— Степан! — купец окликнул меня шагов с пяти. — Разговор есть. Не уснул еще?
— Нет… — я сел, опираясь спиной о ствол дуба. — Зачем ты спрашиваешь, сплю я или нет?
Вопрос не ахти какой умный, но настрой надо было сбить с излишней серьезности. Очень уж решительно глядели на меня попутчики.
— Странный обычай. Разве спящий может ответить?
— А ты не так глуп, каким хочешь казаться, — проворчал Круглей. — Даже я поверил.
— Не понимаю тебя… — я говорил спокойно, не меняя тона. — Зачем казаться? Здесь глупым быть хорошо? — я прибавил в голос немного удивления и огорчения. — Жаль. Степан умный. Чужой — да. Много видит впервые — да. Не считать деньги — да. Глупый — нет. Степан воин! Глупый воин — мертвый падаль. Долго не жить. Глупый — плохо.
— Да. Ты прав, Степан, — купец, видимо, что-то окончательно для себя решил, потому что подошел ближе и сел на свое прежнее место, напротив меня.
Свободно сел, раскованно.
— Дурной голове везде убыток. И как я уже говорил раньше, я добро помню и зла тебе не желаю. Давай уже расскажи нам о себе. Одна голова хорошо, а четыре — лучше. Подумаем сообща, как быть… Негоже с такой тенью путешествовать. Раньше или позже — она тебя настигнет. А поскольку от чудища, о котором так горячо рассказывал Раж, на тебе только шкура, да и та — явно с чужого плеча, отбиться от ратников ты вряд ли сумеешь. Ну а на дыбе княжеские дознаватели вложат в твои уста любое признание. Ты уж поверь.
— Не понимаю…
Я принял самый тупой вид, какой только смог на себя напустить.
— Я нарушить закон?
— Этого я пока не знаю, — пожал плечами Круглей. — Но если ты хоть как-то причастен к смерти княжича Витойта — боюсь, о законе можешь забыть. Даже если бы у тебя нашлось, чем заплатить виру. Князья за свою кровь золото не берут, только жизнями. Или — городами… — последние слова купец пробормотал едва слышно, словно напоминая о чем-то самому себе.
Черт, черт и черт! Ну что мне делать? Продолжать изображать недалекого здоровяка, впервые в жизни с Карпатских кряжей спустившегося к людям обменять трембиту на соль и спички и узнавшего, что советской власти больше нет. Как, впрочем, и никакой другой тоже. Помог тот же Круглей.
Купец не мог изучать психологию, но разбирался в ней не хуже иных дипломированных специалистов.
Не дождавшись от меня ответа в отведенный срок, он улыбнулся, непринужденно покинул зону противостояния, подсел ко мне сбоку и положил руку на колено. Глядя при этом прямо в глаза.
— Да, ты прав, Степан. Пока мы не выпили с тобой братины, полного доверия нет. Но я готов это сделать хоть сейчас. Примешь ли ты мою кровь и мою дружбу?
Вот тебе бабка и Юрьев день! Купец предлагает мне ни больше ни меньше — стать его побратимом! Что на Руси, да и не только в ней, всегда считалось высшим проявлением родства и доверия. Брат или друг могут предать, побратим — никогда. И отказаться от такого предложения — значит нанести смертельное оскорбление. Хуже, чем в лицо плюнуть!..
Так что раздумывать некогда. Да и незачем, если честно. Побратим гостя — это не дикий варвар из неведомых стран. Это уже чин. И немалый!
— Приму. Считаешь, я достоин?
— Эй, парни! Несите сюда братину! — вместо ответа обернулся Круглей к Озару и Кузьме.
— А ты не слишком торопишься, Круглей?
Похоже, старшой не спорил с купцом, но и не одобрял такого решения.
— Скажи, Озар, сколько мы с тобою вместе по дорогам ходим?
— Считать по твоей части, — проворчал тот. — Много…
— Это ты в самое яблочко подметил, — кивнул Круглей. — Именно: считать и думать — по моей части. И потому что я это умею, мы еще ни разу без прибытка не возвращались.
— А как же тот случай…
— То был мой третий самостоятельный поход, — перебил Озара купец. — Тогда я был молод и глуп. Вон, как Кузьма в сравнении с тобой. С тех пор много воды утекло. Я научился кое-чему и теперь, не бахвалясь, могу утверждать, что немного понимаю и разбираюсь в купеческом деле. А главное — в людях.
— Может, ты и прав, — пошел на попятную старшой. — Есть в этом парне что-то. Необычное…
— Ну да, — встрял в разговор и Кузьма. — Конечно, есть. Он же варвар?
Мужчины переглянулись и рассмеялись. Наверно, поняли, что и сами не слишком отличаются суждениями от юноши. Просто он еще не умеет так хорошо скрывать свои мысли. А по сути…
— Ладно, будь по-твоему. — Озар развернулся и зашагал к возам.
— Дай-то Бог, — перекрестился купец, посматривая на меня. А потом прибавил чуть тише и в сторону: — Дай-то Бог… Но, чувствую — не ошибаюсь…
Мне бы его уверенность. А ведь побратимство, как братина — с двумя ручками. Он во мне что-то разглядел пытливым купеческим взором, а что я о торговце, то бишь госте Круглее из Белозерья знаю? И брать на себя такие обязательства?! А вдруг он… Хотя, если по совокупности.
— Я вижу, Степан, что ты в смятении пребываешь?
— Нет… Но…
Красноречиво. Ничего не скажешь. Зато точно отражает мои мысли.
— Наверное, традиции наших народов схожи, но не до конца, — кивнул Круглей, видимо, все-таки сумевший что-то понять из моего мычания. — Позволь объяснить, а то ты побледнел, прямо как шкура людоеда… Ха-ха-ха…
Он дружески ткнул меня кулаком в бок.
— Я предлагаю тебе распить с нами «малую братину», походную. Не с молоком, а — вином. Что сделает нас побратимами на время этого похода. А принять «большую» братину или покинуть товарищество — будем решать, когда домой вернемся.
— Вот как?..
Ну, это значительно упрощает ситуацию. Такой «союзнический» договор я могу подписать. Сам в попутчики набивался.
— А у вас иначе? — поинтересовался купец.
— Да. Иначе, — кивнул я. — Один раз. Навсегда…
— Сурово, — оценил Круглей. — То-то, я гляжу, ты как просватанная девица смутился, — хохотнул добродушно. — Вроде и отказать людям неудобно, того гляди до старости в девках засидишься, но и другой сердцу мил. Не робей, Степан… — вслед за первым последовал второй тычок под ребра. — Будет у тебя время к «невесте» приглядеться да ближе познакомиться.
Тем временем Озар вернулся, неся в одной руке посудину, больше всего похожую на супницу, а в другой — полуведерную бутыль, оплетенную лозой. Поставил все это перед нами и сам присел напротив. Чуть помешкав, рядом примостился и Кузьма.
Круглей проворно вышиб чоп и наполнил братину темным и густым вином.
Запах был такой, что мне сразу представились бесконечные виноградники Одессчины. Длинные, уходящие за горизонт ряды виноградных лоз, дрожащие в дымке перегретого воздуха и наполняющие его пряно-сладким духом созревающих гроздьев. А еще такой же запах стоял в моем номере, из-за того что мы с подругой умудрились опрокинуть початую бутылку «Изабеллы» на кровать раньше, чем сами в ней оказались. И хоть простыни сменили уже на следующий день — аромат винограда и страсти не выветрился до конца сезона.
Что-то я отвлекся. А купец уже надрезал кожу на предплечье и выставил руку над посудиной, позволяя каплям крови упасть в вино. Подождал немного и протянул кинжал мне. Что означало: время раздумий и дебатов прошло, пора голосовать. Ну, надо — значит, надо.
Я несильно полоснул себя клинком на ладонь ниже локтя, удивившись мимоходом, как легко средневековое оружие вспороло кожу, не хуже скальпеля. Потом тоже протянул руку над братиной. Крупные капли крови срывались, будто нехотя, ударялись о темную поверхность вина и пропадали там, разбегаясь во все стороны мельчайшим бисером. Выждав примерно такое же время, как и Круглей, я отодвинулся. Освободившееся место тут же заняла рука Озара.
Угу, значит, у нас теперь будет круговая порука. Интересно, а на остальных членов каравана — тех, что уцелели, но еще не могут ходить — клятва верности распространяется или нет?
После старшого обозника и Кузьма добавил в братину немного крови. Стало быть, круг замкнулся, пора пить.
Но, как оказалось, ритуал еще не закончился. Купец полоснул себя по руке второй раз.
— Эту кровь я даю за тех, кто верен мне, но сам участвовать в братании не может.
«Вот и ответ. Клятву, оказывается, можно дать не только за себя, но и за того парня. Типа боги услышали, и если чего — подтвердят».
Вот теперь, похоже, точно все, пора пить.
Что Круглей и сделал.
Купец перекрестился, удобно взялся за обе ручки посудины, громко выдохнул и поднес братину ко рту…
Успел он сделать хоть глоток или нет, я так и не понял, но в этот миг что-то сердито просвистело рядом с моим ухом, обдав холодным ветерком. Потом стрела ударила в дно братины, раскалывая посудину, и — продолжая движение, тюкнула купца в лоб. Отчего Круглей вытаращил глаза и повалился на спину, обливаясь… вином.
Глава десятая
Никто не кричал: «Наших бьют!» или «Спасайся, кто может!», как и «Ура!». А тихо и слаженно, словно проделывали это сотни раз, дядька Озар и молодой Кузьма упали ничком и откатились в противоположные стороны. Подальше от костра. Пропав из поля зрения раньше, чем я успел хоть что-нибудь сообразить.
У разбитой братины остались только я и частично оглушенный купец.
Я — потому что не знал, как правильно реагировать на подобную каверзу. Ну а Круглей из-за временной неспособности двигаться.
Купец барахтался на спине, как большой жук, мотал головой и ругался, словно представитель обувной гильдии. Я и не подозревал, что можно так причудливо сопоставлять слова определенного толка.
В конце концов ему удалось снова сесть. После чего Круглей первым делом сграбастал нокаутировавшую его стрелу, присмотрелся и зло переломил древко. Сложил обломки вместе и переломил еще раз. Я уже приготовился стать свидетелем опровержения старинной притчи о прутьях и венике, но купец не стал продолжать экзекуцию, а отшвырнул щепки в сторону, еще раз ругнулся и произнес нечто более осмысленное:
— Запорю чертовку!.. Вот где у меня ее выходки! — купец наглядно продемонстрировал верхний предел своего терпения, чиркнув ребром ладони под бородою.