Услыхав про Никифора, я ожидал, что обоз свернет в одно из таких подворий. Еще подумал: «Как же все это хозяйство там поместится?» Но оказалось, что так назывался постоялый двор.
«У Никифора».
Собственно, самому Никифору, наверно, принадлежал только просторный дом с пристройками, потому что обширный пустырь от крыльца и до частокола стены городища не был отделен хоть какой-нибудь изгородью. Только и того, что с дальнего края площади, над колодезным срубом задирал нос «журавль», а в разных местах имелась вкопанная коновязь и крепкие долбленые желоба — поилки и кормушки для животных.
У коновязи, обмахиваясь хвостами, скучало несколько не расседланных лошадей. Пара, судя по цвету попон, княжеских, а еще пяток — чужих. В том смысле, что такое сочетание цветов мне пока незнакомо. Остальных — я о лошадях отряда из Белозерья, — наверно, выгнали в ночное. Значит, обратно Раж не торопится. Видимо, гатчане по-прежнему щедро угощают рассказчика. Или он все-таки решил дождаться обещанного купцом застолья. Так что знаменосец с большой вероятностью подпадал под категорию не только подлецов и врунов, но еще и жмотов!
Как сказал классик: «Хороший человек… Солонку спер… И не побрезговал!..»
Похоже, завсегдатаями «У Никифора» были не только люди.
Волы сами, без каких-либо понуканий и дополнительных «цоб-цабе», уверенно затащили телеги в дальний угол пустыря, — встав в один ряд, как солдаты на плацу. Похлестывая кисточками хвостов по бокам и нетерпеливо косясь на обозников. Мол, эй, мы свое исполнили, так давайте распрягайте уже. Поите и кормите. Чего возитесь? А круторогий, черный как смоль, мощный вожак, с которым, если бы не специфическая операция, прибавившая животному миролюбия, не всякий тореадор рискнул бы выйти на арену, оглянулся на запертые двери корчмы и трубно заревел. Точь-в-точь подходящий к причалу паром. Типа: «Я не понял! А где оркестр, цветы, встречающие?!» И на всякий случай издал повторный гудок. В смысле — мычание.
— Правильно, Крук, — одобрил Озар. — Буди лентяев. Солнце только закатилось, а эти лежебоки уже дрыхнут. Нет чтоб гостей привечать. Никифор! Спишь, что ли?!
— Чего разоряешься?! Приехал, так распрягай, да внутрь ступай…
На крыльцо корчмы вышел крепкий, плотно сбитый, но существенно перекормленный мужчина. Оперся выступающим животом о перила крыльца и с удовольствием почесал пятерней широкую грудь.
Видимо, один из огромной череды Никифоров, заправлявших здешним постоялым двором. Это я к тому, что лет корчмарю на вид было не больше тридцати, а дом, судя по состоянию стен и крыши, не только молодость, но и расцвет свой давно пережил.
— Вот те и здрасьте… — От такого «гостеприимства» Озар даже опешил. — Эй, хозяин! Ты только что перебрал, или еще от вчерашнего не проспался? Деньги лишние появились? Так мы сейчас к Аарону Косому оглобли развернем.
— Да хоть к черту лысому… — равнодушно ответил тот, демонстративно зевая и даже не пытаясь рассмотреть, с кем говорит. — У меня и так горошине негде упасть. За то время, что белозерский десятник тут байки травит, все, что было в погребе да на чердаке, слушатели выжрали и вылакали… А новые припасы только завтра прибудут. Так что хотите — располагайтесь прямо во дворе, а нет — так и проваливайте. Могу предложить только воду из колодца и… очаг, если ужин приготовить себе захотите.
— Гм, — потер переносицу старший обозник. — Батька твой умнее был. Впрочем, чему удивляться, если нянька тебя в пять лет как раз с этого самого крылечка и уронила. Думали — убьешься, а ты выжил. Мочил кроватку, правда, лет до десяти, но это неважно. Может, тебе так нравилось?
— Дядька Озар? — словно проснулся здоровяк. — Это вы, что ли?
— Если цыгане не подменили, то он самый. Но ты, Никифор, не утруждайся. Мы сейчас уйдем… А ты — это, постой на крыльце и дверь придержи. Думаю, когда народ узнает, что в корчме Аарона сам гость Круглей рассказывает правду о Людоеде, они отсюда, как стрижи, умчатся.
— Эй, эй! — забеспокоился хозяин постоялого двора. — Зачем к Аарону?.. Я же не знал, что это вы. Крестный, простите дурня за-ради бога. Да я сейчас всех этих пьяниц прочь выгоню, а для вас место освобожу. Погодите чуток! Я мигом!
— Стой! — в сердцах рявкнул Озар. — Вот уж и впрямь: заставь дурня Богу молиться, так он в поклонах лоб расшибет. Не надо никого выпроваживать.
— А как же… — Корчмарь уже скатился к нам и теперь неловко переминался перед Озаром с ноги на ногу, как нашкодивший ученик перед воспитателем.
— Сюда слушай! — Озар уткнул палец в пузо Никифора. — Пока никто не проведал о том, что Круглей с Белозерья пришел, пошли людей в лавки припасов скупить побольше. И особенно не торгуйся, — прибыток все равно возьмешь. А потом, пока мы со скотиной управимся да мыться будем, вели во дворе столы поставить. Как на свадьбу. Смекаешь? Земля вроде просохла после дождя, а новый — не собирается… Так что на воздухе даже лучше, чем в духоте тесниться…
— Да! — обрадованно вскричал тот. — Спасибо, крестный!
— Не за что пока. И вот еще… Чуть не запамятовал из-за тебя, балбеса! За лекарем и травницей пошли. Раненые у нас. Пусть поглядят.
— Все сделаю, — корчмарь аж пританцовывал от предвкушения наживы, — не беспокойтесь. И ночевать вас на улице не оставлю. Даже если самому на сеновале спать придется.
— Другой разговор, — проворчал Озар. — А то: пропадите пропадом, пошли все к черту! Тьфу, не к ночи будь помянут… прости Господи, — перекрестился старшой.
Корчмарь мотнул головой, как застоявшийся конь, и с лошадиным топотом умчался отдавать распоряжения.
Глава двенадцатая
Когда Круглей с десятником стражи зашли на подворье постоялого двора «У Никифора», приготовления к грядущему банкету уже вошли в завершающую фазу.
Прислуга доносила с кухни последние миски с закусками, под бдительным взглядом Озара выставляя все самое вкусное на центральный стол. Тот, что короткой поперечиной соединял воедино примыкающие два ряда столов и скамеек. Все это сооружение довольно ярко освещалось множеством факелов, натыканных прислугой всюду, где только можно.
А я, чтоб не путаться под ногами, отошел к кормушкам. Свет от факелов сюда почти не доставал, а стоящий у волов обозник никого не удивит. Поэтому я был для других почти невидим, тогда как сам мог наблюдать за всем подворьем.
— Странно, — пробормотал купец. — Равноапостольных Петра и Павла на прошлой седмице чествовали. День нынче будничный, — так что ни свадьба, ни крестины не к месту. Помер, что ли, кто-то?..
— Не слышал, — пожал плечами Носач и ловко ухватил пробегавшего мимо прислужника-поваренка. — Чего тут у вас?
— Пусти, дядька! — задергался тот. — Вишь, не поспеваю! Уже с ног все сбились.
— Да ты не шебаршись, а отвечай по делу. Быстрее отпущу.
— Гость знатный к нам пожаловал! Из Белозерья! — затараторил парнишка, поняв, что так и в самом деле проще отделаться. — Ну, отпускай! Хозяин заругает! К нам сейчас вся Гать соберется, рассказ Круглея послушать, а мне еще на тот конец за свечами бежать.
— Чей рассказ? — опешил купец.
— Да ты что, дядя?! — сделал огромные глаза прислужник. — С луны свалился, что ли? Сказывают, он самолично Людоеда знает! Вот!
— Гы! — осклабился Носач, отпуская парнишку. — Похоже, слава впереди тебя бежит, гость Круглей. Того гляди, завтрак у сотника вкусишь, а на обед уже и к городскому старосте зван будешь. Да, нужное знакомство не последняя вещь в жизни торговца. Очень это обстоятельство на размер торговой пошлины влияет…
— Отстань, — сердито отмахнулся купец. — Сейчас только узнаю, чья это затея. И уж тогда шутнику не поздоровится, чтоб мне лопнуть!
— Тихо, тихо… — придержал его за рукав Носач. — Чего ты раскипятился? Убудет, что ли? Скучно людям, вот и желают россказней новых. Ну и пускай веселятся. Все лучше, чем дома жену за косы таскать. А тебе — почет и уважение.
— Вообще-то ты прав, — улыбнулся купец. — И в самом деле, погорячился я. Суть истории вскоре забудется, а что заезжий купец людей уважил — в памяти останется. И за покупками в мою лавку первую пойдут.
— Так у тебя нет в Гати лавки? — помотал головой стражник. — Ты только проездом у нас останавливался?
— Теперь будет, — пожал плечами Круглей. — Судьба. А заодно и Чичку пристрою. Ф-фу, как гора с плеч. Вот уж действительно: где найдешь, где потеряешь?.. Девчонке в Белозерье не сидится, ну так пускай здесь обживается. А ты — присмотришь. По старой дружбе…
— Ну, не такой уж и старой… — подкрутил ус Носач.
— Степан, иди сюда! — заметил, наконец, купец и меня. — Может, ты растолкуешь, что тут происходит?
— В корчме Раж гуляет, теша люд байками о великане-людоеде. Никифор хотел нас на улице ночевать оставить, вот Озар и придумал, как нам на ночлег устроиться и погулять за счет заведения. Знаменосец наверняка уже одно и то же по кругу талдычит, а народ свежие новости услышать хочет.
— Умен, черт… тьфу-тьфу-тьфу!.. Вот пусть сам и отбрехивается. А я рядом посижу, поддакивая с умным видом, — Круглей потер злорадно ладони.
— Это тот самый варвар, о котором ты упоминал? — поинтересовался Носач, разглядывая меня с бесцеремонностью таможенника.
— Он самый, — кивнул купец.
— Точно, — подтвердил я. — Дикий и совершенно нецивилизованный.
Носач пару секунд вдумывался в мои слова, потом всхрапнул, как лошадь, и довольно заржал.
— Прости, парень… — протянул мне свою руку. — Я — Носач. Будем знакомы…
Я ограничился ответным рукопожатием. Как учил апостол Павел: «Не будьте слишком умными, но будьте умны в меру». Что значит: не высовывайся без необходимости, ибо птицы гадят в первую очередь на лысины памятников.
— А что тут происходит? — Голос, донесшийся с крыльца корчмы, показал, что не только купцу непонятно оживленное движение на постоялом дворе.
Сколько бы ни выпил десятник князя Мстислава, но не заметить, что блюда из кухни больше не ставят перед ним на стол, а выносят на улицу, он не мог. Заинтересовавшись таким странным поведением прислуги, как и тем, что корчма потихоньку пустеет, теряя слушателей, еще совсем недавно благодарных и буквально заглядывавших ему в рот, — знаменосец Раж собрался с силами и, поддерживаемый под руки своими новыми знакомцами, выбрался на крыльцо. Картина готовящегося пиршества удивила его несказанно.