми ногтями.
– Из контекста? Что вы имеете в виду?
– Смотрите сами. «В моей смерти прошу винить Елену Александровну Семенову. Устала от унижений и оскорблений. Не поминайте лихом… Мила. Прости меня, мама…» Вам не показалось, что в этой записке есть что-то неправильное?
– Да там все неправильно! – воскликнула Лена. – От первого и до последнего слова.
– А я вот обратил внимание на то, как выглядит, кстати говоря, сама записка… Это узкая полоска бумаги, словно вырезанная из обычного тетрадного листа, понимаете? Это на ксерокопии не бросается в глаза, что полоска бумаги узкая, поскольку ксерокопия сделана в формате А-4. Но я-то видел настоящую. Кроме того, сравнил почерк… Я не почерковед, конечно, но не мог не обратить внимания, что буквы прямо пляшут, понимаете?
Она не понимала.
– Вот говорят же иногда – как курица лапой написала. Вот и эту записку тоже… Небрежно, словно играючи. Ведь если предположить, что Мила писала под давлением, кто-то заставлял ее, то почерк был бы другим. И окончания букв были бы более отчетливые, понимаете? А здесь… Написано кое-как… не знаю, может, я и не прав. И еще. Обратите внимания на последовательность фраз. Вот человек решил уйти из жизни. Пишет: в моей смерти прошу винить того-то того-то… Устала от унижений и оскорблений. Я понимаю еще, если бы какая-то там Елена Александровна была ее начальницей, которая унижала ее каждый день, методично, как это бывает иногда в коллективах. Которая просто-таки уничтожала ее на глазах других людей, убивала в ней личность. Но в вашем случае ничего такого не было, поскольку ни один ученик из класса не показал, что вообще был конфликт! Создается такое впечатление, будто бы девочка написала первое, что в голову пришло… Просто так. Может быть даже, чтобы кого-то рассмешить!
– Рассмешить? Знаете, мне такое и в голову даже не приходило!
– Потому что в вашу голову, Елена Александровна, сразу полезли ужасные мысли… Вы стали копаться в себе, что-то вспоминать, и первое время даже поверили в то, что это самоубийство, ведь так?
– Так мне же об этом сказали! Я восприняла это как данность.
– Теперь смотрим дальше. Значит, «устала от унижений и оскорблений, не поминайте лихом». А потом – что?
– Что?
– Просто подпись. «Мила». Казалось бы, записка закончилась подписью. Все. И тут вдруг к подписи лепится новая фраза: «Прости меня, мама…» У меня лично создалось такое впечатление, будто бы это вообще черновик какой-то или образец, где ваше имя взято условно, понимаете? Как первое, что пришло в голову. Типа «Иванов Иван Иванович».
Лена улыбнулась про себя, подумав, что следователь ведет себя неправильно: вместо того чтобы копаться в ее учительской жизни, пытается ее защитить, как адвокат. Или просто тренируется в упражнениях по логике. А еще он очень внимательный, дотошный, этакий перфекционист. Что ж, не самые плохие качества.
…Лена вернулась в комнату. Потом, немного посидев и подумав, решила, что пора уже брать себя в руки и продолжать жить. Разделась и отправилась в ванную. Приняла душ, закуталась в халат, замотала голову полотенцем и решила сделать себе бутерброд. Душу грел звонок Виктора. Он позвонил ей, а это главное. Конечно, у него шок. Мужчины, они ведь как дети. Вероятно, он испугался, когда ему сказали, что произошло и в чем она обвиняется. Не знал, что сказать ей, если позвонит, как себя вести. Словом, растерялся. Но потом пришел в себя, успокоился, понял, что напрасно разволновался, что это же его Лена, дорогой ему человек, просто произошло трагическое недоразумение, и она не имеет к смерти школьницы никакого отношения. К тому же погибла не только Мила, но и Тамара. И они явно отравлены…
Чистая, с мокрыми волосами, она почувствовала себя обновленной, полной сил.
Откуда-то появилась энергия. Как у человека, который несколько дней болел и вынужден был лежать в постели, а теперь поправился, и ему хочется двигаться, что-то делать, дышать свежим воздухом, встречаться с людьми, разговаривать, смеяться…
Бутерброд с сыром не утолил голод. Голодная, она всегда думала о Викторе, о том, не голоден ли он. Она очень любила, когда он приходил к ней. Смотреть, как он ест, было настоящим удовольствием. Вот и сейчас она не станет ждать, пока он созреет. Возможно, он психологически просто не готов. Но ничего страшного. Она сама приедет. Без звонка. Пусть для него это будет неожиданностью. Зато она сама возьмет на себя все сложности этой встречи. Поведет себя так, чтобы ему было легко и просто с ней общаться. К тому же ей хотелось продемонстрировать свое теперешнее состояние уверенности и внутренней силы. Пусть знает, что ему с ней будет всегда хорошо и спокойно. Что она не неврастеничка, а взрослая женщина, которая сможет защитить их будущую семью. Конечно, неплохо было бы иметь мужчину, который в трудную минуту подставит плечо ей, но, поскольку Виктор не такой, надо радоваться тому, что есть. Она любила его, ей нравилось заботиться о нем, а потому надо было сделать нечто такое, чтобы вернуться в прежнюю жизнь, словно ничего не произошло.
И Лена принялась готовить обед. Для Виктора. Чтобы обед получился вкусным, требовалось время, но Лена никуда и не торопилась. Она запланировала голубцы, котлеты и пирожки с яблоками – все, что он любит. А это означало, что надо отварить мясо, поставить тесто… Ну и пусть. Зато время так пролетит быстрее.
Заворачивая фарш в теплые еще капустные листья, она представляла себе, как обрадуется Виктор ее приходу, как станет она доставать из сумки кастрюльки-салатницы, какой аромат распространится по всей его вечно запущенной холостяцкой квартире… Он обнимет ее, скажет, что ужасно сожалеет, что не поддержал ее, растерялся… Гм… Растерялся. Но почему? Неужели допустил мысль, будто она могла довести бедную девочку до самоубийства? Это как же надо было себя с ней вести? Надо было кричать на нее постоянно в присутствии всего класса, называть ее дурой или тупицей (как это, кстати, делают многие учителя, испытывающие неприязнь к отдельным ученикам), оставлять после урока и внушать, что она бездарь, никогда ничего не достигнет в жизни… Господи, неужели Виктор мог поверить? А если нет, почему не позвонил сразу же?
А ведь как быстро распространилось известие. И в газете даже написали, правда, ее имя было произнесено, как часть предсмертной записки, не больше. Журналист не стал торопиться с выводами, пожалел бедную учительницу физики… Да, еще же репортаж по местному телевидению, прямо из школы. Показывали учеников класса, которые комментировали случившееся. Все как один говорили, что смерть не может быть связана с учебой, тем более с учительницей, поскольку у Милы золотая медаль была, что называется, в кармане. Ученики ее, Елену Александровну Семенову, не предали. А Виктор? Но ведь он позвонил сегодня, они разговаривали, он сказал, что не поверил ничему. Почему же тогда не приехал? Может, у него температура? Или зуб болел? Или разыгрался гастрит? Гастрит?.. Да нет у него никакого гастрита. И аппетит отменный.