— Как это? — ужаснулся Витя. — Что же он тебе предлагал?
— За нашими шпионить — вот что! Давай, говорит, следить за всеми и в полицию доносить. За это, говорит, деньги платят.
Вася сплюнул сквозь зубы и с удовольствием закончил:
— Здорово я его тогда отдубасил! И сейчас, как вспомню, кулаки гудят — ушиб об его поганые кости.
Он снова сплюнул:
— Ну шут с ним, с Аркашкой… Чем занимаешься, Витька?
Витя пожал плечами:
— Дома сижу. Рисую немножко. А ты? Вася огляделся и возбужденно зашептал:
— Я, Витька, наверное, в партизаны пойду. К батьке подамся, — зашептал он еще тише. — Понял? Только не сейчас. Когда возьмут.
— А когда возьмут? — побледнел Витя. Сердце у него подскочило и забилось часто и громко.
— Это я не знаю, — развел руками Вася. — Видно будет.
Ребята помолчали. Несколько раз Витя порывался что-то сказать. Наконец решился:
— Вася! Знаешь, задумал я одно дело. Давно задумал. Только… — Витя помедлил, — Только если та вправду мне товарищ…
— Ты, Витька, это брось, — перебил, его Вася. — Была у нас ссора, верно. Ну, а теперь — теперь такое время: ты пионер, и я пионер. Можешь не сомневаться. Вот моя рука.
Витя крепко сжал твердую, в ссадинах руку товарища:
— Тогда пошли ко мне. Дома все расскажу. А может, сразу и за работу возьмемся.
На другой день около полудня на Старокрымском шоссе появились два мальчика. Один щупленький, черноволосый. Другой — рыжий, коренастый, с крупными веснушками на лице. Они шли, заложив руки в карманы, и беспечно болтали.
Пройдя километра полтора, ребята поднялись на взгорье и скрылись в стоявшем неподалеку разрушенном здании.
Вскоре из-за поворота на шоссе вылетела легковая машина. В морозном воздухе раздался вдруг резкий звук, словно выстрелили из ружья. Наклонившись на один бок, «оппель» затормозил и остановился у обочины. Шофер-немец, вышел, сердито хлопнул дверцей. С переднего сиденья соскочил офицер-эсэсовец.
— В чем дело, Ганс?
— Ничего особенного, господин штурмбанфюрер. Обыкновенный прокол!
— Черт знает что! — негодовал офицер, подтягивая черные перчатки. — Поворачивайся живее. — Он взглянул на ручные часы и снова выругался.
Шофер наклонился, отвинчивая гайки. Машина надолго застряла на шоссе. А из разбитого снарядами дома на горке за ней следили две пары внимательных глаз.
— Минут тридцать позагорают, — насмешливо заключил рыжий мальчишка. — Смотри, Витька, видно, не в одном месте напоролся.
Витя удовлетворенно кивнул:
— Я густо сыпал. Один карман почти пустой, — он выгреб из кармана остатки битого стекла, мелко нарезанной жести, ржавых гвоздей. — А ты? Надо, Вася, на обратном пути еще подбросить.
Они осторожно выбрались из развалин и зашагали к городу.
ЖЕСТЯНАЯ МАСТЕРСКАЯ
Вскоре после встречи с Васей Витя нашел еще одного друга — старого знакомого, художника Слепова.
Василий Акимович неожиданно переехал на новую квартиру и открыл жестяную мастерскую.
— Жить-то чем-нибудь надо, — объяснял он всем это нелепое превращение — А я старый жестянщик. Еще в детстве отцу помогал.
Слепов теперь жил через два дома от Коробковых, и можно было по задворкам легко пройти к нему в любое время. Витя как-то наведался в его небольшую темноватую комнату с отдельным ходом.
Слепов сидел за низеньким столиком, в большом заляпанном сажей фартуке. Не бросая работы — он паял какую-то посудину, — художник стал расспрашивать, что нового в городе.
— Я ведь живу, как затворник, никуда не выхожу, — пояснил он.
— Что нового? — переспросил Витя. — Все то же. Фашистов и полицаев полно. Ходить противно. Ну, да мы с Васькой решили ничему не подчиняться и все делать наоборот. Ну их к черту, фрицев.
— В анархисты, выходит, записались, — усмехнулся Слепов. — Ну и что? Получается?
— Еще как! Вчера после комендантского часа на Карантин ходили.
— Зачем? — удивился художник.
— А так, — Витя беспечно тряхнул головой. — Пошли и все. Подумаешь, по городу ходить запретили! А мы не подчинились.
Слепов нахмурился, напильник заскрежетал но жести.
— Это зря, — неодобрительно сказал он. — Я понимаю: идет человек, рискуя жизнью, во имя большого дела. Срочное донесение, что ли, несет, или пробирается мост подорвать, или другое какое задание выполняет. Или, помнишь, Гаврош патроны собирал. Он погиб, но недаром. В его риске был смысл. А вы… Пошли для шика: вот, глядите, мол, какие мы храбрые, никого не боимся. А поймали бы вас.
— Не поймают…
— Ну, а если бы поймали? Могли убить… А ради чего? И каждый бы сказал: по-дурацки погибли, ничего путного не сделали. Фашистам ваша гибель только на руку.
Витя нетерпеливо поморщился.
— Василий Акимович! Да мы же не маленькие, понимаем. По закоулкам прошли, никто и не заметил. А задание мы бы рады получить, да где его взять-то?
— И все же рисковать зря глупо.
— А что делать? Вот если б задание получить, настоящее! Да где там!
Витя отвернулся и хмуро смотрел в окно, наполовину задернутое темными занавесками.
— Что дома? — после минутного молчания поинтересовался Слепов.
— Да что — тоска. — вздохнул Витя. — Отец у фашистов в типографии работает… Вот, бумажки печатает, — и он вынул, из кармана и протянул Слепову объявление.
Художник повертел бумажку в руках.
— Любопытно, любопытно, — пробормотал он, бегло просмотрев напечатанное. — Оставь-ка это у меня. Пригодится. — Он отложил объявление в сторону. — А мать как?
— Поправилась. Вчера мне от нее здорово попало. Нашла в ящике в чулане патроны и карабин.
Слепов покачал головой.
— Зачем же ты такие вещи в доме держишь?
— А где мне их держать? Да карабин совсем старый, приклад разбит.
— Все равно, — строго сказал Слепов. — В доме это прятать нельзя. — Он снова взял помятый листок, который принес Витя. — Ты ведь читал это? Видишь; за хранение оружия — расстрел.
— Вижу, — вдруг вспыхнул Витя. — Только тут за все расстрел. За оружие — расстрел, за хождение по городу — расстрел. На салазках кататься — тоже расстрел. Храни не храни, все равно расстрел. А карабин я ведь не украл, у румын на шапку-ушанку выменял…
— Слушай, Виктор! Ты меня уважаешь? — перебил его Слепов.
— Уважаю, Василий Акимович.
— Так вот. Пойдешь домой и хорошенько спрячешь карабин. Унеси из дома, закопай где-нибудь. Сейчас он тебе ни к чему. А задание ты, неугомонный, скоро получишь Понял?
Витя исподлобья недоверчиво глянул на художника.
— Задание? Какое? Ведра починять?
Слепов не успел ответить — в сенях кто-то забарабанил в дверь.
— Эй, хозяева! Есть кто живой?
— Заказчик, — сказал, поднимаясь с места, Слепов.
Вошла высокая полная женщина с кастрюлей в руке.
— В починку берете? — спросила она густым голосом.
Слепов взял кастрюлю.
— Что тут у вас с ней? — он повертел кастрюлю в руках — Имейте в виду, дешево не возьму.
Витя с первого взгляда, узнал посетительницу. С тех пор, как он видел Листовничую в последний раз, в порту, она мало изменилась. Похудела разве, синеватые тени появились под глазами и седина на висках.
— Здравствуйте, Нина Михайловна! — сказал он, шагнув к ней.
— Вы знакомы? — удивился художник.
— Как же, — улыбнулась Листовничая. — Помню, помню. Помощник мой. Вместе эвакуировали детский сад…
Слепов стал внимательно рассматривать кастрюлю, искоса поглядывая на Витю. Вдруг он прислушался:
— Стучат в наружную дверь. Выйди, Витя, узнай, кто там.
На дворе никого не оказалось. Возвращаясь в комнату, Витя столкнулся в дверях с Листовничей.
— За кастрюлей зайдете завтра, будет готова, — говорил ей вслед Слепов.
— Во вторник буду, — ответила Нина Михайловна. — Или пришлю кого-нибудь.
Задержавшись на пороге, она остановила Витю.
— Ты заходи ко мне. Знаешь, где я живу?
— Спасибо, Нина Михайловна, приду…
Вите показалось, что посещение Листовничей чем-то очень порадовало Слепова. Бодро насвистывая, улыбаясь, «жестянщик» перебирал в ящике всякий металлический хлам, но Витя готов был поклясться, что он меньше всего в эту минуту думает о ведрах и кастрюлях. Поглядывая на художника, Витя тихонько сказал:
— На шоссе немецкие машины часто останавливаться стали. Всё прокол да прокол. Отчего бы это?
— Отчего — не знаю. Но хорошо. Пусть стоят, — весело произнес Слепов.
— У здания комендатуры кто-то на тропке заложил мину. Утром подорвались два эсэсовца.
— Действуют патриоты, — одобрил Слепов.
— Вот бы узнать, кто они!
— Зачем тебе? — лукаво подмигнул Василий Акимович.
— Как это — зачем? Чтобы помогать.
— А не боишься?
— Я теперь, Василий Акимович, ничего не боюсь, — возбужденно заговорил Витя. — Они ведь, фашисты-то, трусы. Видели бы вы, как они всего боятся. На ночь двери на все ключи запирают, решетки на окна понаделали. Ночью в уборную боятся выйти. Везде им партизаны чудятся. Мне бы связаться с подпольщиками, получить задание, я бы что хочешь сделал!
— Да, — вздохнул Слепов, — с подпольщиками связаться было бы неплохо…
— Да вы, небось, их знаете, — разочарованно протянул Витя.
— Я? — удивился Слепов. — Откуда же? Сижу дома — паяю кастрюли.
— Ну, да. Вы — коммунист. Вы все знаете, только мне не говорите. Обидно это, Василий Акимович.
— Брось, Виктор, — строго произнес Слепов. — Никаких подпольщиков, я не знаю. А вот насчет задания — задание, пожалуй, я тебе дам:
— Правда? Против фашистов? — просиял Витя.
«Ох, и хитрец этот Василий Акимович!» — Только нас двое, Василий Акимович, Васю Маркова тоже учтите. Он парень надежный, не подведет. Ведь это мы с ним на шоссе разных колючек набросали.
— Неосторожно, — покачал головой Слепов. — Опять зря рискуете.
— Да как же зря, Василий Акимович, ничего не зря. Сами видели, как машина напоролась. С полчаса простояла. Так задание дадите? — поторопил он.