Но птицы смеялись ещё громче, кружились рядом со Змеем и дёргали его за хвост.
СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК[1]
У Солнца много дружных сыновей — лучей. Самого маленького зовут Зайчик, потому что он никогда не сидит на месте, всюду бегает, забирается даже туда, куда другие лучи попасть не могут. Очень любит Зайчик играть с ребятами: даёт себя поймать в зеркальце и с удовольствием скачет, куда его пошлют.
Как многие малыши, Зайчик не любил ложиться спать. Однажды вечером, когда Солнце уводило своих детей на покой, Зайчик спрятался и решил посмотреть, что будет дальше.
Стемнело, и Зайчик остался совсем один. Он старался светить изо всех сил, но от одного луча, да еще такого маленького, большая чёрная ночь не станет светлей. Этого не могут сделать даже звёзды, хотя их очень много.
Зайчику стало скучно одному, и он побежал туда, где светло. Это был город. Там было столько огней, что Зайчика никто не заметил. Больше всего ему понравились три весёлых огонька: зелёный, жёлтый и красный. Они играли в прятки — двое прячутся, один водит. Зайчик подлетел к ним.
Красный огонёк сердито крикнул ему:
— Стоп!
Потом выглянул жёлтый и прошептал:
— Осторожно!
А зелёный сказал:
— Путь свободен! Уходи, пожалуйста! Не видишь, что ли, — мы работаем! Мы — Светофор!
Тогда Зайчик начал искать детей, заглядывать в тёмные окна. Все дети крепко спали в своих кроватках и видели интересные сны. Никто из них не проснулся, чтобы поиграть с Зайчиком.
Зайчик загрустил — ведь он никому не нужен в ночном городе. И побежал в лес. «Вот где, — думает, — поиграю со зверями и птицами».
Кончились дома, и вместо улицы осталась только дорога.
Здесь было очень весело. Огоньки машин мигали друг другу, бегали наперегонки, играли в пятнашки.
— Я вожу! — кричал Зайчик, бросаясь то к одному, то к другому огоньку.
Машины сначала шарахались от него, думая, что на них мчится другой автомобиль, а потом рассердились и загудели:
— Уходи с дороги! Ты не знаешь наших правил!
— Ну и ладно! — сказал Зайчик и свернул в лес.
Первое, что увидел Зайчик в тихом тёмном лесу, был зелёный огонёк в траве. Красного и жёлтого рядом не было.
— Вот и хорошо! — обрадовался Зайчик. — Значит, не Светофор. Можно поиграть.
Но огонёк словно под землю провалился. Искал, искал его Зайчик и ничего не нашёл в траве, кроме какого-то скучного червяка. А это и был Светлячок.
И тут к Зайчику со всех сторон слетелась мошкара.
— Вот уж попляшем, покружимся! — зажужжала мошкара и пошла отплясывать.
Мошек и комаров становилось всё больше и больше. Они глупо толклись, подскакивали и быстро надоели Зайчику.
А где же звери? Вот пробежал кто-то, сверкнули глаза. Зайчик не знал, что это Волк, и погнался за ним. Голодный зверь убежал без оглядки, забился в кучу валежника и всю ночь подвывал и лязгал зубами от страха и злости. Он и не думал, что первый раз в жизни испугался зайца. Хотя и солнечного, но всё-таки зайца.
Не найдя зверей, Зайчик полетел по гнёздам. Какой-то Грач проснулся и заорал спросонья:
— Бррратцы! Каррраул! Пррроспали! Поррра на ррработу!
Другие грачи заворочались, подняли головы, увидели, что кругом темно, и проворчали:
— Рррано! Рррано! Спи, дурррак!
Только одна большая птица не спала — низко летала, чего-то искала.
— Вы что-то потеряли? Разрешите, я вам посвечу, — предложил Зайчик.
— Прочь! — сказала птица. — Я из-за тебя ничего не вижу.
Зайчик удивился: что это за птица, если ей, чтобы лучше видеть, нужна темнота? Он осветил её и увидел перед собой Сову. Они оба испугались друг друга и разлетелись в разные стороны.
«Все добрые звери и птицы спят, в лесу мне делать нечего», — вздохнул Зайчик и полетел к морю.
По морю шли корабли. Светили прожекторы и круглые окна кают. Корабли были такие огромные, важные, что Зайчик не решился с ними играть, нырнул под воду.
На его свет приплыли рыбы. Играть с ними было неинтересно: набрали в рот воды и молчат. Зайчик потрогал их и отскочил — такие они скользкие, холодные. Рыбы — за ним. Шевелят плавниками, таращат глаза.
— А я от вас убегу, — сказал Зайчик и вынырнул.
Не тут-то было! Вслед за ним выпрыгнула из воды Летучая рыба, чуть было не догнала его, но, к счастью, сорвалась и плюхнулась в море.
Зайчик носился над морем, чуть не плача: «Жу-у-утко!»
И вдруг он увидел вдалеке добрый-добрый манящий огонь. Это был Маяк.
Рядом с ним совсем не страшно. Маяк приветливо мигал проходящим кораблям. Зайчик решил ему помочь и тоже стал подмигивать. Но он потому и Зайчик, что не может усидеть на одном месте. И малыш начал резвиться, убегать туда-сюда.
— Шёл бы ты спать, сынок! — ласково сказал Маяк. — Ты мне немножко мешаешь. А вдруг из-за тебя какой-нибудь корабль собьётся с пути!
— Куда же я пойду? — жалобно спросил Зайчик.
— В горы, — посоветовал добрый Маяк. — Туда раньше всего приходит Солнце с твоими братьями.
В горах светил костёр. У костра сидели чабаны в папахах и пели длинную песню. Рядом, сбившись в кучу, дремали овцы. Зайчик незаметно подкрался к костру, лёг на расстеленную бурку и уснул.
Проснулся — нет ни бурки, ни чабанов, ни овец. Костёр догорел. Бедный Зайчик продрог, съёжился, побледнел. И тут показалось Солнце, хлынули братья-лучи. И Зайчик вместе с ними кубарем покатился в долину — играть, сверкать, веселить ребят.
ЗЛОЕ УТРО
Лес просыпается, шелестит, журчит, шумит:
— Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро!
Просыпаются и волчата у себя в норе:
— Доброе утро, мамочка! Доброе утро, папочка!
Родители хмурятся. Они всю ночь рыскали по лесу, никого не загрызли и очень сердиты.
— Утро не всегда бывает добрым, — ворчит мама-волчица. — Потому-то порядочные волки по утрам спать ложатся.
— Щенки! — злится папа-волк. — Лучше бы вы меня укусили, чем говорить такие слова. «Добрррое утррро!» Разве так должны встречать друг друга порядочные волки?
— А как, папочка? Мы не знаем, — скулят волчата.
Папа-волк подумал, подумали рявкнул:
— А вот как! Злое утро, дети!
— Злое утро, папочка! Злое утро, мамочка! — радостно подхватывают волчата.
И так они весело визжат, крича эти страшные слова, что родители не выдерживают:
— Доброе утро, малыши! Доброе утро!
РЕЧКА СКНИЖКА
Что за странное шествие движется по лугам и огородам, даже не глядя на стог сена, на грядки с капустой и репой, на корову с телёнком?
Это огромные серебристые ивы, важные, невозмутимые, встали парами, взялись за руки, наклонились друг к дружке, чтобы удобнее было шептаться, и, сворачивая то вправо, то влево, а то и назад, медленно, неохотно бредут туда, где течёт большая светлая Ока.
Подойди к ним. Раздвинь палкой высокую крапиву. Только, пожалуйста, не задень при этом ежевики и смородины. И если ни крапива, ни даже вкусные ягоды тебя не задержат, то ты увидишь под тяжёлым навесом ветвей маленькую речку Скнижку. Даже днём бежит она в полумраке, и ее вода кажется не прозрачной, а какой-то чёрно-зелёной.
Ивы дрожат над ней каждым листочком. Чтобы солнце её не пекло, чтобы ветер её не морщил (ей так вредно волноваться!), чтоб корова её не выпила, а телёнок не замутил, чтобы укрыть её от дурного глаза. А так как неизвестно, чей глаз дурной, а чей хороший, то на всякий случай её прячут от любого глаза.
Так до самого устья (спасибо вам, добрые ивы!) не увидит Скнижка ни солнца, ни неба, ни облаков, ни домов, ни коров, ни купальщика, ни рыбака, ни лодчонки, ни поплавка, ни лесов, ни полей, ни детей, ни сетей…
А заботливые ивы нарочно сворачивают то туда, то сюда, чтобы дорога была длиннее, чтобы не скоро добежала Скнижка до Оки, чтобы долго она не увидела широкого мира.
— Ах, ах, она еще совсем дитя, ей рано, рано… — шепчут ивы, всё теснее сплетаясь над ней, всё ниже склоняясь к чёрно-зелёной воде и гладя её своими ветками.
А речка бежит и бежит. Её не удержишь даже лаской.
МАТЬ-И-МАЧЕХА
Этот яркий жёлтый цветок на светлом мохнатом стебельке появляется весной вместе с подснежниками. Он так торопится, что не успевает выпустить листья. Он даже не знает, какие они.
А цветёт он там, где земля потревожена, изранена, обнажена. Цветёт на откосах. Цветёт около ям и в самих ямах. Весело желтеет на грудах выброшенной земли.
— Мать-и-мачеха расцвела! Мать-и-мачеха расцвела! — радуются люди.
— Кого они так называют? — удивляется цветок. — Наверное, землю, на которой я расту. Для меня-то она мать, а для других цветов пока ещё мачеха.
Но вот проходит время цветов, и наступает пора больших зелёных листьев. С изнанки они мягкие, светлые, бархатистые; потрёшь о щёку — и станет тепло.
— Это мать, — говорят люди.
Зато снаружи листья твёрдые, скользкие; приложишь к щеке — и почувствуешь холод.
— А это мачеха, — объясняют люди.
Но листьям мать-и-мачехи всё равно, как их называют. У них слишком много забот. Как крепкие зелёные щиты, спешат они прикрыть, заслонить собой землю. А своей изнанкой, своей тёплой, материнской стороной они прижимаются к земле и шепчут ей:
— Мы с тобой, земля. Ты снова зеленеешь.
ХВОРОСТИНА
Все ветки на дереве давно уже зеленели. Только одна оставалась чёрной и голой, будто никакой весны и не было.
Сел на неё дятел, постучал клювом и сказал:
— Так-так! Абсолютно сухая ветка.
Проснулась ветка от его стука и ахнула:
— Батюшки! Никак, уже лето? Неужто я весну проспала?
— Засохла ты, — прошелестели ветки-соседи. — Хоть бы ветер тебя поскорее сломал или человек срубил, а то ты всё дерево портишь.
— Ничего, — ответила ветка. — Скоро и я зазеленею.
— Слыханное ли дело, чтобы среди лета почки раскрылись? — заворчали ветки-соседи. — Весной надо было зеленеть, весной!