Они шли вдоль набережной. Моросил холодный дождь. Сердито завывал в подворотнях ветер. Высокие волны с грохотом падали на прибрежные камни. — Взлетали вверх серые брызги. На заборах и афишных столбах пестрели гитлеровские объявления и плакаты. Фашисты хвастались, что скоро возьмут Сталинград. Витя не верил, не хотел верить, но сердце замирало каждый раз, когда заходил разговор о положении на фронте. Выдержат ли наши? Должны выдержать!
Уже у самого дома Витя заметил на каменной ограде выведенный углем знак. Он был похож на маленького бегущего человечка: кружочек, палочка и расходящиеся вниз две палочки. Через несколько шагов знак, повторился.
Витя забеспокоился. Когда они с отцом выходили из дому, человечков не было. Значит, их нарисовали совсем недавно. Что случилось? По придуманной Славкой таблице сигналов бегущий человечек означал тревогу, срочный вызов. Место сбора — развалины крепостной башни. Так они договорились. Понапрасну вызывать не будут. Видимо, кто-то из ребят заходил к Вите, не застал дома и теперь назначал встречу.
Он сказал отцу, что пойдет к Славке, свернул в переулок и пустился бегом мимо базарной площади на взгорье.
В развалинах башни его действительно уже дожидался Славка. Он принес новости чрезвычайной важности. Дело касалось тетки, у которой теперь жил Славка. Собственно против тетки он ничего не имел: она жалела его, не обижала. Но недавно Славка заметил, что из дому стали исчезать отцовские вещи, которые мать оставила сестре на хранение, когда они уезжали в деревню. «Уж не испугалась ли тетка фашистов, не сдает ли теплую одежду? — подумал он. — Недаром зачастил в дом полицай, что живет напротив». На другой день Славка сказал, что уходит надолго к приятелям, а сам спрятался в сенях. И что же увидел? Тетка собрала целый куль теплых вещей и куда-то потащила. Ну, нет! Не выйдет! Славка вылез из своего укрытия и остановил тетку.
— Куда?
Та даже не смутилась.
«Не твое, — отвечает, — дело».
— Ну тут уж я не вытерпел, — рассказывал Славка. — Как, говорю, не мое? Вещи-то чьи? Папкины. Не отдам и все. Они еще совсем новые, а ты их гитлеровцам тащишь. Ну, а тетка смеется мне в лицо. «Дурень, говорит, ты, дурень и есть. Да я их несу доктору Богдановой, Александре Васильевне, за лекарства заплатить».
— Ты понимаешь, Витька, как она выкрутилась, — возмущался Славка. — Верно, она брала у Богдановой лекарства — йод и еще там всякие. Ну, да меня не проведёшь. «Если, — говорю, — к Богдановой, то пойдем вместе». Так и увязался. Пришли к Богдановым. Самой-то дома не было. Вышел ее муж, Николай Петрович, да ты знаешь — высокий такой, худой. Ну, тетка тут же сказала, что принесла вещи за лекарство. А Богданов посмотрел и говорит: «Зачем же так много? Себе-то, — говорит, — оставили?» А тетка взмолилась:
— Вы уж, — просит, — возьмите, Николай Петрович, голубчик. У меня, — говорит, — зять в Красной Армии, а племянник, в партизанах. Вещи теплые, добротные… А ведь там, как вспомню, ветер такой, холода, костра не разведи, боже упаси, обогреться негде… Мерзнут, сердешные.
— Ты чуешь, Витька, — горячо шептал Славка, — о ком это она: «Костра не разведи, мерзнут, сердешные!» Значит, все время она меня за нос водит. Не за йодом она, видно, к Богдановым-то ходит. А вещи, ясно, для партизан собирают.
Витя, расстроенный, молчал. Прозевать такое дело! И почему никто не сказал им? Боятся, не доверяют! Но отчего же доверили ему идти с тетей Марусей в отряд? Ведь доверили же? И как он не догадался, когда тетя Маруся говорила о медикаментах и обещала прислать ваты и йоду, что посылают туда не только медикаменты, но и одежду и продукты!
— И верно, что дурни мы, Славка, — сказал он, наконец, поднимаясь. — Дурни и раззявы.
— А кто ж знал? — оправдывался Славка. — Тетка же ничего не говорила… А что, разве сейчас поздно? Теперь мы знаем, кому сдавать вещи, знаем, что нужно партизанам.
Витя с благодарностью посмотрел на друга.
— Правильно, Славка. Будем и мы собирать! — поддержал он. — Ты молодец, что узнал все. Только не болтать до поры до времени.
Дома Витя долго не мог начать нужный разговор. Он подходил то к отцу, то к матери. Наконец, решился.
— Мама, говорят, в городе теплую одежду для партизан собирают. Ты слышала?
— Поговаривали женщины… Да ведь опасное это дело.
— У нас в типографии тоже такой слух идет, — вмешался отец. — Будто продукты и вещи собирают по квартирам и тайком в лес отправляют.
— Папа, давайте и мы, — горячо стал убеждать Витя. — Там ведь негде взять. А мы обойдемся, нам не так они и нужны.
— Да ведь не знаешь, куда нести, — колебалась Виктория Карповна.
Витя не выдержал.
— Я знаю, мама! К Богдановым носят. Будто за лекарства платят. Мы бы со Славкой…
— Мысль верная, — поддержал отец. — Ребят можно послать.
Витя понял это как окончательное разрешение. Вместе с матерью они стали разбирать сундук, где были сложены теплые одежда и обувь. Витя сразу же ухватился за ватный пиджак.
— Куда такой, — заметила мать, — куцый, да нескладный — в нем только за дровами ездить.
Но Витя по-своему оценил качества стеганки:
— Отдай ватник, мамочка. Папа его вовсе не носит. А там, знаешь, как пригодится — Куда удобнее, чем пальто да шуба. Уж я знаю…
Мать не возражала, и Витя отложил стеганку в сторону. Вскоре прибежал Славка. Он принес фуфайку и шерстяной свитер. Витя осмотрел фуфайку.
— Не годится, — твердо сказал он.
— Почему это? — запротестовал Славка. — Она теплая.
— Теплая? А это что? Дыра. И вот, на локте. Куда ж ты ее суешь? Да еще и женская. Засмеют.
— Это я у тетки стащил, — признался Славка.
— Ну и тем более неси назад, — проворчал Витя, рассматривая свитер. Он оказался целым.
Вася Марков принес теплые отцовы носки. Юра Алехин добыл немного сухих Фруктов Володя Житков — шесть бинтов и пузырек с йодом. Все завязали в два узелка, и Витя со Славой пошли к Богдановым.
Ребятам открыл Николай Петрович. Прищурившись, он настороженно оглядел их.
— С чем пожаловали, молодцы?
Витя подтолкнул Славку вперед, положил узел на пол.
— Мы к Александре Васильевне, — сказал он.
— Должен вас огорчить, ребята, — ответил Богданов. — Ее нет дома.
— Ну, тогда мы к вам. Нам все равно, — тут же перестроился Витя.
— Да, да, к вам, — подтвердил Славка, опасаясь, как бы их не выпроводили.
Перебивая друг друга, ребята стали объяснять, зачем они пришли. Витя развязал узел и достал ватник.
— Свитер еще есть, совсем новый, а это ватник. Мама сказала, что в нем только по лесам и ходить.
— Да ведь я не в лесу живу, — перебил его Богданов.
— Ну, вы не в лесу, а другие-то в лесу, — не смутился Витя.
— Конечно, — вставил Славка. — Это для них. Здесь, в городе, и так проходить можно, — он подергал себя за полу жиденького демисезонного пальто.
— Погодите, ребята, не тараторьте, — остановил их Богданов. — Ты, Витя, говоришь, что это за леченье и за лекарство. Но твоя мама, помнится, болела еще осенью прошлого года, лечилась в советской больнице. При чем же тут Александра Васильевна?
— Ну как же, — взмолился Витя. — Мама однажды руку порезала, и я к вам за йодом приходил. Помните? Ну, пусть не помните, а все равно, все равно вещи возьмите. У других берете… Мы тоже хотим помогать. И отец, вы ведь его знаете, разрешил… Богданов замахал на Витю руками.
— Постой, постой! Я ведь не против. Если ты действительно брал лекарство, пусть будет так. Скажи маме, что мы в расчете.
Богданов обнял мальчиков за плечи.
— И знаете что, ребята, — сказал он тихо и очень серьезно. — Сделали дело — и молчок! Понятно?
— Понятно, Николай Петрович! — заверил Витя. — Не подведем. Мы ведь тоже… тоже пионеры!
ТАЙНА ШУРИКА ВОРОБЬЁВА
Шурик Воробьев гордился тем, что его отец бьет врага на фронте. Но ему становилось очень жаль маму, когда она доставала из сумочки карточку отца и долго, тоскливо смотрела на нее. Шурик подходил к матери, прижимался к ее теплому боку головой, нежно гладил руки.
Обычно, набегавшись за день, Шурик спал крепко. Но на рассвете он часто просыпался от тихого стука в окно. Мать, шлепая по полу босыми ногами, шла открывать. Люди входили в дом бесшумно, огня не зажигали, и Шурик снова засыпал.
Люди эти оставались в их доме до вечера. В такие дни мать бывала особенно неспокойна. Она часто выглядывала в окно, вздрагивала при каждом стуке калитки. Иногда посылала Шурика во двор и наказывала смотреть, не идет ли кто-нибудь. Шурик понимал, кого боится мать. Прогуливаясь по двору, он то и дело выглядывал на улицу и предупреждал каждый раз, когда вблизи появлялся полицай или гитлеровец.
Бывало, что мать посылала Шурика с каким-нибудь поручением. Чаще всего это опять-таки случалось, когда в доме был посторонний. Шурик не требовал объяснения, с него было достаточно, что он помогает взрослым в их большой борьбе. Он был уверен, что люди, которые тайно приходят в их дом, — партизаны или красноармейцы, бежавшие из лагеря военнопленных. По тому, что ему удавалось услышать и увидеть, он догадывался, что к ним приходили связные из партизанского отряда. Они приносили оружие, чаще всего гранаты, а обратно уносили продукты и теплую одежду. Бежавшие из фашистского плена бойцы переодевались, отдыхали, и связные уводили их в лес, к партизанам. Но Шурик никому не говорил о своих наблюдениях и о том, что поручала ему мать, даже своему лучшему другу Вите Коробкову. Это была его тайна, которой он гордился и дорожил.
Чаще всего мать посылала его к Богдановым или к часовщику Николаю. Обычно она давала ему две гранаты-лимонки или пачку листовок и говорила: «Снеси Николаю». Он молча одевался и шел. Гранаты оттягивали карманы. Приходилось поддерживать их руками да так и идти — руки в карманах, беспечно посвистывая и глазея по сторонам. Он выбирал самый опасный путь — по Галерейной улице, через центр города, мимо зданий, где помещались полиция и гестапо.