Так и есть, любопытство победило, тем более что я сидел от него на довольно приличном расстоянии и даже когда встал, то все равно до него оставалось не меньше двух с лишним метров, поэтому он счел себя в безопасности, неспешно вытянул из ножен саблю и повернулся, вглядываясь в угол.
Удар оказался точным – не зря тренировался. Я даже успел подскочить и аккуратно подхватить его обмякшее тело, чтобы ничего не загромыхало при падении.
Жаль только, что кистень пришел в негодность – ткань порвалась и половина камешков высыпалась. Но подбирать их было некогда – времени впритык и только для того, чтобы успеть придать лежащему нужное положение, после чего я снова отошел подальше и принялся громко командовать:
– Да не так, не так. Ты его за хвост хватай. За хвост, говорю тебе.
Удивленный столь загадочными выкриками, через минуту в дверном проеме показался второй из моих караульных.
– Ты что? – осведомился он у меня.
– Я-то ничего, а ты бы лучше помог своему товарищу, – кивнул я в угол. – Сейчас упустит, и она обратно уползет.
Часовой прошел внутрь и озадаченно уставился на своего приятеля, который лежал на полу, уперевшись головой в угол. Руки его были уложены мною под его тело, так что складывалось полное впечатление, будто он что-то там поймал и теперь застыл, боясь выпустить.
Для достоверности я на всякий случай добавил:
– Да крепче держи, чтоб не улизнуло.
Второй сделал еще пару шагов вперед, всматриваясь, что же там держит лежащий, нагнулся и… кулем свалился к ногам напарника.
Итак, полдела сделано. Но успокаиваться рано – предстояла еще уйма работы. Однако вначале допрос. Говорить мог только второй, которого я «благословил» иконой по голове, поскольку первый, приголубленный мною куда сильнее, так до сих пор и не пришел в себя. Впрочем, мне хватило и одного, ибо молчать он не собирался. Да оно и понятно – чай, наемник, а потому собственная жизнь превыше всего.
Спустя полчаса я уже знал, что государь разместился в одной из комнат-келий в домике настоятеля. Там же разместили Федора, а еще Басманова и Густава, который, оказывается, все-таки сопровождал Дмитрия в его поездке в Ярославль.
«Интересно, почему его нам с Федором не показали?» – мелькнуло в голове, но я отмахнулся от некстати пришедшей мысли – какая разница.
Теперь предстояло пересечь обширный монастырский двор и постараться снять часовых у ворот.
Ночь оказалась достаточно темной, чему я порадовался, осторожно выглядывая из кельи. Выдержав паузу, чтоб глаза немного привыкли к темноте, я тихонько прокрался вдоль стеночки. Далее нужно было пересечь открытое место, и я вновь застыл, готовясь к стремительной пробежке, а заодно высматривая часового. Так, кажется, есть, причем погружен только в мысли о дерьмовой погоде, судя по тому, как он ежится и пытается поплотнее закутаться в свой плащ-накидку или что там на нем сверху надето.
Я не успел первым – пока прикидывал момент поудобнее, сверху на часового спрыгнула черная фигура, завалив продрогшего бедолагу на землю. И тут же из темноты в их сторону метнулась вторая, на бегу выругавшись по-немецки.
Кажется, пришла моя очередь вступить в игру. Мне до ворот было куда дальше, чем спешившему на помощь второму караульному, но тут со стены спрыгнул второй гвардеец, преградив путь к дерущимся. Только тогда остановившийся немец догадался позвать на помощь и открыл рот, но крикнуть не получилось – ратник сбил его с ног.
– Ну и кишмиш вы тут устроили, – проворчал я, после того как уложил второго караульного и помог подняться на ноги Дубцу и Самохе. – А если бы я не подоспел?
– Дубец сказывал, что ты повелел обойтись без крови, а то б мы их куда быстрее завалили, – буркнул обиженный Самоха.
– Отменяю, – коротко ответил я и распорядился: – Один открывает ворота, только не настежь. А ты, Самоха, за мной, к покоям архимандрита.
Но влетать внутрь мы не спешили, затаившись за дверью и поджидая прочих гвардейцев. Лишь когда подле меня скопился десяток, я решил, что пора, и скользнул в темные сени.
Как ни удивительно, но бдительный обычно Басманов на сей раз словно заразился беспечностью от Дмитрия, и мы на своем пути встретили всего двух часовых, так что добрались до кельи, где сладко спал государь, без единой задержки. Расставив людей близ остальных дверей, чтобы никто не смог помешать, я вошел в опочивальню к безмятежно посапывавшему Дмитрию и бесцеремонно потряс его за плечо:
– Вставай, государь, а то Русь проспишь, – иронично заметил я ему.
Реакция Дмитрия на мое появление была странной. Едва он отошел от сна, как на его лице появилась… улыбка, которая спустя несколько секунд сменилась заливистым смехом.
Пришла моя очередь изумляться, поскольку так искренне покатываться от хохота может только человек, который не только совсем не боится, но и…
Додумать я не успел, потому что Дмитрий пояснил причину смеха:
– Ведь сказывал мне Басманов, чтоб я по-простому с тобой гово́рю вел, а я решил, что, коль пригрозить, лучшее выйдет, да запамятовал, с кем связался…
И он вновь закатился от хохота. Наконец, отдышавшись, он вытер выступившие из глаз слезы и с улыбкой констатировал:
– А ить ты и впрямь подумал, княже, будто я ентому старому дурню Шуйскому поверил, ась?..
Глава 15И снова в парилку
Окончательно все выяснилось через пару минут, когда Дмитрий рассказал о своем замысле. Дескать, единственное, чего он добивался, так это моего согласия возглавить кампанию боевых действий в Прибалтике уже сегодняшней зимой, рассчитывая, что перед угрозой пострижения Федора в монахи я дрогну и сам предложу ему это в качестве своеобразной платы за то, чтобы он оставил Годунова в покое.
Я еще колебался, но он в качестве доказательства, что так все и было на самом деле, предложил пройти к царевичу, который, по его словам, ничего не знает, в том числе и о том, что его якобы собирались постричь в монахи.
Верить на слово я отказался, и мы навестили опочивальню Федора. Царевич действительно спал как убитый, сладко посапывая и причмокивая.
– И как же ты объяснил ему мое отсутствие? – недоверчиво поинтересовался я, когда мы вернулись в комнату Дмитрия.
– Поначалу Басманов ответил, будто ты что-то неотложное вспомнил да к ратникам подался, а после второй чарки винца ему и вовсе не до тебя стало, – ответил государь.
– Он что же, так сразу и запьянел? – усомнился я.
– Так вино с травками было, – простодушно улыбнулся Дмитрий, – вот он и сомлел. Его и теперь не добудиться. Да он нам с тобой пока и ни к чему. Ты мне вот иное поясни: что в поклепе Шуйского правда, а что нет? Ведь не зря в народе сказывают, что дыма без огня не бывает, – задумчиво произнес он.
– Зря, – возразил я, решив умолчать про боярские уговоры возглавить мятеж – эдакая маленькая месть Дмитрию.
К тому же говорить о митрополите я не мог – дал слово, тем более что Гермоген-то как раз помалкивал. И еще одно: начни я рассказ, волей-неволей пришлось бы приплести царевича, ведь Василий Иванович разговаривал с ним, а не со мной, к тому же всем и без того понятно, что никто не стал бы беседовать со мной на эту тему, минуя Годунова.
Вдобавок еще и общий негативный настрой Думы, то есть сената, против меня. Словом, даже если скажу, толку никакого. Еще и боком может выйти – известно мне, как здесь устраивают свод[75], когда доказательства отсутствуют. Обоих на дыбу – и давай наяривать кнутом, пока кто-то один не выдержит и не признается либо в том, что оболгал, либо в том, что выдвинутое против него обвинение правдиво. Так что верят здесь словам того, кто дольше продержится под пытками, вне зависимости от истинности его показаний.
Скорее всего, я окажусь покрепче, хотя и это спорно – когда впереди топор, запираются до последнего. Но даже если и так, то, думается, мне будет мало радости от того факта, что Шуйский отправится на плаху, – помню я руки Васюка после дыбы.
– Зря, – повторил я. – Бывает, и притом сколько угодно. А правда только то, что он действительно заезжал в Кострому и просил руки Ксении Борисовны, но Годунов ему отказал, вот он и…
– Ну-у тогда понятно, чего боярин озлобился, – понимающе кивнул Дмитрий и перешел к вещам, которые его интересовали куда больше. – И как мы с тобой решим про Эстляндию?
– Если в эту зиму, то нет, – отрезал я. – Истинный воевода ведет людей в бой, но не на смерть. У меня же пока ничего не готово, ибо я только начал подготовку.
Но сразу же постарался смягчить свой отказ. Мол, есть и еще причины, причем дипломатического характера. Негоже нам отправляться на Эстляндию словно в набег, подобно банде разбойников, а ведь мы пока даже не отправили к шведскому королю посольство от имени Густава. И как знать, вдруг король решит согласиться и по доброй воле выделит родному племяннику все эстонские земли.
– Посольство, считай, готово. А войну можно объявить, как токмо последует отказ, а он непременно будет, – безапелляционно заявил Дмитрий. – Сказывал мне Густав, что некогда писал свеям по просьбе царя Бориса, да все без толку. Вот и ныне прока ждать неча.
– Прошло столько времени, – уклончиво заметил я.
– А хошь бы и выделили. Все одно дадена будет Эстляндия яко Арцигуставу[76] и даннику короля, а сие для меня негоже. То русские земли, и володети ими надлежит Руси! – запальчиво отрезал он.
«Скажите пожалуйста, какой патриот выискался! Прямо тебе Жорж Милославский, даже хлеще! – припомнилась мне гайдаевская кинокомедия «Иван Васильевич меняет профессию». – Тот только против разбазаривания царского добра выступал, а этот еще и добавить к нему кое-что решил».
Все мои последующие возражения Дмитрием отметались столь же легко и непринужденно, словно он готовился к этому разговору. Впрочем, почему «словно» – скорее всего, так оно и есть. Да еще, по всей видимости, подключил и Густава, который, торопясь жениться на Ксении, и рад стараться. Вон, даже не утерпел и намекнул Дмитрию, что снабдил меня таким замечательным оружием, против которого не устоит ни одно шведское войско.