РЫЖАЯ КРЫСА
Переводчик «ГФП-312» Альфред Михельсон был доволен собой. Прошло всего несколько месяцев, как группа фашистской тайной полевой полиции обосновалась в Старом Крыму, а гестаповская тюрьма уже переполнена. Благодаря ему, Михельсону, в руках полиции оказались десятки партизан, подпольщиков, советских разведчиков. С особой гордостью вспоминал Михельсон, как удалось ему заслать провокаторов в одну из феодосийских подпольных патриотических групп. Тогда сразу же были арестованы члены группы Михаил Гусько, Владимир Сердобольский, Мария Иогель, та самая, которую следователь полка назвал Красивой Марией. Она и впрямь была очень хороша, но и не менее упряма: сколько ни пытали ее, сколько ни истязали — не сказала ни слова: ни одной фамилии партизан, подпольщиков, ни одной явки.
А водолаз Гусько? Было установлено, что именно он, раздобыв где-то водолазный костюм, перерезал провода, идущие под водой к зарядам тола. В конце декабря 1941 года русский десант высадился в порту. Немцы пустили ток по проводам, уверенные, что порт взлетит на воздух. Но взрыва не произошло… Водолаз тоже упорно молчал. Заставить его говорить было невозможно.
Когда Михельсон думал о той твердости, с которой держались арестованные, его начинали точить сомнения. Правильно ли он поступил, перекинувшись в сорок первом к фашистам? Не испортил ли себе карьеру, не проиграл ли? Он мечтал заслужить доверие гитлеровцев и получить после войны тепленькое местечко городского головы или начальника тайной полиции. Но с конца 1941 года фашисты терпели одно поражение за другим, и теперь уже трудно было рассчитывать на победу. Пора каждому позаботиться о своей шкуре. Уже агенты, завербованные в свое время Михельсоном, — Зуб, Олейниченко все чаще поговаривают о том, куда укрыться, если фашистская Германия погорит. Они грабят арестованных, копят золотые вещи, помышляя устроиться где-нибудь в Швейцарии, на берегу Женевского озера. Подлецы! Думают только о себе. Ладно, Альфред их всех обойдет!
Но как ни успокаивал себя Михельсон, он не мог отделаться от мысли, что дела его из рук вон плохи. Об этом напомнил ему на допросе и схваченный по доносу Вятченко советский радист-разведчик, который называл себя то Володей, то Васей. Настоящего имени Михельсон так и не смог установить, хотя вырвал в злобе изобретенными Зубом щипцами все ногти на руках не только у разведчика, но и у его связного Павлика. Пытка, которую не могли наблюдать до конца даже следователи Блейер и Вайс. И вот, когда Блейер и Вайс сбежали и Михельсон остался один на один с арестованными, разведчик заговорил. Он сказал, глядя Михельсону с издевкой в лицо:
— Слушай, иуда! Пусть я умру, но и ты не надолго переживешь меня. Советские войска подходят к Одессе. Немцы дерутся за места на пароходах, отправляющихся из Севастополя. Куда побежишь, рыжая крыса?
Михельсон наотмашь ударил радиста рукояткой пистолета. Но слова разведчика зловещим напоминанием стояли в ушах.
Чувствуя, что он обречен, Михельсон злобствовал еще лютее. Он распекал агентов и требовал от них предательства, предательства и предательства. Не зря он так старательно, подстать себе, подбирал их: они шли на любую подлость. Только позавчера, переодевшись и выдав себя за бежавших из лагеря военнопленных, втерлись двое сыщиков в доверие к красноармейской вдове, и та свела их с людьми, которые должны были отвести их в партизанский отряд. За проводниками потянулась целая цепочка. Агенту Вятченко удалось, например, установить, что партизаны братья Стояновы частенько приходят из отряда домой в разведку и за продуктами.
Альфред сегодня поручил своим подручным следить за домом Стояновых.
И вот теперь, когда его личные дела складываются так блестяще и его карьера, казалось бы, уже обеспечена, немцы отступают по всем фронтам и тем ставят под удар все добытое ценой предательства и изуверства! Есть от чего прийти в уныние…
С таким настроением шел Михельсон в здание штаба «ГФП-312». Едва он переступил порог штаба, на него набросился с руганью комиссар Отто Кауш. Он упрекал переводчика в том, что тот небрежно несет службу и допустил побег заключенного из камеры. Михельсон молча выслушивал ругательства, так как считал, что действительно отчасти виноват.
Именно он завербовал около месяца тому назад одного из арестованных партизан в осведомители, а потом, проверив его на деле, рекомендовал часовым при заключенных. Ночью часовой договорился с арестованным накануне партизаном, и они оба сбежали. Погоня была безуспешной.
Исчерпав весь запас ругательств, Кауш потребовал, чтобы Михельсон ехал в Феодосию. Ему поручалось возглавить засаду в раскрытой гестапо явочной квартире. Вместе с агентом Бельчиковым Михельсон сел и дожидавшуюся у подъезда машину. Зло хлопнул дверкой, проворчал: «Проклятая работа».
На выезде из Старого Крыма они нагнали мальчишку. Михельсону вдруг подумалось, что это один из братьев-партизан Стояновых. Он приказал остановить машину и выскочил на шоссе.
— Документы? Фамилия?
— Коробков.
— Врешь! Чего шляешься?
Мальчик объяснил, что идет к родным, которые живут в деревне Спасовке, и предъявил справку от старосты. Михельсон повертел в руках бумажку, сердито пнул мальчика в спину: «Пошел!»
Витя не заставил повторять приказание. Он быстро зашагал прочь. Знал по опыту, что встреча с гестаповцами ни к чему хорошему привести не может и чем короче она будет, тем лучше.
Уходя все дальше от Старого Крыма, Витя не подозревал, что уходит — на этот раз — от большой, непоправимой беды, которая уже надвигалась на Митю Стоянова.
Мария Григорьевна Стоянова недавно потеряла одного из трех сыновей. Юрий командовал группой разведчиков в комсомольско-молодежном отряде Алексея Бахтина. Он погиб, прикрывая отход партизанского отряда в лес. Теперь сердце старой матери день и ночь трепетало в тяжкой тревоге за судьбу двух оставшихся сыновей — Анатолия и Дмитрия.
Митя пришел домой, когда уже совсем стемнело. Он был бодр, полон надежд: Красная Армия успешно наступала.
Партизанские силы в Крыму росли с каждым днем. Народные мстители стали теперь хозяевами не только в лесу, но и во многих деревнях. Но еще много крови должно было пролиться, многим и многим не суждено было увидеть, как покатятся мутными потоками с освобожденной земли вражеские орды…
Ранним утром Михельсон с двумя полицаями вломился в дом к Стояновым.
— Где сыновья, старуха? — кричал он.
— Не знаю… — обмерла Мария Григорьевна. — Ведь я говорила: с самой войны их не видела.
— Врешь! Нам все известно. Юрий недавно убит в бою. А Дмитрий где-то здесь. А ну, — крикнул он полицаям, — обыскать. Да крепче; как собаки, все нюхайте.
И предатели постарались. Они переворошили весь дом и нашли Дмитрия в чулане под ворохом соломы…
КОНЕЦ ГОЛОВИНА
Дед Савелий часто ходил на разведку и никогда не возвращался с пустыми руками. Сметливости и находчивости ему не занимать было, да и возраст иногда выручал — вводил в заблуждение фашистов: что со старого взять?
В этот раз Савелий вернулся не один. Он привел с собой немолодого уже человека, сухощавого, с продолговатым бледным лицом, в новой стеганой ватной куртке. Дед оставил новичка на попечение Вити, шепнув: «Лишнего не болтай» — а сам пошел к командиру.
— Я там пополнение привел, — сказал он Куликовскому. — Мужичок один. Ходит по лесу, партизан будто ищет. Только подозрительный, скажу я тебе, мужичок.
— Почему так думаешь? — вскинул на него глаза комбриг. — Только увидел человека — и сразу в подозрительные его.
— Чутье у меня на шпиков, — настаивал Савелий. — Помяни мое слово — недобрый человек.
— Да ведь сколько к нам людей идет. И не больно-то много среди них шпионов…
— Дело ваше, — обиделся дед Савелий, — но проверить не мешало бы.
— Это ты правильно говоришь, — поддержал его комбриг. — Потолковать надо, проверка никогда не повредит. Скажи Сизову, пусть займется.
Подозрения деда Савелия оправдались. «Мужичок» действительно оказался шпионом. Он назвался Федором Дюковым и сначала уверял, что бежал из лагеря военнопленных. Навели справки через подпольщиков: в лагере Дюкова не было. Шпион долго еще запирался, но, изобличенный, вынужден был сознаться. Да, его послали в этот отряд потому, что его предшественнику грозил провал. Так ему сказали. Он должен был каждую ночь встречаться с немецкими связными или оставлять донесения в условленном месте. Он рассказал, что гитлеровцы одновременно с ним и еще раньше заслали в горы несколько шпионов. Ими руководит некто «Жорж», фамилии которого Дюков не знает.
Это имя заинтересовало Сизова. Уж не Головин ли? Тот Жорж Головин, который еще в самом начале войны сбежал в Феодосии, воспользовавшись очередной бомбежкой, когда его вели на допрос.
Сизов не любил откладывать дело в долгий ящик. Посоветовавшись с Куликовским, он прихватил деда Савелия, несколько партизан и «мужичка» и отправился на операцию. Ночью подошли к указанному Дюковым дому.
— Стучи, — приказал Сизов.
Дюков постучал и прошел с дедом Савелием в хату.
Головина удивил несвоевременный приход шпиона.
— Нового агента привел, — объяснил Дюков.
Дед Савелий по-стариковски словоохотливо разговорился с Жоржем, сообщил ему несколько «важных» сведений и сумел так расположить к себе фашистского наемника, что тот решил его тотчас же представить начальнику разведки. Дед упирал на то, что ему необходимо до света вернуться в отряд: как бы не хватились его.
Не успели Жорж, Дюков и Савелий выйти во двор, как на них навалились разведчики.
Головина доставили в партизанский лагерь. На допросе он предъявил документы на имя крестьянина Тимофея Карасева, безвыездно проживавшего в Старом Крыму более двадцати лет.
— Послушайте, Головин, — напрямик сказал ему Сизов. — Ведь я вас знаю. Стоит ли запираться? Ваша биография нам хорошо известна.
— Откуда? — Жорж впился глазами в лицо следователя, припоминая.