— Мы с моей мамой никогда не были особенно близки, но она была… она была… она… — Тут Анжела разрыдалась, закрыв лицо руками. Олли отвел ее на место. На кафедру поднялся отец и закончил свою речь. После похорон вереница машин потянулась к дому Олли и Габриеллы, где гостям подали рогалики с семгой. Я была не голодна, но заставила себя немного поесть, вспомнив, что бабушка выходила из себя, когда что-то недоедали. Мама и в доме не сняла темных очков — значит, у нее был сильный приступ мигрени. Буквально через пять минут после начала поминок она удалилась — пошла прилечь в комнате для гостей. Я решила, что тоже могу идти. Закрывая за собой дверь, я услышала, что Мартина ведет светскую беседу с моим отцом. Интересно, подумала я, о чем можно еще говорить, вроде бы все сказано.
Я не поехала сразу домой, сделала крюк, чтобы посидеть у пруда в парке Хэмпстед-Хит, где глядела на воду, пока закат не окрасил небо в красный цвет. Позже, когда я возвращалась домой, мне просигналили не меньше пятидесяти машин: или я выиграла кубок, или мое внимание было отвлечено от дороги.
Все говорят, что после похорон неизбежно ощущаешь в себе прилив жизненной энергии. В голове любого человека после чьей-то смерти крутится мысль: он умер, но я-то жив! Причем это происходит, даже если вы любили умершего. И еще, всегда начинаешь вспоминать, чего не сделал для ушедшего, хотя мог.
— Бабушка, — воззвала я, обращаясь к крыше автомобиля, — я идиотка. Прости, я так и не собралась прийти к тебе за все эти годы. Сейчас наши ссоры кажутся такой ерундой! Но я всегда… собиралась навестить тебя.
Да, прособиралась.
Как это жалко звучит. Точно так же я всегда собиралась объясниться с Джеком.
Да, кстати о Джеке.
Я стала вспоминать то, что он сказал в ресторане: «Ты предала меня, Ханна, а я ведь любил тебя так сильно, как никогда не полюблю другую женщину…» И почувствовала, как меня накрыла волна искреннего раскаяния. Мне страшно захотелось увидеть его. Я должна ему объяснить, что я искренне жалею обо всем, пока не стало слишком поздно. Я не могу жить с мыслью, что он меня ненавидит, я должна сейчас же рассказать ему, что я была глупа и боялась любви, но его не обманывала. Я ни минуты не хотела больше ждать!
Какое-то время я стояла, глядя на шикарный белый фасад дома Джека. Потом, наконец, решившись, поспешила вверх по выложенной камнями тропинке.
И только когда я позвонила в дверной звонок, и внутри дома раздались шаги, у меня подкосились ноги. Я облизала губы — они оказались липкими, я забыла, что накрасила их утром, — и уверенно встала на коврик у входа. Джек не говорил мне своего адреса, но я его узнала, — есть замечательная адресная база полиции в Интернете, куда мы получили нелегальный доступ. Это противозаконно, конечно, но очень удобно.
— Это-Ханна-прости-за-беспокойство, — выпалила я на одном дыхании, чтобы успеть договорить, прежде чем он начнет орать на меня. Моя речь лилась плавно, слово за словом, как густая краска, так что я решила продолжать, не прерываясь: — Джек, прости меня за все, за развод, и вообще. Умерла бабушка Нелли, и я просто не могла не повидать тебя, я просто обязана объясниться. — И добавила: — Пожалуйста, не сердись на меня, я знаю, ты сердишься, но не надо, потому что мне очень, очень жаль.
Он стоял, высокий, стройный, и мне показалось, что он вот-вот бросится на меня, как летучая мышь- вампир. Хотя, может, он не был так уж враждебно настроен. Тут меня осенила страшная догадка. Моя рука сама взлетела и закрыла рот:
— О, Боже мой, я совсем забыла. Твоя девушка дома? Та, блондинка?
— Думаешь, если не объяснишь, я не пойму, о ком ты говоришь? Сколько у меня девушек, по-твоему? — спросил он с непроницаемым выражением лица. Я отпрянула, будто он мог меня ударить. Он никогда этого не делал, но отлично умел вызвать ощущение исходящей от него физической угрозы. С ним никто не рисковал вступать в драку.
Я изобразила гримасу «извините — не бейте».
— С блондинкой все кончено. Отношения не сложились. — Джек распахнул дверь, широким театральным жестом приглашая меня войти. Когда я проходила мимо него, он легонько прикоснулся к моей спине: — Мне очень жаль, что умерла бабушка Нелли.
— Спасибо, — пробормотала я. Его прихожая сильно отличалась от моей. Например, белый потолок был вдвое выше и украшен по углам декоративными алебастровыми завитушками. Забыла их название. Я рассматривала потолок, задрав голову, как Алиса в Стране чудес после того, как проглотила таблетку для уменьшения роста, и чуть не потеряла равновесие. Джек придержал меня, схватив за руку.
— Как у тебя красиво, Джек. Это японский стиль, да? И пол из темного дерева, и ставни из темного дерева, и мебели почти нет, так все просто, в стиле минимализма, — затараторила я.
Видимо, далеко в прошлом остались те дни, когда, по мнению Джека, для создания атмосферы романтического ужина достаточно было поставить на кухонный стол горшок с фикусом и включить настольную лампу, осветив наши бифштексы.
Джек подвел меня к мягкой софе, совсем не вписывающейся в стиль комнаты, зато уютной, как теплая ванна.
— Спасибо, — промямлила я и откашлялась. Я знала, что намерена сказать, и старалась говорить логично. — Я с бабушкой Нелли поссорилась много лет назад. Меня оскорбило ее отношение к папе… И я перестала бывать у нее, а она… знаешь, люди ее поколения считают, что первым извиниться должен тот, кто младше, и она ни разу не пришла ко мне повидаться. И вот, из-за нашего упрямства, мы так и не помирились, а теперь она умерла. И у меня осталось ощущение пустоты и вины перед ней.
Я умолкла. Джек кивнул, чтобы я продолжала.
— Похороны были сегодня, и мне было просто необходимо повидать тебя. Я… не хотела, чтобы у нас с тобой… получилось так же…
— Я, вообще-то, рассчитываю прожить еще лет десять-двадцать, — сказал Джек, и я почувствовала, что он нервничает. Его шутки всегда напоминали прыжок в воду.
— Знаешь, Джек, я ведь поняла, что ты ощутил, когда решил, что я тебя предала. Я ни о чем в жизни так не жалею, как о том случае. Но тогда я не могла выразить свои чувства словами. Не знаю почему. Когда ты поверил в самое худшее, я не знала, что делать, меня охватил ужас, у меня не нашлось слов. Надо было тебе признаться, что с момента нашего с тобой знакомства я ни разу не спала с Гаем. Но даже быть рядом с тобой мне было страшно, ведь ты изображал такое равнодушие и был так великолепен! И тот единственный раз, когда я поцеловала Гая, — это было ошибкой, нельзя было этого делать, я знаю, — но я сделала это только затем, чтобы не быть такой зависимой от тебя; я не могла поверить, что ты правда любишь меня, мне казалось, что я тебя недостойна. Я очень тебя любила, но не была уверена в твоем чувстве, пока не увидела твою реакцию тогда, на кухне, когда ты разбил бокал…
Джек закрыл глаза. Минуты через две наконец открыл их и сказал:
— Я должен был выслушать тебя. Но я просто был не в силах. Я ведь решил, что случилось самое худшее. Знаешь, я был тогда очень невысокого мнения о себе, я привык ждать только плохого. Могло казаться, что я уверен в себе, но любой тест показал бы, что это было далеко не так. В то время я только учился верить в себя. Когда ты сказала, что была у того парня, моя самоуверенность разлетелась, как одуванчик.
Он встряхнул головой. Потом неожиданно поднялся с дивана и вышел из комнаты. Я не знала, что делать.
— Джек? — закричала я вслед ему. — Джек? С тобой все в порядке? Я хотела сказать тебе, что мне очень жаль, прости меня за все, что я сделала, ты для меня был всем, даже больше, чем всем, я ненавижу себя за то, что причинила боль… и тебе, и себе.
Ответа не было, мой голос звучал в белой пустоте. Затаив дыхание, я прокралась вдоль коридора. В конце его увидела открытую дверь в ванную: такие интерьеры можно увидеть только в журналах. Джек склонился над керамическим умывальником кремового цвета и дрожал всем телом, закрыв рукой глаза. Я с ужасом поняла, что он плачет.
— Малыш, — произнесла я неожиданно для самой себя. Я хотела дать задний ход, но не знала, что делать… Мне было так неловко, ведь я застала его в такой интимный момент. И тут вдруг я поняла, что мои отношения с Джейсоном — просто чушь, надо перестать морочить парню голову и разорвать помолвку, как только я его увижу.
— Джек, прошу, прости меня, — заговорила я. — Я сейчас уйду, я уйду совсем, я хочу сказать, что…
Не поднимая головы, он сделал непонятный жест рукой и проговорил сквозь стиснутые зубы:
— Погоди.
Кивнув, я поспешила назад, в прохладную белую гостиную. Я была так взволнована, что не могла усидеть на месте, так что прошлась до зеркала, прислоненного к стене, и заглянула в него. Оно было пыльное и в крапинках от старости. А ведь раньше Джек не интересовался антиквариатом. И вдруг я опомнилась — ведь прошло десять лет! Мне стало неловко за себя. Джек стал взрослым, разбирающимся в истинных ценностях человеком, а я так и осталась большеглазым ребенком, предпочитающим все новое и блестящее и отвергающим по-настоящему ценное. Внимательнее вглядевшись в свое отражение, я тихонько взвизгнула.
Из зеркала на меня смотрел клоун.
Красная губная помада размазалась вокруг рта. Боже, до чего смешное зрелище. Наверное, я была взволнована сильней, чем мне казалось. Я стала стирать помаду с лица тыльной стороной ладони. Почему Джек не сказал мне про мой вид?
Я вспомнила, как мы с ним, через пару месяцев после женитьбы, отправились в гости на чью-то свадьбу. С нами была Мартина. День был ужасно жарким, а на мне был жуткий «ансамбль», который отлично смотрелся бы только на тетке климактерического возраста. Он был сшит из искусственного шелка персикового цвета, как этот линялый оттенок обозвала продавщица в магазине.
Так как я никогда не умела одеваться женственно, каждая моя самостоятельная попытка в этом направлении проваливалась. Этим объяснялась покупка вещи, в которой я смотрелась, как мутант жука-пожарника. Как я уже говорила, в тот день была жуткая жара, и я была уверена, что мерзкая шершавая ткань моего чудесного «ансамбля» насквозь пропиталась потом и что у меня на заднице — большое влажное пятно.