– маленьком счастье, ежедневном, разлитом в каждом мгновении бытия; ни в том, к которому стремятся другие – опаляющем, похожем на взрыв, уничтожающем настоящее, но дарующем новую реальность.
– Новая реальность – новая личность, разве не так? – Лиссай зафиксировал бинт и отстранился. – Созидая ее, я убиваю себя сегодняшнего и становлюсь кем-то другим.
– Так и есть. Но, повторюсь, многие грезят об этом. А вы, шолоховцы.
– …И ты, Авена.
– …И я – мы боимся. Но что лежит в основе этого страха – природная трусость или любовь к настоящему? Не хотеть перемен – точно ли это слабость? Я не знаю. Чего нам всем не хватает для спокойного плавания в океане жизни – так это принятия. Но, с другой стороны, а способна ли на него полыхающая человеческая искра как таковая? Или, познав его, она сразу перестанет быть искрой, перейдет в состояние чистого духа, которому нет места на земле – на этой огромной игровой площадке, куда приходят, чтобы обрести желанный опыт? Что, если самая суть человека – бунт, направленный как вовне, так и внутрь себя? И именно его каждая искра и хочет исповедовать, пока она здесь? В этом случае нет смысла корить себя за какие-то страсти, выборы, слабости – все лишь игра, причем желанная.
Лис помолчал.
– Ты человечнее, чем кажешься, богиня.
– Оттого я и не терплю, когда меня называют так, – Авена подняла брови. – Я хранительница, и все. Богов здесь нет.
«Мы в Шолохе действительно слишком любим настоящее, – думал Лис сейчас, глядя на фреску. – Цепляемся за него ногтями, зубами, мыслями. Поэтому я и дорисовать не могу. Не хочу заканчивать этот цикл. Не хочу заканчивать ничего. Кто сильнее – человек или смерть? Отказываясь от перемен, смогу ли я обмануть ее, украсть для себя вечность – или просто сотлею так и не разгоревшимся костром? Чего я хочу – от этой фрески, от своей жизни? Промелькнуть и сгореть – проиграв, согласившись на правила смерти; или первым из людей найти способ победить в игре, столь темной и старой, что у нее и названия-то нет?»
Тинави, сидящая подле него, коснулась его руки.
– Лиссай, вы выглядите так, словно вам уже не нужно советоваться со мной. Словно вы сами с собой ведете диалог и ответы извне, на самом деле, вам не могут помочь.
– Нужно-нужно, – порывисто возразил Лис. – Я хочу спросить вас кое о чем. Тинави, вы боитесь смерти?
Она распахнула глаза, изумленная таким вопросом. Потом как-то съежилась, зябко обняла себя за плечи.
– Да, Лиссай. Очень сильно.
– Тогда можно я вас поцелую?
Ах нет, вот теперь ее глаза округлились.
Пару мгновений над развалинами, будто застывшими во времени, зачарованными, царила таинственная, как озерная вода, тишина, а потом Тинави засмеялась, спрятав лицо в ладонях.
– Так ко мне еще не подкатывали, – она взъерошила волосы и глянула на Лиссая. – Это максимально неожиданный вопрос – после предыдущего. Хотя. – Страждущая задумчиво перебила саму себя. – Нет, беру свои слова обратно, это логичный вопрос! Особенно для наших с вами отношений. Как-то так у нас с вами всегда и происходит, да? Тяжелые, пронзительно моменты, ужас, охватывающий с головы до ног, – и мы с вами, как спохватившись, льнем друг к другу.
Она смотрела на него, ожидая, что он скажет, каким образом трактует ее слова, могущие быть как отказом: «Мы целовались лишь по воле обстоятельств – перед смертью кого хочешь поцелуешь, об этом не стоит даже вспоминать, если у вас есть хоть капля совести», так и признанием: «Только в определенных обстоятельствах мы с вами осознаем, как нас на самом деле влечет друг к другу». Или же согласием: «Почему бы и нет? Не впервой, к тому же мы с вами известные психи».
– Этот поцелуй ничего не будет значить, – пообещал Лиссай. – Только то, как красива эта весенняя ночь. Впрочем, вы верно отметили про пронзительные моменты… Кажется, это действительно классика наших отношений: близость на фоне мыслей о смерти. Ну, всем нужны какие-то традиции, не так ли?
Она снова рассмеялась, закинув голову назад.
Звездный свет лился на них с небес. Низко стелющийся туман скрадывал звуки, и мерцающие в нем магические огоньки потерянно блуждали над землей, напоминая огни на кораблях, глубокой ночью ищущих свой маяк в безлунном море.
Тинави перевела взгляд на Лиссая, и он увидел в ее зрачках свое отражение – ускользнувшее, словно тень на исходе ночи, когда она переменила позу, опершись на отставленные назад руки.
– Не надо о смерти, – покачала головой Страждущая. – Жизнь прекрасна и сама по себе, без этого контраста.
– Так я могу вас поцеловать?
– Вы знаете, что вы стали ужасно дерзким после возвращения? – она вскинула брови.
– Конечно.
Глаза у Тинави были фантастически красивыми.
– Только если это действительно не повлияет на нас, договорились? – она внимательно посмотрела на него. – Не сделает больно, а станет просто радостью. Как в том случае, если бы мы были безалаберными и любопытными студентами из Башни магов, слишком долго гулявшими по переулкам квартала Старых Королей для того, чтобы его романтика не ударила им в голову.
– Клянусь. По сути, вы сейчас нас и описали.
Тинави улыбнулась. И кивнула.
Он подался вперед, осторожно касаясь рукой ее скулы, затем наклоняясь к лицу. Их губы встретились, и, казалось, созвездия на небесном склоне завращались быстрее. Лиссай закрыл глаза, ощущения стали ярче: он почувствовал запах мха и лилий, принесенный легким ветром от дворца, так любящего подглядывать за жителями острова-кургана. Он ощущал под пальцами мягкую кожу Тинави, прохладную, будто она долго сидела у ночной реки, но согревающуюся от его прикосновений. Он покрывался мурашками от того, как ее рука, легшая ему на шею, приятно надавливает на чуть выпирающий позвонок, а другая рука ложится ему на грудь, где под зелеными шелками так громко бьется сердце. Он обхватил ее за талию и притянул ближе, затем прервал поцелуй и зарылся носом в ее мягкие волосы, струящиеся по плечам.
– С каждым днем вы все больше похожи на лиса, – он чувствовал, как она улыбается. – Что это за магия?
– Не знаю.
– Вы даже перестали заикаться.
– В важные моменты я никогда не заикался.
Тинави задумалась, припоминая.
– Хм, а ведь правда.
– Не переживайте, завтра я опять начну это делать, – пообещал он, и она рассмеялась, а он снова ее поцеловал.
Это были достаточно невинные поцелуи.
И действительно, впервые у них – не «на разрыв». Уже не танец двух одиночеств, захлебывающихся от страха, как тогда, в первый раз, в подземельях. И не горечь по прошлому Лиссая, как в ночь его возвращения из Святилища.
Сегодня это было чистой и легкомысленной романтикой, пусть и начавшейся с любимого философского пинка.
Дворцовый остров. Незабудки и колокольчики, любопытной гурьбой обступившие брошенную на траву накидку, – зрители, привлеченные чужой влюбленностью. Лозы дикого горошка, оплетающие развалины храма. Соловей, что так и скачет по веточкам сирени, шорохом отзывающимся на каждый его прыжок: возможно, птаха пытается найти дарующее удачу пятилистное соцветие. Песня этого соловья в итоге скачет вместе с ним, и им вторит рваный, взволнованный пульс Лиссая – да и Страждущей тоже: он нет-нет да коснется ее запястья, проверит.
Они вдвоем – центральные фигуры этого волшебного вечера в лучшем городе всех миров.
Почти сказочный принц, раз за разом возглавляющий рейтинг самых красивых людей королевства, по мнению подписчиков газеты «Вострушки». Почти сказочная сыщица – любимица богов, от чьей лучезарной улыбки тают даже самые черствые сердца.
Луна любуется ими. У звезд перехватывает дыхание.
Вот оно – то самое легкое, шепчуще-шуршащее, свободное и чарующее настоящее, которое так любит он – и, кажется, все вокруг. Ему еще предстоит искать ответы на все эти вопросы – о смерти, о счастье, о любви, о постоянстве – но делать это, обожая то, что есть уже сейчас, совсем не страшно.
Вдруг часы по всему Шолоху начали бить полночь. Тинави прислушалась к этому звону, плывущему над лесной столицей, и отстранилась.
– Мне пора.
А затем, покраснев, добавила:
– Хорошо, что я отдала вам книгу сегодня. Мне кажется, теперь я еще не скоро решусь показаться вам на глаза.
– Я же обещал, что эти поцелуи ничего не значат! – возмутился Лис.
– Да, но я все же склонное к рефлексии и трепетное создание! Ну а вы тот еще лжец.
– Какое ужасное обвинение. Почти государственная измена, – он улыбнулся так тепло, что самому показалась: еще немного и начнет светиться, как фонарик.
– Мне правда пора, – еще шире улыбнулась она.
Помахала ему рукой и легко, едва ли не вприпрыжку, пошла к вьющейся тропинке между кустами сирени. Но в последний момент обернулась и хлопнула себя рукой по лбу:
– Совсем забыла! А что вы решили делать с фреской?
Лис перевел взгляд на стену. В темноте рисунок нельзя было разобрать, но весь день до этого он так отчаянно пялился на него, что теперь мог воспроизвести по памяти каждую деталь.
– Ничего. Я ее закончил, – сказал он.
– М-м-м, когда я пришла, вы считали иначе!
– Ну, так вы пришли – вот все и изменилось!
– Боги, вы невыносимо очаровательный, Лиссай.
– Это суперспособность Дома Ищущих, срабатывающая только в самые важные моменты. А насчет фрески я серьезно. Мне к-казалось, рисунку чего-то еще не хватает, но… – он задумался, как лучше сформулировать следующую фразу, и вдруг вспомнил слова своего первого учителя живописи. – На самом деле, самый страшный секрет всех художников состоит вот в чем: ни одно произведение закончить нельзя. Можно лишь остановить работу. И я остановил ее сейчас. А мы с вами… кхм… это отпраздновали.
– О! – она воспрянула духом. – Тогда я не буду стесняться случившегося поцелуя – наоборот, буду гордиться им! Благое дело.
– Определенно. И не вздумайте позже изменить свое мнение на этот счет.
– Дайте угадаю: королевский приказ?