Капитаны как один сомневались в успехе. Нельсон был с ними честен:
– Я полностью разделяю ваше мнение, однако честь Англии требует новой атаки, командование которой я беру на себя!
– Но это слишком опасно! – подал голос один из капитанов.
– Не стоит волноваться! – сухо заметил контр-адмирал. – Я уверен, что не вернусь из этой атаки!
Нападение британских кораблей на Санта-Крус-де-Тенерифе.
В одиннадцать вечера, когда над островом опустилась черная южная ночь, от борта английских кораблей неслышно отошли шлюпки с десантом. Матросам и солдатам было строжайше велено молчать. Чтобы не скрипели уключины, их обернули тряпками. Но ничего не помогло. Едва шлюпки приблизились к берегу, как на них обрушился яростный огонь защитников Санта-Круса. Несмотря на сильнейший огонь и огромные потери, передовые шлюпки все же пробились к берегу, а солдаты и матросы даже сумели кое-как на нем закрепиться. Теперь надо было доставить на остров основную часть десанта. Во главе этого отряда шел сам Нельсон. Ему удалось добраться до берега, однако, едва ступив на песок, он был в упор поражен картечью. Нельсон упал как подкошенный. Выпрыгнувший рядом из шлюпки Джосая услышал его сдавленный стон:
– Я умираю!
Из правой руки Нельсона фонтаном хлестала кровь. Мушкетная пуля раздробила ему кость выше локтя. Несмотря на весь ужас ситуации, мальчик не растерялся. С помощью одного из матросов он затащил отчима в шлюпку. Затем сорвал с шеи свой шелковый платок и туго перевязал им руку выше локтя. Чтобы Нельсон не видел своей обезображенной руки и обилия крови, Джосая прикрыл раздробленную руку адмиральской треуголкой. Затем юный мичман велел матросам взяться за весла и повез Нельсона на ближайший из кораблей. Этот короткий переход был далеко не простым, так как испанцы простреливали из пушек всю гавань. Умело уклоняясь от ядер, Джосая достиг ближайшего из кораблей, которым оказался «Сихорс». Однако Нельсон наотрез отказался подниматься на корабль, так как на борту находилась жена капитана и он не желал пугать ее своим растерзанным видом. Даже в полумертвом состоянии Нельсон оставался джентльменом…
– Я скорее умру, чем побеспокою миссис Фримантл! Кроме того, я не могу ничего сообщить ей о судьбе ее мужа!
Матросы снова взялись за весла и Джосая направил шлюпку к «Тезею». Встречавшие шлюпку матросы хотели поднять командующего на борт, но Нельсон их остановил:
– Оставьте! У меня есть еще одна рука и две ноги. Этого вполне достаточно, чтобы подняться. Передайте врачу, чтобы скорее готовил инструменты к операции. Я знаю, что руку придется отнять, и чем скорее, тем лучше!
С борта кинули веревку, Нельсон схватился за нее левой рукой, и контр-адмирала, помогавшего себе ногами, быстро втащили на палубу. Вид окровавленного командующего был ужасен. В адмиральском салоне его уже ждал хирург, вместо анестезии – два стакана рома. Кость оказалась раздробленной, и врачу пришлось ампутировать руку чуть не до плеча. Во время операции Нельсон не издал ни звука, иногда лишь глухо стонал и кусал в кровь губы.
Из медицинского журнала линейного корабля «Тезей»: «Адмирал Нельсон. Открытый перелом правой руки, причинен пулей мушкета; пробита кость выше локтевого сустава, разорвана артерия. Рука незамедлительно ампутирована, раненому дан опиум».
Пока верный Джосая спасал своего отчима из-под пуль, пока Нельсон лежал на операционном столе, капитан Трубридж, возглавивший десант, попал под перекрестный огонь крепостных пушек и выбросил белый флаг. Песчаный берег был завален трупами матросов и солдат. Из числа высаженных десантников вернуться посчастливилось немногим. Часть погибла еще по дороге к берегу, часть была расстреляна прямо на пляже, остальных расстреляли пушками уже на обратном пути. На корабли вернулись лишь жалкие остатки.
Всего погибли 114 офицеров и матросов, еще больше были ранены. Это значительно превышало потери английского флота при Сент-Винсенте. Таким образом, испанцы рассчитались с Нельсоном за позор Сент-Винсента, и хотя потерь в кораблях англичане не имели, оплеуху они получили увесистую: вместо бочек с золотом – саваны с мертвыми телами.
Впрочем, губернатор Тенерифе дон Антонио Гутиеррес оказался исключительно благородным и сострадательным человеком. Всех подобранных на залитом кровью берегу раненых английских солдат и матросов он приказал поместить в городской госпиталь и лечить наравне со своими. Захваченных в плен в тот же день вернул на английские корабли, предоставив для этого свои шлюпки. Позднее Нельсон был вынужден признать: «Он распорядился, чтобы наших раненых поместили в госпиталь, а всем остальным выдали лучшую провизию из той, что можно было достать: он объявил, что матросы с кораблей, стоящих на рейде, могут брать увольнение на сушу и покупать любые продукты, которые нам будут нужны».
Такое благородное отношение к противнику объяснялось, вероятно, тем, что неглупый Антонио Гутиеррес прекрасно понимал: ему, находящемуся вдалеке от митрополии, возможно, еще предстоит встретиться со всем английским флотом, нападение Нельсона – это наверняка лишь разведка боем, потому следовало, во-первых, не злить лишний раз и без того униженных поражением англичан, а во-вторых, подстраховаться на случай собственной неудачи в будущем. После столь радушного приема англичане уже никогда не посмели бы сделать ничего плохого ни его подчиненным, ни ему самому.
Поведением победителя Нельсон был растроган и написал ему признательное письмо: «Я не могу покинуть остров, не выразив Вашему Превосходительству самую искреннюю благодарность за Ваше внимание ко мне, за Вашу человечность по отношению к английским раненым, которые находятся в Вашем ведении или под Вашим присмотром, а также за Вашу щедрость, проявленную ко всем, кого высадили на Ваш остров. Все это я не премину доложить своему королю, надеясь также на то, что в свое время смогу лично засвидетельствовать свое почтение. Остаюсь Вашим преданным и скромным слугой. Горацио Нельсон».
С письмом он переслал губернатору пиво и сыр, а также предложил переправить его донесения испанскому правительству. Этот поступок был не менее галантным, чем разрешение Гутиерреса об увольнении англичан в город.
Британские корабли покидали рейд Тенерифе. Нельсон отлеживался в своем салоне, страдая не только от болей в кровоточащей культе, но и от осознания того, что именно он явился главным виновником поражения. Ему было совершенно очевидно, что известие о неудаче при Тенерифе погасит славу Сент-Винсента, а недруги и недоброжелатели вновь припомнят ему и внеочередной адмиральский чин, и дворянство, славу и внимание короля. Раздадутся голоса, требующие судить его за напрасную гибель нескольких сотен людей и за позор британского флота. Левой рукой он с трудом писал своему начальнику и покровителю графу Сент-Винсенту: «Я стал обузой для друзей и бесполезным для своей страны; из моего предыдущего письма Вы почувствуете, какую тревогу я испытываю по поводу карьеры моего пасынка, Джосаи Нисбета. Когда я оставлю Вашу эскадру, я умру для всего мира: “Уйдя отсюда, стану невидимкой…” Я надеюсь, Выдадите мне фрегат, который доставит в Англию то, что от меня осталось».
Печальную новость доставил графу Сент-Винсенту самый быстрый фрегат отряда «Эмерелд». Хорошо знавший четкий почерк своего подчиненного, Джервис с некоторым изумлением разбирал корявые строки и лишь в конце понял, что было тому причиной…
Соединившись с флотом, Нельсон все еще пребывал в тяжелейшей депрессии. Адмирал Джервис отнесся к нему с полным пониманием. Об этом говорит хотя бы тот немаловажный факт, что из уст своего начальника Нельсон не услышал ни единого упрека по Тенерифской операции. Конечно, в том, что произошло, была немалая вина и самого Джервиса, который поддался на уговоры Нельсона и прельстился злосчастным «золотым галеоном». Теперь он делал все от него зависящее, чтобы сгладить впечатление в Лондоне от неудачи. Сделать это можно было, только доказав, что все непременно бы получилось, если бы не тяжелое ранение знаменитого героя Сент-Винсента Нельсона, а потому, спасая его репутацию, адмирал Джервис спасал и свою собственную.
Ранение Нельсона под Тенерифе в ночь 24 июля 1797.
А Нельсон по-прежнему не мог обрести душевного равновесия. Джервису при встрече он говорил:
– Сэр! Я твердо знаю, что однорукий адмирал никогда и никому не понадобится, а потому чем скорее я укроюсь от всех в своей скромной хижине, тем будет лучше. Я просто обязан освободить место для более здорового и деятельного человека, который сможет принести пользу Англии!
Растроганный Джервис отвечал:
– Дорогой Горацио! Любой опыт – это прежде всего опыт, а потому после Тенерифе вы еще более нужны Англии, чем раньше. Рука для адмирала не самое главное, важно, чтобы у него была на месте голова. Несмотря на ваши раны, я буду ходатайствовать перед Адмиралтейством, чтобы вас оставили у меня в прежней должности. Война только начинается, и главные сражения с врагом еще впереди. Неужели у вас хватит совести бросить меня одного в столь непростое время и наслаждаться отдыхом в своей хижине?
После разговора с главнокомандующим Нельсон понял, что винить его ни в чем не будут и в действующем флоте скорее всего оставят. Уже вполне ободренный, он пишет жене: «Это было невезение, обычное на войне, и у меня есть все основания все-таки благодарить судьбу. Я знаю, тебя очень обрадует весть, что именно Джосая, руководимый Божьим провидением, был моим главным спасителем. Не удивлюсь, если меня забросят и забудут; может быть, меня даже сочтут совсем бесполезным, однако я буду чувствовать себя счастливцем, если ты не перестанешь любить меня, как прежде. Умоляю тебя и отца не думать слишком много о моем несчастий, лично я уже давно был готов к чему-либо подобному».
– Если бы не случайное счастье Нельсона при Сент-Винсенте, то за Тенерифе его следовало бы отдать под суд! – злословили недруги.
– Нашему Горацио фатально не везет в береговых операциях! – сокрушались друзья. – В Никарагуа он едва не стал жертвой малярии, на Корсике потерял глаз и вот теперь на Тенерифе – руку! Пусть уж лучше командует на море, там у него все получается лучше!