Годунов насупился. Понимаю, обидно. Но правда, как лекарство, – всегда горчит, и если я не скажу ее, то кто сделает это вместо меня? Вот и приходится обижать парня. Зато останется жив.
А что до приманки, то я пояснил, что стоит только нам с Федором затеять переворот, как Василий Иванович непременно начнет свою контригру. Более того, даю голову на отсечение, что она продумана им уже сейчас. Ну, например, отчего бы ему, едва узнав о благополучном завершении мятежа, самому не поднять бунт под благовидным предлогом мести за государя Дмитрия, которого изничтожил окаянный Годунов.
– Дак речь-то об убиении вовсе не шла! Нешто я головник какой?! – возмутился престолоблюститель. – И боярин со мной согласился, что негоже Дмитрия Иваныча жизни лишать, довольно с него и монастыря.
– Что-то мне сомнительно, – хмыкнул я. – Ему просто не позволят выжить.
– Мы его защитим! – твердо произнес Федор.
– А тебе не кажется, что тогда получается какой-то странный заговор – вначале свергнуть, а потом защищать? – поинтересовался я. – К тому же в этом случае Шуйскому прямая дорога учинить свой бунт против тебя, причем сразу же, едва ты засунешь государя в монастырь. И поверь, что под его лозунг «Спасем красное солнышко русской земли!» встанут все.
– Но зачем боярину таковское? – усомнился Федор.
Вот елки-моталки! Неужто он не понимает даже такой элементарщины?! Я, опешив, уставился на царевича. Тот продолжал простодушно глядеть на меня. Ой, как все запущено. Ладно, поясним и это.
Вообще-то расклад был и впрямь элементарен. Завалить Федора вместе со мной и нашими гвардейцами – делать нечего. И не только его одного, но попутно и Дмитрия, который погибнет от рук подлых годуновских наймитов при попытке его освобождения. Дальнейшее предсказать тоже просто. Да здравствует освободитель и спаситель земли русской! Славься, наш новый батюшка царь Василий Иванович!
Так, лицо посерьезнело, глаза потемнели от подступающей злости. Значит, дошло. Проникся, вьюнош, и осознал. Вот и славно.
– А я его еще жиковиной одарил, – зло произнес он.
– Какой жиковиной? – не понял я.
– Да у Ксюши взял. Уж больно просил боярин. Дескать, хоть и не время ныне, но в знак, что у него еще есть надежда… Ты ж сам сказывал, чтоб я с ним шибко не разругивался, потому и…
– Что-то не нравится мне эта просьба, – задумчиво произнес я, пытаясь понять, зачем Василий Иванович настойчиво клянчил перстень царевны.
Однако тут фантазия мне отказала, да и время было позднее, так что я отложил свои раздумья на потом. А на следующее утро и Шуйский, и Гермоген покинули Кострому, так что я благополучно забыл про жиковину, подаренную Годуновым боярину.
А зря…
Глава 13Удачи, неудачи и… танцы
Впрочем, без гостей мы оставались недолго. Стоило уехать одним, как всего через пару дней к нам прикатил другой, оказавшийся тем самым Петром Ивановичем Буйносовым-Ростовским, дочку которого предложил в жены царевичу Василий Иванович. И завел он речь о… сватовстве.
Нет, речь шла не о его дочери. Вопрос вновь касался Ксении, а Петр Иванович выступал в роли свата, представлявшего особу самого Федора Ивановича Мстиславского, который тоже возжелал породниться с Годуновым.
Правда, с ним разобрались довольно-таки быстро – получив такой же уклончивый ответ, что, пока продолжается траур, все разговоры о замужестве царевны, равно как и о женитьбе царевича, вести нежелательно, он уже на третий день удалился.
Казалось, можно было перевести дух, но не тут-то было. Прошла всего неделя, и я получил первую весточку от «надворного государева секлетаря и подскарбия» Афанасия Ивановича Власьева.
Помимо прочих новостей, которые касались его сборов в связи с предстоящим отъездом в Речь Посполитую для сватовства к Марине Мнишек, он в самом конце сообщил о том, что, по слухам, государь вроде как собрался в Ярославль, однако выглядит в последние дни несколько странно, пребывая уж больно сердитым, в отличие от своего всегдашнего добродушия и веселья.
Да еще Дмитрий помимо своих алебардщиков, которых завел вместо изгнанных поляков в качестве царской стражи, вроде бы повелел взять в предстоящую поездку аж три стрелецких полка, но о них он ведает худо – то ли правда, то ли нет.
Странно. Не многовато ли – три тысячи человек в охране, а если считать наемников, то чуть ли не три с половиной? Прикинув и так и эдак, я решил, что Власьев, по всей видимости, ошибся. К тому же куда больше внимания, на мой взгляд, заслуживало сообщение Афанасия Ивановича о том, что Дмитрий собирается ехать не один, а вместе с Басмановым и королевичем Густавом, который недавно приехал в Москву из Углича. Вот тебе и раз. Если сопоставить даты нашего с Ксенией пребывания у него и примерное время на дорогу, то получалось, что он сорвался с места чуть ли не через три, от силы пять дней после нашего визита к нему. Да и вообще – что ему понадобилось в столице?
Говорить царевичу о том, что государь приезжает в Ярославль, я не стал. В конце концов, город хоть и недалеко от Костромы, но во владения Годунова не входит, так что ни к чему его беспокоить. Однако кое-какие меры предпринял, ибо «ледокол» Дмитрий свои задачи пока что не выполнил, вот и надо воспользоваться удобным случаем – всего сотня верст по Волге. Выясню, когда он там появится, приеду и в очередной раз подтолкну государя к принятию составленных мною реформаторских указов. Правда, они пока только в черновом варианте, да и то благодаря усилиям Бэкона, то есть их еще предстояло переиначить на русский лад. К их обработке я и приступил, посвящая всякую свободную минуту этому занятию.
Работали втроем: Бэкон расшифровывал свои пометки, когда мне что-то становилось непонятно, а Яхонтов в основном занимался стилизацией – перегонял на общепринятый язык наши с Фрэнсисом творения.
Разумеется, не забывал я и про остальное. Погода уже не баловала, осень окончательно вступила в свои права, но мне и тут сопутствовала удача – дожди шли крайне редко, а что до холодов, то для русского человека это пустяки, особенно когда тягаешь бревна, а в перерывах в качестве разминки помахиваешь топором.
Правда, не все складывалось так, как надо. К примеру, стекольный завод, намеченный близ города, пришлось переносить подальше, вверх по течению Костромы, причем изрядно, верст на сто, и ставить его поблизости от какого-то Буй-городка на Кореге[67].
А что делать, если именно там мои венецианские стеклодувы Пьетро Морозини и Микеле Ипато, которых сразу по русскому обычаю переименовали в Петра Морозко и Миколу Ипатьева, нашли наиболее подходящий песок – не возить же за сотню верст сырье для стекла.
Тот факт, что именно близ Буй-городка мы разместили опального Семена Никитича Годунова, я, признаться, не знал куда отнести – к удачам или наоборот. С одной стороны, есть кому приглядывать за строительством, пускай и временно, а с другой… Поди разбери – угомонился ли зловредный старикашка, который своими глупостями, хоть и не желая того, сотворил столько зла для всего рода Годуновых, что ой-ой-ой! К тому же он до сих пор искренне считал, что главный виновник произошедшего не кто иной, как я.
Словом, немного поразмыслив, я решил ни к чему не привлекать бывшего главу сыска на Руси. Живет себе некий старичок в крепком добротном терему близ Костромы-реки под надежным надзором двух приставов, вот и пускай себе живет. Будем считать, отправлен на пенсию по причине преклонного возраста и пошатнувшегося на нелегкой службе в Аптечном приказе здоровья.
Тем более у меня в резерве имелся иной руководитель, в гости к которому я не преминул заглянуть, когда отвозил бригаду острожников к Буй-городку. Вот тогда-то, пользуясь оказией, я и слетал в Домнино, чтоб повидать Алеху, а заодно и уточнить последние новости, касающиеся его селекционных трудов.
Оказалось, все в порядке. Процесс идет, урожай собран и ссыпан в закрома, приготовленные заранее. Словом, парня можно привлекать к новому фронту работ – нечего бездельничать.
Поначалу детдомовец вновь высказал сомнения – дескать, он в этом стекле ни ухом ни рылом. Пришлось заняться внушением мыслей о его незаменимости:
– Контингент там, на стройке завода, несколько того – сплошь острожники. А ты эту специфику уже изучил, и лучше тебя с ними никто не управится.
– Так это чего, колония-поселение? – вытаращил он на меня глаза.
– Считай, что так, – кивнул я. – Да ты не бойся, они тоже по мелочовке сидят, отпетых бандюков нет, народ тихий. Опять же стимул имеется – если станут ударно работать, то царевич обещал скостить сроки.
Алеха замялся, но я, вспомнив одну из присказок своего отца, категорично заявил:
– Партия сказала: «Надо», комсомол ответил: «Есть». Так что и слушать не хочу никаких отговорок.
– А я не комсомолец, – огрызнулся он.
– И я беспартийный, – ласково улыбнулся я. – Только если сказано, что ты директор, – значит, будешь директор. И вообще, чего ты упрямишься-то? Я ж тебя не на целину посылаю… Пока, во всяком случае.
– А флот? – вспомнил он.
– Неужто так и не оставил мечту об адмиральских погонах? – умилился я. – Так завод тебе в этом не помеха. Вначале освоишься сам, потом найдешь заместителя – и вперед, на алых парусах громить кого попало и водружать российский стяг где ни попадя.
Словом, никуда мой Алеха не делся, приняв должность и казну и пообещав переехать в Буй-городок через три дня.
А вот с пацанвой, то бишь будущим личным составом второго Костромского полка, складывалось не совсем так, как мне хотелось. Нет, вербовочный процесс я наладил, но разогнать его до нужной скорости пока не получалось – подобрали лишь две сотни, все-таки Кострома не Москва.
Зато что касается мануфактуры, то бишь прядильно-ткацкого производства, все шло успешно, причем даже опережающими темпами – сказывался ударный труд острожников и то, что наполовину возведенный соседний корпус стекольного завода пришлось передать текстильному предприятию.