Два дня Витя с утра до обеда и с обеда до вечера кружил в районе базарной площади, где жила Листовничая. К концу третьего дня они, наконец, встретились.
— Витя! — Нина Михайловна окликнула его как старого знакомого. — Что же ты не заходишь? Нехорошо забывать друзей.
Они сели на скамейку в сквере, и Витя рассказал то, что знал о последних часах жизни Василия Акимовича.
Тусклое небо низко висело над темным, неподвижным морем. Оттуда медленно полз белесый туман. С изуродованных осколками мокрых ветвей акаций падали тяжелые мутные капли. Витя не замечал, что и лицо его стало мокрым от горьких, не приносящих облегчения слез.
Листовничая не утешала. Она только взяла в мягкие, теплые ладони его вздрагивающие руки, крепко сжала их.
Немного посидели молча. Потом Нина Михайловна тихонько сказала:
— Ты, Витя, заходи ко мне.
— Вы мне говорили, я помню, — кивнул Витя. Они условились, что он придет в последнее воскресенье месяца.
Точно в назначенное время Витя стоял у дома номер четырнадцать по Лермонтовской улице. Несколько секунд собирался с духом, потом прошел во двор и постучал во вторую от ворот дверь.
Открыла незнакомая круглолицая женщина в цветастом переднике, какие носят домашние хозяйки.
Спросив у Вити, кто он такой и что ему нужно, она провела его в комнату и вышла в кухню.
— Хорошо, Маруся, — послышался оттуда голос Листовничей, — Сейчас выйду.
Витя с любопытством огляделся. Кроме него, в комнате были еще мужчина и женщина. В мужчине, худощавом, скуластом, Витя узнал бухгалтера Самарина. Его дочь Люба была у них в пятом классе пионервожатой. Самарин посмотрел на мальчика сквозь очки прищуренными глазами и продолжал разговор с сидевшей рядом Александрой Васильевной Богдановой. Богданову Витя тоже знал. Она была врачом городской поликлиники. Витя поздоровался, сел на табуретку у двери.
Вошла Листовничая. Она кивнула Вите и заговорила с Богдановой и Самариным:
— Ну вот, друзья. Все устроилось как нельзя лучше. Десятки адресов. Все наши сомнения оказались напрасными.
Самарин преобразился. Угрюмое лицо просияло, глаза под очками заискрились. Он встал и, в волнении пройдясь по комнате, сильно потряс руку Нине Михайловне.
— Поздравляю, Нина Михайловна, — с торжественными нотками в голосе сказал он. — Начинается настоящее дело.
— Ну, что вы, что вы, — быстро ответила Листовничая. — Что мы делаем? Самое малое.
— Надо бы обсудить некоторые детали, — Самарин искоса взглянул на Витю.
— Сейчас обсудим, — сказала Листовничая. — Вот только потолкую недолго с товарищем.
Она, улыбаясь, подозвала смутившегося Витю, ласково обняла за плечи, усадила на диван.
— Ну, расскажи, как твои дела? Друзья у тебя есть? Или всех растерял?
Витя рассказал, что друзей у него теперь двое — Славка Ручкин и Володя Житков. Да еще Шурик Воробьев. Он хоть и маленький, а тоже боевой парень.
— Шурик — это сын тети Маши, — обернулась Нина Михайловна к Самарину и Богдановой.
Поговорили еще о домашних делах, погоревали, что ребятам нечем заняться, — бегают беспризорными, не учатся, а время уходит. Листовничая пожалела, что не удалось эвакуировать всех детей.
— А с кем это ты на днях на Карантин ходил? Чумазый такой, оборванный? — спросил она.
Витя удивился: «Откуда она знает?»
— Это Славка, Нина Михайловна. Помните, детский сад отправляли — он тоже помогал. Он сейчас сиротой стал.
Листовничая вздохнула:.
— Тысячи детей война осиротила. На Большой земле их в обиду не дадут, а здесь… Крепко нам надо друг за друга держаться, не бросать товарищей в беде…
Витя понимал, что стесняет Самарина и Богданову, и скоро поднялся:
— Я пойду, Нина Михайловна…
Листовничая проводила его до дверей и, уже прощаясь, спохватилась:
— Погоди, Витя. У меня к тебе просьба. — Она вернулась в комнату и вышла оттуда с небольшим будильником в руках. — Остановился. А без него — как без рук. Отдай по пути в починку. Только сейчас же.
— Есть, Нина Михайловна! Как раз напротив нас часовая мастерская.
— Нет, — остановила его Листовничая. — Там дороже возьмут, а у меня доходы невелики. Лучше знакомому отдать. Знаешь улицу Циолковского?
— Знаю.
— Пойдешь туда. В самом конце, у водопроводной колонки, открылась новая мастерская. «Братья Бивстрюк и K°», — улыбнулась Нина Михайловна. — Спросишь Николая Бивстрюка. Отдашь ему будильник и скажешь: «Тетя Маруся просила к среде починить». И еще скажешь, что в среду сам зайдешь за часами.
— Только запомни, — = предупредила Нина Михайловна. — Отдашь лично хозяину мастерской — Николаю Бивстрюку.
— А если его не будет? — спросил Витя.
— Не беспокойся, — ответила Нина Михайловна. — Он всегда в эти часы дома. Только нигде не задерживайся и беги сейчас. А то я знаю вас, мальчишек. Увидишь кого-нибудь на улице — и пиши пропало. Уже забыл, куда шел.
— Хорошо, Нила Михайловна, — Витя шагнул к двери.
— Подожди, — снова остановила его Листовничая. — Не забудь сказать, что часы — тети Маруси и нужны к среде, именно к среде, — подчеркнула она. — Понял?
— Понял, Нина Михайловна.
— Ну, тогда бега, — Листовничая легонько подтолкнула Витю в спину.
Он сунул будильник в карман и побежал на Циолковскую.
ПОБЕГ ИЗ ЛАГЕРЯ
Выйдя от Листовничей, Витя сразу пошел выполнять ее поручение. Мастерскую на Циолковской нашел быстро. Он думал здесь увидеть старичка с бородкой и очками на носу. Но дверь открыл совсем еще молодой парень, высокий и широкоплечий. Наружность этого человека так не совпадала с Витиными представлениями о часовщиках, что он не признал в нем хозяина мастерской, и поэтому спросил:
— Где хозяин?
— Ну, я хозяин, — ответил парень. — Что скажешь?
— Нет, — сказал Витя. — Мне нужен Николай Бивстрюк.
— Я Николай Бивстрюк.
— Ты? — изумился Витя.
— Конечно, я, — ответил парень и рассмеялся, — Что у тебя?
— Я от тети Маруси, — заспешил Витя. — Тетя Маруся, которая живет на Лермонтовской, просила починить будильник. Вот, — достал он часы из кармана. Сказала, чтобы к среде были готовы.
— Ой, как строго, — улыбнулся Бивстрюк. — Так-таки в среду?
— Вы не смейтесь, — насупил брови Витя. — Два раза предупредили: часы нужны в среду. Она на работу устраивается и боится, как бы не проспать, — уже от себя добавил Витя. — За часами она опять меня пришлет.
Бивстрюк взял будильник, повертел его в руках.
— Ну, посмотрим, что ты за рухлядь принес. Стоит ли еще чинить.
— Стоит, обязательно стоит, — заволновался Витя. — У тети всего одни часы — вот этот будильник. А в доме без часов, как без рук.
— Ну, что ж, посмотрим, — сказал Бивстрюк. — Ты посиди здесь, — и он прошел в другую комнату, прикрыв за собой дверь.
Ждать пришлось долго. Наконец Бивстрюк вышел с большим блестящим будильником в руках.
— Будильничек ты принес дрянненький, в другое время я бы и чинить не взялся, — сказал Бивстрюк. — Но для тети сделаю. В среду будет готово. Так и скажи. А пока снеси ей этот. Свой отдаю. Знаю, что плохо в доме без часов.
Когда Витя вернулся к Листовничей, Богданова и Самарин все еще сидели у нее.
— Вот, — с торжеством выставил Витя будильник на стол. — Это Бивстрюк на время дал. А ваш в среду будет готов.
— Спасибо, Витя, выручил.
Нина Михайловна взяла будильник, протянула его стоявшей у притолоки женщине, которая открыла Вите дверь, когда он пришел в первый раз.
— Возьми, Маруся, — сказала она. — Поставь в той комнате.
Женщина вышла, но через минуту заглянула в полуоткрытую дверь:
— Нина Михайловна!
— Посиди немного, отдохни, — сказала Листовничая Вите и вышла.
Вслед за ней в комнату прошла Богданова, а затем и Самарин. Витя остался один. Но скоро Нина Михайловна вернулась.
— Придется тебе, Витя, сослужить нам еще одну службу, — сказала она.
— Я готов, — поднялся Витя.
— Вот и хорошо. Пойдешь к лагерю военнопленных. Найдешь переводчика Леню Ашота. Передашь ему эту трубку, — Нина Михайловна протянула Вите черную, изрядно обкуренную трубку. — Скажешь: «Меня прислала тетя Маруся». Маруся Залепенко, ты ее знаешь, — пояснила Нина Михайловна. — Она тебе дверь открывала. Так вот: «Меня прислала тетя Маруся. Просила передать трубку». Отдашь трубку и еще добавишь: «Тетя велела сказать, что переменила адрес». Сумеешь?
— Конечно, сумею, — дрогнувшим голосом сказал Витя. Он начинал догадываться: неспроста посылает его Листовничая к Ашоту, неспроста ходил он к Бивстрюку. Напряженно слушал он ее наказ.
— Тогда не теряй времени, беги. Передашь трубку — ко мне больше не заходи. Не удастся — придешь, скажешь.
— Ну, как это не удастся! Удастся!.-заверил Витя, засовывая трубку поглубже в карман.
Лагерь военнопленных размещался в бывшем военном городке. Витя не раз вместе с другими ребятами ходил туда. Иногда им удавалось подобраться к ограде, передать кусок хлеба или мамалыги. Подходя сейчас к лагерю, он пожалел о том, что не захватил с собой ничего съестного.
Долго вертелся около входа. Витя хорошо знал переводчика Леню Ашота, как знали его все феодосийские ребятишки. Леня сам был военнопленным. Но так как он владел немецким языком, гитлеровцы назначили его переводчиком. Ашот несколько свободнее, чем другие, передвигался по лагерю и мог даже выходить в город. На это и рассчитывал Витя. Заметив во дворе невысокую, плотную фигуру Ашота, он подбежал к проходной. Скоро переводчик появился на улице, Витя окликнул его:
— Леня! Меня прислала тетя Маруся. Просила передать трубку.
Ашот очень обрадовался подарку.
— Вот не ожидал, — пожал он Вите руку. — Давно по трубочке скучаю.
Он тут же набил трубку махоркой и закурил.
— Еще тетя велела передать, — старался Витя в точности исполнить поручение, — что она переменила адрес.
Должно быть, махорка была очень крепкая. Ашот поперхнулся, закашлялся и долго протирал глаза кулаком. А потом надвинул удивленному Вите кепку на самый нос и весело сказал: