— Ну… — с сомнением произнес он, — я сейчас на середине главы, и это четвертая книга в серии. Не знаю, будет ли вам понятно, что происходит.
— Не важно, — сказала миссис Макбет. — Начало, середина, конец — какая разница?
У Арчи на семинаре она точно получила бы хорошую оценку.
— Ты расскажи нам кратенько, — уговаривала миссис Маккью. — Ну, знаешь — действующие лица, сюжет в двух словах, и мы живо разберемся.
— А там есть мораль? — спросила миссис Макбет.
— Ну, во всем есть своя мораль, нужно только уметь ее найти, — сказала я.
Кевин колебался.
— Ты просто начни с начала, — улещивала его миссис Маккью.
— И продолжай, пока не дойдешь до конца. Как дойдешь — кончай! — добавила миссис Макбет.
Ознакомив нас с кратким содержанием предыдущих серий («Ибо Сумрак воистину падет на землю, и Зверь Гриддлбарт будет рыскать по ней, и драконы обратятся в бегство»), Кевин уселся поудобней и принялся читать зловещим голосом (впрочем, эффект был не столь разителен из-за его акцента, наводящего на мысль о деревенской сметане):
— Герцог Тар-Винт из Малкарона вскочил на своего верного боевого коня Демаала и укрепился духом, ибо ему предстояло долгое путешествие. Его верный оруженосец Ларт ехал рядом на косматом буром пони — этих пони разводили в Галинфских горах, и они воистину славились тем, что никогда не спотыкались на крутой тропе.
— А горы — хорошее место, чтобы разводить пони? — задумчиво спросила миссис Маккью.
— Тех, что не спотыкаются на крутой тропе, — безусловно, — раздраженно ответил Кевин. — Можно продолжать?
— Да-да, сынок.
— Ларт помог своему хозяину Тар-Винту облачиться в бронзовые доспехи, ибо они на протяжении поколений передавались владетелями Малкарона от отца к сыну…
— А так разве говорят? — поинтересовалась Мейзи, хотя я могла бы поклясться, что она вовсе не слушала, всецело погрузившись в ночную учебную передачу по валлийскому языку. Она безмолвно, одними губами повторяла непроизносимые и непонятные слова.
— Не знаю, — нетерпеливо ответил Кевин. — Мыслями Тар-Винт был в великом дворце Калисферон, с леди Агаруитой, ибо он тайно обручился с ней, несмотря на противодействие ее матери леди Тамарин…
— Ага… как? — переспросила миссис Макбет.
— Агаруита. А-га-ру-и-та!
Интересно, подумала я, сколько времени Кевин тратит, изобретая эти нелепые имена. Наверно, много. (А с другой стороны, может быть, всего ничего.)
— Милорд! — крикнул, задыхаясь, торопливо подскакавший всадник. Тар-Винт узнал лорда Вегу, чьи земли простирались от реки Волорон до провинций Селентан и Джгадрил. Лорд Вега заломил бархатную шапочку с единственным пером и пришпорил коня…
— «Заломил», — повторила миссис Маккью, — вот странное словечко, а?
— Оно звучит… исторически, — сказала миссис Макбет. — Нынче такое слово не часто услышишь.
— Это потому, что мужчины перестали носить шляпы. Вот раньше у шляп даже имена были — трильби, федора… — объяснила миссис Маккью, обращаясь к Мейзи.
— …хомбург, — подхватила миссис Макбет, — «пирожок».
— «Пирожок»? — с сомнением повторил Кевин.
— Да-да, — подтвердила миссис Маккью. — Борсалино, котелок, а летом — канотье.
— Заломил, — мечтательно повторила миссис Макбет. — Заломил, заломил, заломил. Чем больше повторяешь, тем более по-дурацки оно звучит.
— Хорошая вышла бы кличка для собаки — Заломай, — сказала миссис Маккью, глядя на Джанет, которая шумно спала у ног миссис Макбет.
— Позвольте, я все-таки… И пришпорил коня, направляясь…
Я задремала. Мне гораздо больше нравилось, когда Кевин писал о драконах.
Когда я проснулась, его уже не было.
— Вот придурок, — сказала Мейзи.
— Да, малой с присвистом, — согласилась миссис Маккью.
Я завела невинную светскую беседу («Так вы всегда жили в Ларгсе, миссис Маккью?»), и матушка Арчи пошарила в лоскутной памяти и пустилась рассказывать историю своей жизни — судя по всему, не особенно примечательную: разбитое сердце, утраченное дитя, смерть, предательство, одиночество, страх. Конечно, она излагала сокращенную версию, иначе нам пришлось бы ее слушать в течение семидесяти с хвостиком лет. Наконец она встала на приколе в «Якорной стоянке», и мы вместе с ней.
Очень скоро и миссис Макбет принялась повествовать о своем жизненном пути — она была прядильщицей джута на фабрике на Денс-роуд, и когда первый раз собралась выйти замуж, жених оставил ее «прямо у алтаря». Почему это у всех, кроме меня, жизнь такая интересная и насыщенная?
— Не будь в этом так уверена, — говорит Нора.
Когда миссис Макбет входила в церковь в полном великолепии свадебного наряда, под руку с отцом, ее жених уже плыл в Канаду на корабле вместе с другими эмигрантами. Миссис Макбет грустно покачала головой и сказала, что так и не оправилась от этого коварства.
— Хотя я утешаюсь тем, что он уж давно помёр, — сказала она, задумчиво разглядывая печенье в глазури. — А я вышла за мистера Макбета, и мы были очень счастливы вместе.
«Мистер Макбет». Как странно это звучало — словно сам кавдорский тан решил оставить честолюбивые устремления, поселился в пригороде и начал зарабатывать себе стаж для пенсии.
— Все это как будто вчера было, — печально закончила она.
— Да, в душе ведь не стареешь, — сказала миссис Маккью. — В душе мы все маводеньки.
— А сколько вам лет в душе? — спросила Мейзи.
— Двадцать один, — сказала миссис Маккью.
— Двадцать пять, — сказала миссис Макбет.
— Лично мне — не меньше сотни, — говорит Нора.
Но относитесь с пониманием к моей матери — она прожила очень странную жизнь.
Судя по всему, стоит старухам начать, и их уже не остановишь, — наверно, к старости у человека накапливается большой запас тем для разговора (целая жизнь, в сущности). Через некоторое время я отключилась, и убаюкивающие голоса старух словно скользили у меня над головой. Я толком не слушала, что они говорят. Они обсуждали обитателей «Якорной стоянки» — мисс Андерсон («сварливая бабуся»), миссис Робертсон («славная бабуся») и Билли («бедняжечка»). Оказалось, что многие из этих людей страдают весьма странными навязчивыми идеями. Мисс Андерсон, например, страшно боялась, что ее похоронят заживо, а Билли был уверен, что его мертвое тело украдут в неизвестных, но неблаговидных целях. Саму миссис Макбет, как выяснилось, волновало, что никто не проверит, действительно ли тело в гробу принадлежит ей, и вместо нее похоронят другого (я бы решила, что это хорошо, а не плохо).
— Примут за другого человека, — сказала она.
Какие-то мрачные настроения царили в доме с видом на воду. По словам миссис Маккью, там кто-то убивал стариков.
— То есть они не от старости умирают? — уточнила я.
— Нет, — небрежно сказала миссис Маккью, опасно размахивая спицами. — Я точно знаю, что меня хотят убить.
— О да, — бодро отозвалась миссис Макбет. — Меня тоже.
Я вспомнила, что сегодня утром (каким бесконечно долгим оказался этот день!) профессор сказал мне те же самые слова.
— Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не охотятся, — сказала я, обращаясь к миссис Маккью; она ответила встревоженным взглядом.
— Кто же пытается тебя убить, как ты думаешь? — Мейзи наконец нашла тему, которая для нее была интересней телевизора. — Папа?
Миссис Маккью засмеялась.
— У твоего отца кишка тонка для этого, — нежно сказала она.
— Поглядеть только, что случилось с бедняжкой Сенгой, — горестно покачала головой миссис Макбет.
— Лицо как вязальный крючок, но бабка-то была безвредная, — согласилась миссис Маккью.
— Вы правда думаете, что ее убили? — Голос Мейзи дрожал — так захватила ее эта тема.
Но в критический момент нас прервали (естественно): в замке входной двери повернулся ключ, вызвав обычную какофонию лая, шипения и упущенных петель. Миссис Маккью склонила голову набок (Джанет сделала ровно то же самое) и сказала: «Это они», так что я на миг решила, будто за ней пришли воображаемые убийцы, и лишь потом взяла себя в руки и поняла, что это Арчи и Филиппа вернулись от ректора.
Герцог потопал их встречать, а Мейзи вихрем взлетела на второй этаж к себе в комнату и нырнула под одеяло, всячески изображая девочку, которая спит уже несколько часов, вообще не смотрела телевизор, не ела никаких сластей и сделала все уроки. Мы же приняли позы участников игры в шарады, изображающих слово «трудолюбие»: я схватила ручку с бумагой и нахмурила лоб, миссис Маккью прибавила пару петель к своему загадочному вязанью, а миссис Макбет извлекла откуда-то желтую тряпочку для пыли и принялась тереть лампу, что стояла на столике рядом с ее креслом.
Филиппа сразу пошла наверх, а Арчи — глаза у него остекленели от выпитого — с трудом пробрался через дверь в гостиную.
— Приятно видеть, что ты наконец взялась за работу, — сказал он мне. Потом нахмурился и обратился к матери: — Ты все еще здесь? Последний автобус уже ушел, между прочим.
— Ах, сынок, — ласково сказала миссис Маккью.
Со второго этажа, стуча красными тапочками, спустилась Филиппа.
— Спит как младенец, — объявила она.
— Кто? — Арчи слегка встревожился — возможно предположив, что Филиппа, забежав наверх, родила очередного Маккью.
— Фердинанд, — сказала Филиппа специальным тоном, которым обычно разговаривала с людьми, не способными постигнуть логику сложных предикатов.
— Ну, как старушка себя вела? — спросила Филиппа у меня, словно миссис Маккью не присутствовала в помещении. — И ее подружка, — добавила она, с сомнением взглянув на миссис Макбет.
Миссис Макбет плюнула на тряпку и принялась тереть лампу с такой силой, словно хотела вызвать джинна.
— Мне пора домой, — торопливо сказала я.
Мне очень хотелось узнать побольше про красивого уголовника, спящего наверху, но я понимала, что для одного дня впечатлений явно хватит.
— Приходи нас повидать, — сказала миссис Маккью. Миссис Макбет энергично закивала, и миссис Маккью выразительно добавила: — В темнице.