– А Святослав, Игорев сын, что ждет его?
– Он будет великим воином, князь. Многие века его имя будет созвучно славе и мужеству. Он разобьет хазар, так что те не поднимутся больше, возьмет Саркел, Тмутаракань надолго станет нашей, возьмет Болгарию, будет биться с греками. Правда, ему придется оттуда уйти… А на днепровских порогах его подстерегут печенеги и убьют… И чашу из черепа его сделают. Паскуды!
Ольбард только мрачно кивнул и долгое время стоял молча. Савинова удивила его реакция. Сам Сашка всегда приходил в бешенство, натыкаясь на этот эпизод в книгах. Какой же поганью надо быть, чтобы так относиться к храброму врагу!
Поднявшийся ветерок сморщил сияющую гладь воды. Солнце светило по-прежнему…
– То, что ты поведал, печально, но вижу – се правда. Что до Святославовой смерти… Не надругались над ним печенеги. Великую честь оказали ему! Пить вино из черепа великого воина – значит, причаститься к его мудрости!.. Однако боги не решают за нас. Сильный и мудрый может избежать беды. Пророчества и предначертания исполняются там, где люди покорились судьбе. Если ты знаешь где ловчая яма, то обойти ее нетрудно. Потому грядущее содержится в нынешнем. Руны рекут – ничто не предопределено, и нет ничего такого, чего нельзя было бы избежать, – он остро глянул Сашке в глаза, отвернулся и пошел на корму.
Сашка налег на весло. Какая-то мысль не давала ему покоя. Вертелась рядом, просилась… Как кошка, царапающая дверь квартиры. Но стоило попытаться ее ухватить – ускользала прочь. Откуда она взялась? Князь что-то говорил… Ничто не предопределено… Нет, раньше…Что-то… И вдруг он понял, и понимание это едва не пригнуло его к доскам палубного настила. Огромная, тяжкая ноша… Но кто я такой, чтобы замахиваться на историю?.. Разве может человек, один человек, изменить все? Ход истории?.. Столько судеб и сил переплетено в нем!.. Но мысль не уходила, наоборот, она, как забияка на ярмарочной площади, встала посередь дороги, с вызовом ухмыляясь. Да, с вызовом! Никто здесь не обладает такой информацией, как он! Никто не знает последствий! Он, Савинов тоже знает не все, но многое… Знает, значит, может изменить!!!
– Силен и славен Тохтамыш, что не оставил от Москвы и праха, – продекламировал он. – Но был раздавлен, словно мышь, железной ратью Мономаха![69]
Храбр удивленно посмотрел на него.
– Мы прорвемся, брат! – сказал ему Сашка. – Все будет хорошо!
Тот в ответ недоверчиво покачал головой.
«Весла суши! – донеслось с кормы. – Ставьте ветрило! Ветер идет!»
Глава 8Тени
…Спутанно помню – кровь повсюду,
Душу гнетущий мертвый страх,
Ночь, и героев павших груду,
И труп товарища в волнах…
– В Изборске сидит Труворов внук Вадим, – рассказывал Храбр, – у него пять сотен русинов.
– Погоди, разве русин – это не название народа? Ведь вы сами себя так называете.
– Русин это воин, живущий мечом. А мы варяги – русь. Это то же, что урмане, к примеру, или словене. Есть еще россы – те в Полянской земле, где Киев. Все мы дети Славена, если не считать урман, да и те нам родня, правда дальняя. Русином же может быть любой – вятич, древлянин, хузарин ли, рус ли. Хватило бы воинского умения да удачи.
– А почему усы синие?
– Ишь, как много у тя вопросов. За пазухой их прячешь?.. Усы синие у тех, кто варягом родился, как я или Святомир. Это наш знак. Чубы же только у вождей, а синий у Ольбарда одного – он старший в роду. Ты же теперь тоже варяг – русь, но им не родился. Потому подбородок брей, а усов красить не можешь.
– А Ольбард? Сколько у него русинов?
– В малой дружине – пять сотен.
– Значит, в большой – ополчении – тысяч десять?
– Когда как – бывало и поболее… Так на чем я… Да, а в Полоцке – князь Рогволт. У него дружина сильна – без малого тысяча русинов. Поболее только у киевлян. Да новугородцы могут выставить столько же. У Малфреда Древлянского – пятьсот мечей, но ополчение очень большое…
– Интересно. У нас его везде Малом пишут, а варягов вообще считают свеями или данами.
– Малфред – оттого, что готского рода. Ну, а насчет того, что варяги – свеи, ты тут никому не говори. Обидеться могут… Может, там у вас и все остальное переврали? Хотелось бы верить…
Савинов пожал плечами:
– Мне бы тоже хотелось. Но, как говорили древние римляне: «Хочешь мира – готовься к войне!» Будем исходить из того, что переврали не все.
Они сидели у костра и тихо беседовали. Была ночь. Кругом вповалку спали воины, завернувшись в плащи. У берега темнели силуэты кораблей. Уже два дня они шли морем вдоль берега, сначала на юг, а потом на юго-восток. Непрерывной чередой тянулись поросшие лесом скалы, бухты, мысы. Нигде ни дыма, ни человеческого жилья. Правда, Храбр утверждал, что в лесах живут весины, но чужих они не любят и потому не показываются. В море некоторое время видны были большие острова. Надо думать – Соловки. По этим ориентирам Сашка уверенно идентифицировал место как Онежскую губу. Значит, теперь – вверх по Онеге, а там по рекам и до Белоозера недалеко. Говорят – если на волоках не замешкаемся, то дома будем через полторы-две недели.
Звезды над головой светили настолько ярко, что, казалось, их лучи могут исколоть руки, если протянуть их вверх. Лес окружал стоянку молчаливой стеной. Натужно звенели комары. Сашка радовался дыму костра, не то сожрут, кровососы. Он вспомнил, как один из ребят, которому довелось служить под Архангельском, рассказывал о местных комарах. «Оставишь, бывало, на столе хлеба краюху и оглянуться не успеешь – глядь, потащил! Ты его ладонью – хабах! Так не поверите – пальцы отшибаешь! А он управление теряет и на пол… Да так, что стаканы на столе гремят!»
Савинов невольно улыбнулся своим мыслям, хотя настроение было далеко не праздничное. Целый день его не оставляло чувство тревоги. Такое бывало оба раза, когда его сбивали фрицы, и в тот раз, когда поймали в клещи тоже, но тогда чудом удалось вырваться. Он частенько поглядывал на ближайшие деревья. Где-то там – сторожа. Не должны проспать вроде…
Храбр заметил его тревогу.
– Что, тоже чуешь недоброе? Выйдет из тебя вождь, попомни мои слова. Вон Ольбард с Диармайдом – те тоже не спят. Чуют. Следит за нами кто-то…
– Нападут?
– Могут. Хотя и не всяк решится напасть на сотню русинов. Дорого встанет…
– А следить-то кто может?
– Да та же весь, или урмане… Мало ли кто?..
Они помолчали.
Тени скользили между деревьев, как клочья тумана. Бесшумно сливались с ночным мраком, появлялись вновь. Свет привлекал их, но и заставлял держаться подальше. Они не боялись, нет. Без света нет и теней… Но яркий свет обнажает суть, а время еще не пришло…
– Скажи-ка, Храбр, а кто-нибудь знает, когда и каким путем вы должны возвращаться?
– А голова у тя варит, – уважительно заметил побратим, – знать о том могут. И врагов у нас в достатке. Да и не пустые идем… Надо бы с князем потолковать.
Он бесшумно поднялся и ушел в темноту мягким, охотничьим шагом. Оставшись один, Савинов придвинул поближе подаренный Хагеном меч. Но ночь прошла спокойно.
Следующий день лодьи снова шли вдоль береговой линии. Князь стоял на носу «Змиулана» и напряженно всматривался в прибрежную чащу. В разговоре с Храбром он промолвил только: «Устья Онеги нам не миновать. И они это знают. Нынче ночью спать в бронях».
Днем так и не было замечено ничего подозрительного, а к вечеру корабли достигли устья реки. Темнело. Солнце закатилось за горизонт, как раскаленное пушечное ядро, подпалив при этом усталые облака. Черные вершины деревьев клыками дракона царапали кровавое зарево. Вода пламенела отраженным светом. Два заката – один над другим – зажигали огромный погребальный костер, словно боги на небе справляли поминальную тризну. Корабли выволокли на песок, и те застыли грозными изгибами форштевней, как рвущиеся в пылающее небо неведомые существа… На берегу темнел какой-то навес из жердей. Видимо, здесь частенько останавливаются. Тут же воины запалили костры, отхватив у наступающей темноты изрядный кусок территории.
Савинов собирал хворост вместе со всеми. Несколько раз он чувствовал у себя на спине чей-то взгляд, но делал вид, что ничего не заметил. После трапезы, состоявшей из жареного мяса, черствых лепешек и сыра, похожего на камень, люди стали готовиться ко сну. Ложились, как бы невзначай, рядом – один подле другого, чтобы по тревоге вскочить и прикрыться щитами. Стражей поставили у костров. Похоже, Ольбард провоцировал неизвестных соглядатаев на нападение. В лес на этот раз князь никого не отрядил – верная смерть. Хагена и других скандинавов на всякий случай связали. «Еще не хватало, чтобы они нам в спину ударили, если нападающие окажутся их знакомцами…» – ворчал Храбр, затягивая узлы. Хаген презрительно молчал и позволил себя связать. Он дал клятву, а ему не доверяют. Сигурни усадили рядом и тоже связали. В бою некому будет за ней следить.
Вскоре все стихло. Казалось, лагерь действительно погрузился в сон. Стражи походили некоторое время, потом оперлись на копья и стали клевать носами…
Тени копились во мраке, слетаясь со всех сторон. Их было много, по крайней мере достаточно на такое количество людей. Сегодня они нападут. Нужно только выждать, когда жертвы уснут. Глупые, они поставили стражу только у костров… Выждать… Предводитель теней не думал о том, почему ненавистные чужаки на берегу так беспечны. Скоро настанет час, которого он так долго ждал. Скоро… Уже сейчас!
Когда темнота брызнула в дружину Ольбарда ливнем стрел и темные фигуры вынырнули из-за деревьев, воины разом повскакали на ноги, стряхнув сонную одурь. Один из стражей у костра упал, пораженный стрелой в лицо. Двое других успели стать в строй. Щиты с грохотом столкнулись краями. Дружина ощетинилась тяжелыми копьями, построившись клином. Первая волна напад