— Но! — в этом месте купец так насупил брови, что они наползли одна на другую. — Смотри, Чичка, если ты позволишь себе хоть малейшее непослушание или своеволие, я отправлю тебя обратно в Белозерье с первым попутным отрядом. Которым вполне может оказаться десяток Ража. И буквально завтра! Надеюсь, в этот раз ты меня услышала?!
— Да, дядя. Спасибо, дядя…
Девушка выслушала нотацию купца, склонив голову, и только один раз зыркнула из-подо лба в мою сторону. Когда Круглей огласил амнистию в кровавом вопросе. С явным любопытством… Видимо, после нашего вчерашнего разговора, она не ждала от варвара подобного благородства.
В дополнение к устным угрозам у Чички, несмотря на клятвенные заверения быть ниже травы и тише воды, отобрали коня, привязав его к задку последней телеги. А саму девушку определили на идущий в середине валки воз. Здраво рассудив, что правя упряжкой из пары волов, она уж точно ничего не натворит, даже если захочет.
После чего все заняли свои места, и купеческий караван двинулся в путь.
Замыкая обоз, то есть — идя рядом с конем Чички, я имел возможность неторопливо и скрупулезно разглядывать его хозяйку. Вернее, только вид сзади. Но, когда долго занимаешься спортом, невольно учишься читать «язык» мышц и тела. А он тем красноречивее, чем больше человек погружается в собственные мысли.
Сейчас спина рыжеволосой красавицы — которую совершенно без купюр можно переносить на страницы шекспировского «Укрощения строптивой» (не путать с фильмом Андриано Челентано) — отчетливо говорила о растерянности и тревоге.
Девчонка явно чего-то боялась, но считала ниже своего достоинства поделиться этими страхами даже с родным дядей. Гм? Значит ли это, что вдобавок ко всем прочим ребусам и загадкам щедрая судьба подсовывала мне еще одну тайну? Словно мне своих проблем мало? А с другой стороны — не зря поговаривают, что мокрый дождя не боится. Так что…
Ощутив взгляд, Чичка проворно оглянулась, вопросительно посмотрела на меня и, не дождавшись ответной реакции, громко фыркнула. Мол, вот еще. Плечи ее при этом расправились, а спина выпрямилась.
Во второй раз, с десяток минут спустя, девушка оглядывалась не так порывисто, а как бы ненароком. Чисто случайно, ага… Вот, решила посмотреть, как там ее конь, ну и я непонятно зачем в поле зрения попал. Теперь взгляд девушки был чуть рассеян и задумчив. Спину она все еще держала ровно, но плечи уже опустились, а голова склонилась набок.
Третий раз, примерно через полчаса, она взглянула на меня из-под руки, когда поправляла платок. Мельком, но успев покраснеть, когда наши глаза встретились.
Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она,
Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…
После чего Чичка неспокойно заерзала на облучке, задергала вожжами, словно управляла лошадьми. В общем, неуютно девчонке стало. Очень неуютно!
Вполне возможно и даже наверняка нам нашлось бы о чем поговорить, но именно тогда и зарядил дождь. Не то чтобы слишком густой, но паскудный. Мерзопакостный…
Легкий ветерок, дующий в лицо, подхватывал водяную пыль и бросал ее прямо в глаза. Так что приходилось брести почти вслепую, часто моргая, прикрываясь ладонью и глядя себе под ноги. Естественно, ни о каком задушевном разговоре в таких нелетных условиях и речи быть не могло.
А когда, ближе к вечеру, непогода наконец-то угомонилась, впереди показались строения Западной Гати. Острые крыши городища и высокие стены частокола словно пылали, подсвеченные, как отблесками затухающего костра, багрянцем закатного солнца.
— Эй, на дороге! — заорали с привратной башни. — Шевели копытами, если под стенами ночевать не хочешь!
— Здорово, Носач! — прокричал в ответ купец. — А с каких это пор ты стал решать: кого в город пускать, а кому у ворот утра дожидаться?
— Круглей?! Ты, что ли?!
— А что, не похож? — развел руками купец. — Ну да… У меня ж нет такой знатной и видной издалека приметы!
— Эй, хлопцы! — стражник перегнулся через парапет и отдал распоряжение кому-то внизу, невидимому мне. — Погодьте запирать! К нам гость из Белозерья пожаловал!
Тяжелые створки ворот нехотя остановились и не менее лениво поползли обратно, отворяясь на всю ширь.
— Карпо! Подмени меня! — продолжал командовать Носач и, не дожидаясь смены, загрохотал сапогами по ступеням.
Минутой позже он показался в проеме ворот и торопливо пошел навстречу каравану. Стражник был долговяз, худ и нескладен, словно Всевышний сэкономил или схалтурил на его сборке. Дав кости, сухожилия и кожу, но — напрочь проигнорировав мясо и жир. А потом, в виде компенсации, прицепил получившемуся индивидууму огромный нос. В простонародье именуемый шнобелем.
— Здорово, Круглей! — распростер объятия Носач. — Сколько лет, сколько зим… Ты даже не поверишь, как я по тебе соскучился.
— Думаешь, что снова сможешь обыграть меня в кости? — проворчал купец.
— Ну вот… — вздохнул стражник, опуская руки. — Купеческую натуру не спрячешь. Я, можно сказать, со всей душой. А он — о деньгах…
— Угу, — кивнул купец, посторонясь с дороги и увлекая за собой Носача. — Мне вот интересно: если бы в тот раз не я оставил на столе десяток рублей, а ты. Наша встреча сейчас была бы столь же радостная?
— Да ладно тебе, Круглей… — Стражник все-таки оплел коренастого купца своими граблями. — Это же судьба. Сегодня мне улыбается, завтра — тебе скалится. Что с дуры взять?.. Баба, она и есть — баба.
— Кстати, о судьбе, — неторопливо высвободился купец. — Так с чего ты значок десятника нацепил? Кого она ради такого случая под зад пнула?
— Трясила на той седмице в лесу пропал… — помрачнел Носач. — Через день хватились. А нашли столько, что и похоронить нечего было. Сперва считали: медведь задрал… Но после того, что знаменосец Мстислава тут порассказывал, многие тоже на людоеда думать стали.
— И много Раж наплел? — хмыкнул купец.
— Достаточно, — кивнул стражник. — А народу только дай посудачить. Уже на следующий день с десяток очевидцев обнаружилось. Тех, кто людоеда своими глазами видел. Скажи, Круглей, есть в том хоть слово правды, или брешет знаменосец? Только честно. Не выгораживай земляка. Я никому, клянусь… — стражник заговорщицки оглянулся. — Ты пойми, если такое чудище неподалеку бродит, мне и караулы, и разъезды иначе организовывать надо.
— Погодь, — удивился Круглей. — Я что-то не пойму. Ты у нас десятник или сотник? Или Ждана тоже медведь задрал?
— Купец ты знатный, — усмехнулся Носач. — Удачливый…
— Тьфу-тьфу-тьфу!.. — тут же поплевал через левое плечо Круглей.
— Но в службе ничего не смыслишь. Сотник — это господин! А десятник — руки в мозолях и задница в мыле. Понял?
Круглей посмотрел на последнюю телегу, проезжающую ворота, и зашагал следом. Стражник не отставал. Держался рядом.
— Озар!
— Да, хозяин?
— К Никифору во двор загоняй. Скажи, я чуть позже подойду. Ужинайте без меня, если задержусь.
— Хорошо, хозяин.
— Если десятник Раж еще там, угости его и ратников. Только не слишком усердствуй. А то я тебя знаю. До первой чаши скуп, как монашка на ласки, а потом — от шинквасу за уши не оттащишь.
— Обижаешь…
— Предупреждаю. Платить-то мне. Чичка!
— Да, дядя.
— Присмотришь за ними.
— Хорошо, дядя.
— Степан! — увлекшись, купец рявкнул мне прямо в ухо. Ведь я шел за последней телегой. Так что я даже отшатнулся чуток и помотал головой, словно от хорошей оплеухи.
— Да, хозяин?
А чего, я как все. Тем более, раз денежку платит, выходит — работодатель, сиречь — хозяин.
— Дождись меня.
— Хорошо, хозяин…
Собственно, я и не собирался никуда. Во всяком случае, до утра.
— Значит, хочешь о людоеде разузнать? — понизил голос Круглей, поворачиваясь к десятнику.
— Был бы благодарен.
— Тогда вот что я тебе скажу, Носач. Это — правда!
— Все?! — не сдержался от громкого восклицания стражник.
— Ну ты и спросил, — насмешливо хмыкнул купец. — Откуда мне знать, какие у вас тут слухи ходят и что Раж наплел, чтоб дармовой кувшин вина выпить.
— Так пошли ко мне в караулку, — ухватил Носач гостя за концы кушака, словно вожжи в руки взял. — Не сомневайся, сухое горло драть не будешь. А как ночной караул выставлю… — он посмотрел на закат. — Скоро уже. Продолжим у Никифора. Я угощаю…
— Ого! — удивился Круглей. — Видать, и в самом деле сильно припекло. Если ты на такие растраты идешь. Ладно, уговорил…
Он еще что-то говорил, но караван, в отличие от купца и стражника, не остановился в воротах, а хоть и медленно, но отдалялся от них, увлекая и меня следом. Так что я последние слова этого разговора уже едва расслышал, выворачивая голову назад и рискуя свернуть себе шею. В том смысле, что не глядел под ноги. А улицы в городище, именуемом Западная Гать, еще не асфальтировали и даже булыжниками не мостили.
Кстати, почему Гать? Что-то я ни речки, ни какого иного водоема не наблюдал, да и в воздухе близость воды не ощущалась…
Вполне широкая улица, так чтоб без ругани и мордобоя могли разъехаться две повозки, свернула от ворот вправо и плавной дугой поползла в глубь селения. Оставляя по правую руку какой-то приземистый дом с плоской крышей, большой амбар; длинное, крытое тростником строение, судя по специфическому запаху — конюшню. Потом еще один амбар, примерно на метр приподнятый над землей на сваях. Левую сторону занимали обычные пятистенки, собранные из цельных стволов, на фундаменте из дикого камня. Избы не жались в кучу, а чинно смотрели через низкий плетень на улицу выносными крылечками и небольшими окнами, шагов этак через десять друг от друга. Свет в окошках не горел, а кое-где они и вовсе были прикрыты глухими ставнями.
В общем, ничего странного. А чем еще заниматься в потемках, без радио и телевидения, не говоря уже о компьютерах и игровых приставках, как не сны рассматривать? Вот и укладываются люди на отдых вместе с солнцем. С ним же — и встают. То есть примерно в двадцать два отбой и в четыре тридцать ночи (язык не поворачивается такую рань утром назвать) — подъем! Жесть! Нормальный горожанин моего возраста и века в десять только из дому на вечеринку собирается. Тем более летом…