– Значит, он наверняка знал, что Тина не придет. Что она где-то далеко от дома и вернется, скажем, вечером.
– Но он все равно рисковал. Они могли бы встретиться уже у Милы, предположим, этим же днем, Мила предложила бы ей пообедать с ней или поужинать… Господи, нет, этого не может быть! И все, что он говорил, – полная чушь! Ведь этими витаминами Мила могла поделиться с кем угодно! С матерью, к примеру. И получилось бы, что погибла бы ни в чем не повинная женщина!
– А Мила поделилась с Тамарой, которая случайно заглянула, по-соседски…
– Зато с какими подробностями он рассказывал о том, как выкрал в одной из ветеринарных клиник яд, как покупал витамины… Даже сказал, в какой именно аптеке.
– Думаешь, следователь ему поверил?
– Не знаю… Но ты поставь себя на место следователя. Ему поручают расследовать серию убийств, где непонятно, за какую нитку тянуть… Да он голову себе сломал только с одним предсмертным письмом Милы…
– Да уж, это вообще черное пятно в этой истории. Неустроев точно не мог знать, что так все случится…
– А тут вдруг приходит человек и говорит, что это он всех отравил, поскольку эти люди отравляли жизнь дочери. А потом, когда он понял, что она нашла себе нового ухажера… иначе откуда у нее столько денег и все эти драгоценности… Словом, нервы не выдержали, он взял пистолет, который лежал у него в письменном столе сто лет, пригласил дочку в парк для душевного разговора и там же застрелил. Потом взял ее, отнес на пустырь, чтобы потом, когда он придумает, где и как ее похоронить, забрать тело… Но тело нашли, ему позвонили, чтобы сообщить, что его дочь убили…
– Ты права – чушь собачья. Но он сидит и пишет все в подробностях, понимаешь? Уверена, что он, такой тихоня и молчун, уж на бумаге выложит все, что накипело, и все, что он натворил…
– Самое удивительное, что он на самом деле подъезжал на своей машине к черному ходу парка, там, где находится музыкальная школа, точнее, на ее задах, за бурьяном и свалкой со старыми роялями, и где легко между домами может проехать машина прямо к этому бурьяну… Как сказал Мирошкин, даже без экспертизы можно сказать, сверив рисунок протекторов, что это была именно его машина. К тому же на заднем сиденье были обнаружены блестки с платья Тины. И пистолет, если верить показаниям его жены, Ларисы, у него был, он хранил его в ящике письменного стола. Получается, что он не лжет. Хотя самого пистолета нигде нет.
– Знаешь, Глафира, вот когда встречаются такие странные и необъяснимые случаи и когда ломаешь себе голову над мотивами и понимаешь, что здесь что-то не так, хотя все вроде бы совпадает, то в конечном итоге выясняется, что человек, который признался во всех смертных грехах, либо все-таки врет, чтобы выгородить кого-то, либо психически ненормален. И вот этот последний вариант всегда действует на меня удручающе. Вот и Неустроев кажется мне не вполне адекватным человеком. Может, и нехорошо так говорить, но именно у таких людей и получаются дети вроде Тины. Ты пойми, ведь она пустилась во все тяжкие не оттого, что ей нечего есть. Нет. Уверена, что в доме всегда можно было найти денег на еду и все необходимое. Ей хотелось дотянуться до таких девочек, как Мила. Но Мила совсем другого уровня, это понятно, да? И дело не только в деньгах, но и в воспитании, в том, какие родители у ребенка. Тине некому было привить такое важное для девочки качество, как скромность. Ведь посуди сама. Она встречалась со взрослыми мужчинами, которые не просто держали ее для гигиенических, так сказать, услуг. У каждого могла быть семья, это не были какие-нибудь импотенты или слабаки. Взять, к примеру, того же Сырова, с которым мне пришлось поговорить довольно откровенно на эту тему… Тина нужна была им для другого. Они были искушенными в этом деле мужчинами, где-то даже, я думаю, извращенцами. Губили не только тело школьницы, но и душу. Они превратили ее в помойку. Вот. Тина никогда бы, как мне кажется, не отмылась от этой грязи и не смогла бы жить с нормальным, неиспорченным парнем. Она к тому времени, когда отец пристрелил ее, была развратна. Эти брильянты, деньги, новое платье, стоившее сумасшедших денег… Откуда у нее они? Вероятно, нашла себе какого-нибудь нового извращенца, с которым ее мог познакомить Сыров или Изотов, с них станется. Возможно, пригласили какого-нибудь своего начальника или чиновника на оргию… Вот он и схлестнулся с Тиной. А она, не будь дурой, решила воспользоваться этим и тянуть с него деньги за разврат с несовершеннолетней. И еще. Вот спрашивается, зачем отцу было приглашать ее в парк, как он говорит, для разговора? Если он, узнав о том, что Тина связалась с каким-то денежным мужиком (не исключено, что Неустроев знал его лично), решил убить дочь, то зачем ему было приглашать ее в парк, расположенный в самом центре города, когда он мог на своей скромненькой машине отвезти ее на тот же пустырь, заманить туда под любым предлогом… Она же все-таки дочь его. Убил бы и закопал там же, рядом с песчаным карьером. Так ведь?
– Так. И вряд ли она, зная, что должна встретиться с отцом, так наряжалась и тем более напивалась.
– О чем и речь! Вот и получается, что она собиралась встретиться с каким-то другим человеком, но уж никак не с собственным отцом.
Лиза подошла к окну, долго смотрела, как дождь поливает стекло, которое в сумерках казалось сине-зеленым от качающихся под дождем деревьев.
– Знаешь, Глаша, дело скоро закроют. История закончилась. Причем отвратительно. Отец убил дочь. Но у меня почему-то такое нехорошее чувство, как будто бы мы что-то прошляпили, понимаешь?
– Да. У меня тоже. Я почему-то надеялась, что этот Саша Шатохин прольет свет на этих девочек, на их отношения…
– Кстати говоря, он и пролил. И на самом деле довольно много рассказал о Тине и Миле. И благодаря тебе, Глафира, мы узнали, что Мила была в него влюблена… И что к Саше испытывала одно чувство, а к Сырову – совершенно другое. Словно Сыров нужен ей был действительно лишь для того, чтобы набраться опыта…
– А мне кажется, ей было интересно вести эту двойную жизнь. С одной стороны – сильные, чистые чувства по отношению к Саше, и другое, пробуждающееся – к взрослому мужчине.
В дверь позвонили.
– Кто бы это мог быть? – Лиза почему-то вспомнила визит Нади Семеновой, не так давно и она пришла вот так же поздно с просьбой помочь ее сестре. И кто бы мог тогда подумать, чем все это закончится? Что после смерти Милы последуют и другие – Тамары, Сырова, Изотова и, наконец, самой Тины.
Глаша пошла открывать. И вскоре на пороге появился человек, которого ни Лиза, ни Глафира никогда прежде не знали, но лицо которого показалось им обеим хорошо знакомым.
– Добрый вечер, – мужчина в черном длинном плаще ловко складывал мокрый зонт и острым взглядом осматривал помещение. Около пятидесяти лет, темные густые аккуратно постриженные волосы, холеное полноватое лицо с розовыми гладко выбритыми щеками, большие чувственные губы и тонкий с горбинкой нос. От него шел сильный запах мужских духов и прохладного вечернего дождя. Он буквально несколько секунд стрелял взглядом с Глафиры на Лизу, после чего, вероятно, сделав нужный для себя вывод, обратился к Лизе:
– Вы – госпожа Травина? – Брови его поднялись, образовав озабоченный треугольник. Он так боялся ошибиться.
– Да. А вы…
– А это ваша помощница – Глафира Кифер? – перебил он ее с видом человека, привыкшего командовать.
– Совершенно верно, – сказала Лиза и вдруг поняла, где прежде видела это лицо. На плакатах хорошего качества, развешанных по всему городу в момент политической активности горожан. На экране телевизора в местных новостных блоках. Эти глаза, нос и губы можно было встретить и сейчас в бумажном растерзанном, ободранном виде на автобусных остановках и столбах, витринах дешевых продуктовых киосков и дверях забытых нежилых домов…
– Прошу вас, покажите мне, пожалуйста, ваши документы. Заранее прошу извинить меня за эту просьбу, – сказал он.
У него была особая манера разговаривать. Его слова словно летели, быстро, как бабочки. Голос был высокий, немного сипловатый, свистящий. Казалось, не только он сам по жизни, но и его слова при каждом обращении летят к своей цели.
Лиза понимала его. Если человек такого уровня пришел сюда, значит, у него случилась беда. И не просто беда, связанная со смертью близкого человека (о чем знал теперь уже весь город), а связанная с ним самим. Лично. Возможно, на карту поставлена его карьера. Иначе он не стал бы так перестраховываться, заранее рискуя обидеть своим недоверием человека, к которому решил обратиться за помощью.
Лиза с готовностью и очень спокойно выложила ему паспорта – свой и Глаши. Казалось, и Глафира узнала его или, во всяком случае, нисколько не обиделась на посетителя.
– Присаживайтесь, пожалуйста, Павел Львович.
И тут произошло вовсе уж неожиданное. Казанцев вдруг издал странный звук – какой-то судорожный, обрубленный всхлип, словно неимоверными усилиями ему удалось подавить в себе душившие его рыданья.
– Кофе? Или чай?
– Виски и бутерброд, – вдруг с готовностью произнес Павел Львович. – Не помню, когда ел. Чувствую себя, как автомобиль, в котором кончился бензин. А мне сейчас… да и потом тоже, чувствую, понадобятся силы.
– Глаша, принеси, пожалуйста, поесть и виски, – попросила Лиза. – А вы успокойтесь и расскажите, что с вами стряслось? Хотя… Конечно, я все понимаю. Примите наши соболезнования.
– Можно, я буду к вам обращаться просто – Лиза? Вы ведь жена моего хорошего знакомого, Димы Гурьева… Знаете, я мог бы обратиться к нему, вернее, даже позвонил ему, но он сказал, что как раз за десять минут до моего звонка он заключил договор с клиентом и срочно вылетает в Москву…
Лиза утвердительно кивнула головой.
– Да, я знаю. А оттуда – в Лондон.
– Поэтому я здесь. Знаю, что здесь и только здесь, в вашей семье, могу рассчитывать на помощь.
Глаша принесла бутерброды с колбасой, яйца под майонезом, икру и черный хлеб с маслом. Извинилась, что белого хлеба нет.