— А ты не можешь наколдовать мне реферат? — спросила я.
— Магию нельзя использовать в эгоистических целях и ради личной выгоды, — торжественно продекламировала она, словно зачитывая из справочника молодого некроманта.
После Мартиного семинара меня так и не перестало мутить. Может, кишечный грипп гуляет. В квартире было ужасно холодно, хоть я и включила электрический камин на полную мощность. От него неприятно пахло расплавленной пылью и перегорающими пробками.
— «Дамарт», — загадочно сказала Андреа, когда я усомнилась в практичности одежды с вышивкой ришелье для такой погоды.
На проигрывателе очень громко играла пластинка «In the Court of the Crimson King»[60], и каждый раз, когда я уменьшала громкость, прибредал Боб и простодушно увеличивал ее снова. Он ел мармит прямо из банки, и вид у него был ошарашенный.
В последнее время Боб пытался взяться за учебу, но крайне бессистемно. Теперь он тонул в хаотическом океане учебников и рефератов. Учебники («Рассуждение о методе» Декарта, «Теория познания» Вузли, «Основания эмпирического знания» Айера) были по большей части крадеными — Боб не считал кражу книг преступлением («Мысль должна быть свободна, разве не так?») — и лежали нераскрытыми, словно он надеялся впитать их содержание посредством осмоса.
Боб натаскал домой горы старых рефератов, выпросив их у каких-то людей, о которых я никогда не слыхала: «Может ли прогресс науки показать, что мы так и не обрели подлинной свободы?», автор которой носил(а) совершенно неправдоподобное имя Венди Дарлинг-Бренди; «Существует ли декартов круг?» некоего Гэри Севена; «Что доказал Юм относительно нашей веры в чудеса?» какой-то Одри Бакстер.
Боб глядел на пачку рефератов по английской литературе и хмурился.
— У тебя ведь есть реферат по Джордж Элиот? — спросил он.
При написании рефератов Боб пользовался очень простым методом: он попросту резал чужие работы на куски и складывал вместе как попало. Конечно, все мы плагиаторы и изготовители фальшивок — не в одном, так в другом, пусть даже исключительно в мыслях, — и своими коллажами, хоть порой и бессвязными, Бобу обычно удавалось обвести вокруг пальца преподавателей (из которых не все были под кайфом, но все в смятении).
Боб держал в руке список тем для рефератов с сессии 1971/72 года и монотонно зачитывал:
— «Каждый раз, когда Юм в какой-либо степени осознаёт себя, он осознает свое восприятие, а когда он не осознает восприятие, у него отсутствует концепция себя. Обсудить». Я не понял, что это все вообще значит?
— Это жизнь, Боб, — объяснила я, — но в незнакомой для тебя форме.
Он взял в руки «Невозможность онтологического доказательства» Канта и показал нам обложку, словно нечто невиданное.
— Это книга, — сообщила Бобу Андреа.
— Я знаю. — Он устало покачал головой и мрачно зачитал нам из какого-то старого реферата по философии: — «Является ли „я“ лишь переплетением восприятий? Если так, то чем это переплетение удерживается вместе? Обсудить». С кем я все это должен обсуждать? Сам с собой?
Он мрачно и задумчиво жевал мармит.
— Да.
— Тебе предстоит большое путешествие, много неудач и ужасная смерть, — равнодушно произнесла Андреа, переворачивая веер карт Таро.
— Угу, угу, — сказал Боб.
Явился Шуг в компании Робина.
— Где ты был? — спросила Андреа.
— Там и сям, — ответил Шуг. — Много дел, много встреч.
Андреа хотела пойти на дневной сеанс «Шербурских зонтиков» (когда мы ходили на него, Боб всю картину проспал), а Шуг — на «В. Р. Мистерии организма» в клубе кинолюбителей. Робин же набил косяк и принялся зачитывать нам вслух содержимое журнала «Денди». Неужто мне суждено провести остаток жизни в обществе этих людей?
«Джеймс считает, что „Мидлмарчу“ недостает цельности — что роман представляет собой лишь последовательность разрозненных эпизодов, которым не хватает истинной драматической цели…»
Позвонили в дверь. Андреа открыла и впустила Терри. Та была необычно взволнована.
— Я его видела, — сказала она, переводя дух.
— Кого?
— Пса, желтого пса. Он шел за этой странной девицей, знаешь, медичкой, которая живет в Балниддри.
— Ее зовут Миранда, — сказал Робин.
— Робин! — Терри только что заметила его присутствие.
Она села рядом с ним на диван и сделала лицом что-то странное. Я не сразу поняла, что она пытается улыбнуться Робину. Он в ужасе отпрянул.
— Как ты поживаешь, Робин? — спросила Терри.
Он уставился на нее взглядом испуганного кролика и, заикаясь, произнес:
— Чего тебе надо?
— Ну, понимаешь, я хотела спросить, не собираешься ли ты домой, — заискивающе произнесла она.
— Да, а что? — Он еще больше съежился и отодвинулся от нее. — Ты хочешь со мной?
— Ага.
— Она просто хочет, чтобы ты ее подвез, — объяснила я, потому что Робин явно собрался не то падать в обморок, не то блевать.
— Прокатимся за город? — воскликнул Шуг. — Круто.
— Послушайте-ка. — Боб начал читать вслух. — «Выразите следующее рассуждение на языке составных высказываний и покажите любым способом, что оно верно (сконструируйте формальный вывод, составьте полную таблицу истинности или воспользуйтесь методом косвенных таблиц истинности). Если я существую (С), я существую как разумное существо (Р); если я существую и не знаю этого (З), я не существую как разумное существо. Однако, если я знаю, что существую, я уверен (У) в этом факте и могу его доказать. Однако, несмотря на то что я могу доказать (Д), что я существую, я не уверен в этом. Следовательно, я не существую».
К счастью, в этот момент у Боба взорвался мозг.
— Развитие сюжета? — бормочет Нора тихо, почти про себя.
— В эпоху постмодернизма это не считается обязательным, — твердо говорю я.
Витающие в облаках
— Бортовой журнал капитана. Звездная дата 5818.4, — объявил Боб, когда мы кое-как залезли в машину, собираясь ехать за город.
Наш водитель, Робин, недавно приобрел новые колеса. К сожалению, они были прикреплены не к его тощему телу, но к старому катафалку. Я заметила, что катафалк никак не подготовили к продаже — в частности, не сняли помост для гроба, отчего ехать в кузове было неудобно всем, кроме Боба, который охотно лег на помост, репетируя роль покойника. Терри уселась впереди рядом с Робином и всю дорогу предавалась мрачным мыслям. Поскольку она добилась цели (ее повезли в Балниддри), ей уже не обязательно было относиться к Робину по-человечески.
Я неохотно втиснулась в пространство для венка сбоку от недвижного Боба, внезапно вспомнив про Сенгу, которая лежала в тесном гробу в католической церкви, а теперь, видимо, навеки уложена в землю. Андреа и Шуг влезли напротив меня, и вся сцена стала напоминать ирландские похороны — с той только разницей, что у нас не было выпивки, а труп время от времени приговаривал, обращаясь к самому себе, что-нибудь вроде: «Вы сможете починить корабельные двигатели вовремя, мистер Скотт?»
Робин объяснил (хотя его никто не спрашивал), что его не смущает езда в катафалке, поскольку он как буддист равнодушен к смерти:
— Потому что я знаю, что вернусь.
— В виде чего? — спросила Терри. — Лишайника?
— Лишайник — это не один организм, а два, симбиоз грибов и бактерий. Я могу быть либо грибом, либо бактерией, но не обоими сразу.
Возможно, Робину выпало такое скучное кармическое путешествие, что он вновь родится в виде самого себя. Неудивительно, что в его имени спрятано слово «бор», — он, пожалуй, все мозги просверлит своим занудством.
— Перевоплощение! — хрипло воскликнул Шуг. — Все идет по кругу, а?
Он закурил косяк, наполнив тесное нутро машины ядовитым туманом. Если мы сейчас разобьемся, кто и как расскажет об обстоятельствах аварии моей матери? (Точнее, женщине, которая двадцать один год выдавала себя за мою мать.) Может, она только обрадуется, что я обошлась без посредников и сэкономила ей расходы на похороны.
— Если нечто может быть выражено словами, оно не есть истинное это, — вдруг ни с того ни с сего сентенциозно изрек Робин; Терри угрожающе крутанула в его сторону битый молью зонтик.
— Две величины, порознь равные третьей, равны между собой, — гномически высказался Боб.
— Пифагор? — попытался угадать Робин.
— Джеймс Т. Кирк.
Робин завел катафалк и тронулся, и Боб радостно завопил: «Врубайте варп, мистер Сулу!» До чего он все же прост. Ах, если бы мои душевные потребности были столь же просты, как у Боба!
— Вся эта восточная фигня гораздо теснее соприкасается с реальной реальностью. Без всякого материализма и всякой интеллектуальной фигни. Возьмем, например, хайку. — Робин с жаром постучал по рулю катафалка. — И сравним ее с мрачными тяжелыми нагромождениями английской поэзии.
— Что такое хайку? — спросила Андреа.
— Это стихотворение из трех строк, которые состоят из пяти, семи и пяти слогов. Очень простое, лаконичное и выразительное. — Робин все сильней воодушевлялся. — Множественное число от «хайку» будет «хайкай». Во всяком случае, так называли связную серию хайку. Первоначально хайку…
— Великанский пес застрял в прекрасной вазе белых пионов, — сказал вдруг Боб.
— Что? — Робин обеспокоенно посмотрел на Боба в зеркало заднего вида.
Боб поднял косматую голову с полированного дерева помоста и провозгласил тяжеловесно и торжественно:
Великанский пес
застрял в прекрасной вазе
белых пионов.
— Это хайку. Я поэт, от меня вам всем привет, — сказал Боб и заржал.
Боб и сам когда-то пробовал стать буддистом — идея хлопка одной ладони долго не давала ему покоя, — но в конце концов сдался, так как не нашел в этом смысла. Конечно, многое в поведении Боба любопытно пересекалось с философией дзен, а если видеть кое в каких его изречениях коаны, а не бессмысленную чепуху, его почти что можно было принять за мудреца. Почти. Взять, например, слизняков — биологический вид, особо ненавистный отцу Боба, страстному садоводу-огороднику. Однажды, приехав домой погостить, Боб-младший увидел, как Боб-старший расставляет слизнякам на огороде ловушки с пивом. Не проще ли будет, спросил Боб-младший, пропустить овощи и есть сразу слизняков?