Ладно, сейчас она ему отвезет еду, и они поговорят. Он сам ей все объяснит, расскажет.
Лена уложила голубцы в кастрюлю, сверху – теплые еще куриные котлеты, и отдельно – в стеклянную салатницу – пирожки с яблоками и корицей. Решила, что, даже если он задержится на работе, она подождет его на лестнице. Ничего страшного. Зато как он обрадуется, увидев ее! Пожалеет, обнимет, может, попросит прощения и объяснит, почему не звонил раньше…
Волосы высохли и теперь пышными волнами лежали на плечах. Она надела свой любимый зеленый летний костюм, подкрасила губы, подушилась, подхватила сумки и вышла из дома.
Ну, вот и все. Конец затворничеству. В конечном счете, если бы ее подозревали в таком тяжелом преступлении, как доведение до самоубийства, ей не позволили бы оставаться на свободе. Наверняка заперли бы в камеру.
День был теплый, солнечный, весь двор от листвы деревьев казался изумрудно-зеленым, в желтоватых пятнах солнца.
Красный «Фольксваген», слегка запыленный, стоял в тени тополей, в двух шагах от подъезда.
Лена очень любила свою машину и не понимала, как можно обходиться без автомобиля в современной жизни. Она не помнила, когда ездила на троллейбусах, трамваях… Вот и сейчас с удовольствием открыла машину, уложила сумки, села и, счастливо вздохнув, как перед долгожданным путешествием, завела мотор. Когда-нибудь они будут ездить вдвоем, она и Виктор, а потом, даст бог, и втроем. Лена страстно мечтала о ребенке, Виктору старалась об этом говорить редко, поскольку она так еще и не поняла, хочет он сейчас детей или нет. Быть может, он еще не созрел, чтобы стать отцом, и тогда частыми разговорами она может оттолкнуть его от себя. Конечно, мужчины воспринимают детей совсем не так, как женщины. Для многих это настоящее испытание. Бессонница, великое множество непривычных дел и забот, головная боль от недосыпания, раздражительность по отношению не столько к ребенку, сколько уже к самой жене… Но ведь все это временно, и когда-нибудь в мужчине тоже проснется инстинкт отца, и в одно прекрасное утро он, взяв на руки малыша, ощутит невыразимую нежность и желание заботиться…
Так, мечтая, Лена пролетала по нарядным летним улицам города, выискивая почему-то в толпе прохожих именно женщин с колясками, радуясь солнечному дню, теплому ветру, обдувающему салон, и льющейся из динамиков песне ненавязчивой и страстной Земфиры.
Однако чем ближе она подъезжала, тем тревожнее становилось на душе. На светлом фоне надежд и радостных предчувствий проступали темные пятна вины. Она не понимала этого своего состояния. Ведь она на самом деле не имела никакого отношения к двум трагедиям, однако именно с ее именем они связывались в первую очередь у непосвященных и далеких от школы людей. Вероятно, и Виктор относится к их числу. И это обидно, и от этого так тревожно колотилось сердце.
Не хотелось думать, что реакция Виктора на ее внезапное появление будет вовсе не такой, какой представлялась ей, пока она была дома и находилась в приподнятом настроении. А вдруг ей придется провести на лестнице долгие часы? Не смешно ли? Не унизительно ли? Почему Виктор так и не дал ей ключи от своей квартиры? И впускал ее туда лишь для того, чтобы она там прибралась? У соседей ключи есть, значит, он им доверяет, а у нее, его невесты, – нет. Хотя, быть может, дело в том, что он просто никак не соберется заказать еще один комплект? Ведь он такой подчас бывает рассеянный. Нет, конечно, он не может не доверять ей. Иначе не стал бы говорить о семье. Не стал бы строить планы… Господи, и чего только не лезет в голову!
Лена поставила машину на соседней улице. Ей не хотелось занимать чье-либо постоянное место у дома, в котором живет Виктор.
Она достала пахнущий едой багаж, закрыла машину, перешла через дорогу, обошла дом, поднялась на крыльцо, открыла дверь подъезда и нажала на кнопку лифта. Что же это она так разволновалась? Ей казалось, в воздухе произошли какие-то изменения, все вокруг нее наэлектризовалось. Она шла к конечной цели, стараясь не обращать внимания на внешние детали, однако не могла не заметить особенной атмосферы вокруг. Она ехала в лифте одна, но на лестничной площадке перед квартирой Виктора увидела двух мужчин, тихо переговаривающихся между собой и нервно курящих. Они то и дело оглядывались, словно в ожидании. И только она увидела стоящего на один лестничный пролет выше человека в милицейской форме, задумчиво глядящего в окно, поняла, что здесь, совсем близко, что-то произошло. Раньше это страшное «что-то» происходило с кем угодно, только не с нею. Теперь вот наступила ее очередь. Она остановилась перед приоткрытой дверью квартиры Виктора и какое-то время не могла среагировать на кружащиеся в воздухе звуки. Ее о чем-то спрашивали, а она никак не могла услышать слова, последовательность которых наверняка несла какой-то важный смысл.
– Вы кто? Женщина? Вы слышите меня?
Она повернула голову и встретилась взглядом с прозрачными серыми глазами незнакомца.
– Я? Вы ко мне обращаетесь?
– К кому же еще? Вы к кому пришли?
– К Виктору Сырову.
Вот она и вернулась в реальность и даже нашла в себе способность отвечать на вопросы.
– К нему нельзя.
– Почему это? Я принесла ему обед. Я его невеста. Меня зовут Елена Александровна Семенова. Я имею полное право.
– Подождите минутку… Сережа! Тут пришли!.. – крикнул мужчина куда-то в открытую дверь, куда ее не пускали.
Через несколько секунд оттуда вышел худощавый бледный человек с темными глазами. Остановился, чтобы рассмотреть Лену. Как будто она его видела раньше…
– Вы зачем здесь? – спросил он устало, как если она была двадцать пятой женщиной, потревожившей его покой.
– Говорю же, к Виктору Сырову. Я – его невеста…
– Пойдемте, поговорим, – и он предложил ей наконец войти в квартиру.
Он уверенно шел по коридору, потом свернул в кухню, посторонился, пропуская ее вперед.
– Присаживайтесь, пожалуйста.
И когда она села, сказал:
– Дело в том, что Виктор Сыров умер. Его обнаружили прямо на пороге квартиры… Вероятно, он хотел обратиться за помощью к соседям, но не успел.
– А что с ним? – как во сне проговорила Лена. – Он болел?
– Нет, думаю, он не то что заболел, а отравился… Либо сам, либо ему помогли.
– А вы кто? – Она с трудом произносила слова, которые ей представлялись почему-то вязкими комьями грязи.
– Моя фамилия Мирошкин, я – следователь прокуратуры, и мне поручено это дело.
– Какое еще дело?
– Если результаты экспертизы подтвердят мои предположения о том, что Сыров был отравлен, значит, это убийство.
– Убийство, – повторила она. – Но это невозможно.
За какую-то долю секунды следователь со смешной и домашней фамилией Мирошкин перевернулся вверх тормашками, а сама Лена полетела в пропасть…
17
16 июня 2010 г.
– Знаешь, я всегда боялся: вот женюсь, моя жена будет упрекать, что меня никогда не бывает дома, что у меня на первом плане работа. Но случилось в точности наоборот – это я не вижу свою жену, страдаю оттого, что мы бываем вместе крайне редко, и все деньги, которые мы зарабатываем, уходят на что угодно, только не на путешествия, о которых мы мечтали.
Они завтракали – Лиза и ее муж Дмитрий Гурьев. Яйца всмятку, хлеб с маслом, джем, кофе. Лиза, в пижаме, с растрепанными волосами, подперев щеку кулаком, лениво намазывала масло на хлеб и явно не слушала Дмитрия, думая о чем-то своем. Ее блуждающая улыбка уносила ее все дальше и дальше.
– Лиза, очнись! – Дима помахал рукой перед самым ее носом. – Лиза-а!
Она тряхнула головой и уставилась на мужа, словно только что увидела его.
– А… Знаешь, ты извини, я что-то задумалась. Вспомнила, как рассказывала Глаше о том, какой ты… Мне так неудобно было говорить ей, что я влюблена в тебя, просто с ума схожу от того, что ты не мой и что вообще мало кто в городе знает, где ты живешь, с кем, чем занимаешься…
– И что же ты ей такого наплела?
– Я сказала, что ты некрасив в общепринятом смысле этого слова, что у тебя довольно крупные черты лица… Правда, что очень мужественен, элегантен, но самое главное – что ты очень умный. А еще, что ты переполнен тайной… Сплошная интрига, понимаешь? Вот. Одним словом, что ты – роковой мужчина, за которым я пошла бы на край света.
– Представляю себе, как она удивилась…
– Почему?
– Да потому что мне тоже про тебя рассказывали кое-что… Будто бы у тебя вместо сердца – кусок льда. Что ты вообще не способна любить. Что мужчины для тебя – существа низшего порядка. Что ты заносчива…
Лиза слушала и кивала, изредка бросая нежные взгляды на мужа. У него была белая кожа, черные пышные волосы и яркие синие глаза. Возможно, если бы не крупный нос и большой рот, то он был бы слишком приторен. А так – в самый раз.
– Я тебе говорила, что у тебя слишком большой рот? Что это тебя портит? – спросила она, собирая корочкой хлеба желток с тарелки. – А?
– Говорила. А я, помнится, отвечал тебе, что этот рот специально для того, чтобы я смог проглотить тебя? Такую нескладную и костлявую!
– А… Это ты меня такой вот считаешь? Не длинноногой красавицей с оленьими глазами и нежной грудью, а костлявой особой, да к тому же еще и нескладной! Вот тебе за это! – И она, зачерпнув ложечкой клубничный джем, опустила его в яйцо, которое ел Дмитрий, и даже размешала.
– Сама и ешь теперь. А мне разогрей вчерашнего Глашиного пирога с грибами – я не откажусь…
Им редко удавалось провести вдвоем целое утро. У Лизы обычно с девяти начинались суды, Дмитрий же постоянно был в разъездах. Лиза, скучая, все равно считала, что тот образ жизни, который они ведут, единственно приемлем для обоих, и, если они вот так каждое утро ворковали бы, а потом еще вместе обедали и ужинали, то растеряли бы ту остроту и прелесть своих отношений, которыми очень дорожили. А так, томясь в разлуке, постоянно мечтали о встрече, а встретившись, уже внутренне были готовы к новому расставанию.