Рассказал Давар-колдунье, что задумал Фарсадан.
Вот что он донес, проклятый, той колдунье из Каджети:
«Брат твой клялся головою, что не жить тебе на свете».
«Видит бог, — Давар сказала, — понапрасну я в ответе!
Невиновна я, но знаю, кто подстроил козни эти!»
В дорогой своей вуали, истомленная душевно,
Как всегда, красой сияла госпожа моя царевна.
Вдруг Давар вбежала в башню и, бранясь, вскричала гневно:
«Это ты мне, потаскуха, здесь вредила ежедневно!
Ты, блудница, амирбара на убийство навела!
Почему должна я кровью за твои платить дела?
Разве я была с тобою неуживчива и зла?
Дай же бог, чтоб Тариэла ты вовеки не нашла!»
И Давар с великой бранью на царевну напустилась,
С криком волосы рвала ей, колотила и глумилась.
Солнцеликая царевна лишь вздыхала и томилась,
И помочь ей, беззащитной, я от страха не решилась.
И тогда вошли с ковчегом два раба, по виду каджи.
Лица были их ужасны и тела чернее сажи.
И втолкнули в глубь ковчега нашу деву эти стражи,
И ни просьб ее, ни стонов не хотели слушать даже.
И ушли они, и к морю унесли ее в челнок.
«Горе мне! — Давар вскричала. — Истекает жизни срок!
Но не царь со мной покончит, а железный мой клинок!» —
И, пронзив себя кинжалом, пала мертвой на порог.
Отчего ж ты не дивишься, что осталась я живою?
Возвестительница горя, я сочувствия не стою!
Поступай со мной как хочешь, разлучи меня с душою!» —
Так Асмат мне говорила и рыдала предо мною.
Я сказал: «Сестра, опомнись! Смерти ты не заслужила!
Что, скажи, я должен сделать, чтоб найти мое светило?
Все моря я вслед за нею обойду, подняв ветрило!»
Так ответил я, но сердце, словно камень, вдруг застыло.
Обезумел я от скорби, охватил меня озноб.
Но подумал я: «Безумец! Ты сведешь себя во гроб!
Лучше странствовать по морю и скитаться средь трущоб,
Пусть друзья идут с тобою, не боясь пустынных троп!»
Возвратился я в покои и надел вооруженье,
Полтораста добровольцев взял с собой для услуженья.
Отворили мы ворота, миновали укрепленья,
И с дружиною у моря очутился в тот же день я.
На корабль я погрузился, по морским поплыл просторам,
Проходящие галеры стал держать я под надзором,
Но не встретил я царевну, и скорбел с потухшим взором,
И безумствовал, бессильный перед божьим приговором.
Год прошел, и каждый месяц был длиннее двадцати.
Даже тех, кто знал о деве, я не в силах был найти.
Друг за другом умирали корабельщики в пути.
Божья воля! Человеку против бога не идти!
Я корабль направил к суше. Мне скитанья надоели.
Как у загнанного зверя, затвердело сердце в теле.
Все, кто жив со мной остался, разбрелись, куда хотели.
Но не бросит бог скитальца, столь гонимого доселе!
Два раба со мной остались и несчастная Асмат.
Мне служили утешеньем много дней они подряд.
Малой вести, весом в драхму, был бы я в то время рад!
Плач казался мне отрадой, слезы падали, как град.
Встреча Тариэла с Нурадин-Фридоном
Раз по берегу я ехал, посреди садов зеленых,
Вдалеке виднелся город и пещеры в горных склонах.
Люди были мне противны, изливал я душу в стонах,
И коня остановил я средь деревьев густокронных.
Я заснул среди деревьев, слуги хлебы преломили.
Пробудившись, я заплакал, удержать печаль не в силе.
Не слыхал я о царевне ни случайной лжи, ни были,
Оттого поля и степи слезы горькие кропили.
Вдруг раздался крик у моря. Я взглянул перед собой,
Вижу: мчится гордый витязь, в руку раненный стрелой.
Он держал меча обломок, кровь текла с него струей,
Он выкрикивал угрозы, вызывал врага на бой.
Вороным конем он правил — тем, которым я владею.
Конь летел, подобно ветру, на лету сгибая шею.
Я уведомил пришельца, что о нем я сожалею,
Я велел спросить, какому угрожает он злодею.
Не сказал ни слова витязь. И вскочил тут на коня я,
И помчался и воскликнул, незнакомца нагоняя:
«Ты куда несешься, витязь, дух во мне воспламеняя?»
И понравился герою полный жгучего огня я.
«Это древо, — он промолвил, — краше всех иных дерев!{68}
Я тебе открою, витязь, отчего я впал во гнев.
Враг мой, слабый, как козленок, возгордился, словно лев.
Он разбил нас, безоружных, и рассеял, одолев».
Я ответил: «Успокойся, отдохни под дубом старым!
Добрый витязь не робеет, поражен меча ударом».
И пошли мы, словно братья, разговаривая с жаром,
И красой его чудесной любовался я недаром.
Мой слуга, искусный лекарь, с кем я странствовал доселе,
Острия извлек умело стрел стальных, застрявших в теле.
Стал я спрашивать героя, как убить его хотели,
И тогда мне этот витязь о своем поведал деле.
Он сказал мне: «Я не знаю, кто ты, славный мой ездок,
Почему, гонимый роком, побледнел ты и поблек,
Отчего утратил свежесть и увянул, как цветок,
Почему свой дивный светоч потушить решился бог!
Государь Мульгазанзара, Нурадин-Фридон, отныне
Я и сам перед тобою в униженье и унынье.
Ты теперь в моих владеньях. Город мой внизу, в долине.
Невелик он, но красивей ты не встретишь на чужбине.
Дед мой, царь земель окрестных, чуя смерти приближенье,
Меж отцом моим и дядей поделил свои владенья.
Остров — тот, что виден в море, — составлял мое именье,
Ныне дядя с сыновьями захватил его в сраженье{69}.
Соколиную охоту я затеял нынче днем,
Побывать хотел я также и на острове моем.
Я сказал моей дружине: «Ждите нас, и мы придем»,—
И с сокольничими в лодку мы уселись впятером.
Отказавшись от охраны, мы проехали заливом
И на острове нежданно с дядей встретились спесивым.
Я его не остерегся и, охотясь над обрывом,
Оглашал окрестность криком, своевольным и счастливым.
Нужно было мне на дядю обратить тогда вниманье!
Он расправиться со мною отдал людям приказанье,
Сам же сел с сынами в лодку, чтоб отрезать путь к охране.
Вместе с ловчими моими очутился я в капкане.
Услыхав чужие крики и заметив блеск мечей,
Я от берега отчалить поспешил в ладье моей.
Враг встречал меня повсюду, налетев, как вал морей,
Но не мог со мною сладить ради прихоти своей.
Вижу: с острова погоня вслед за мною поспешила,
Ведь лицом к лицу сражаться им со мною трудно было,
Потому меня из луков поразить старались с тыла…
Пополам мой меч сломался, стрел в колчане не хватило.
В руку раненный стрелою, окруженный супостатом,
Я из лодки прыгнул в море на коне моем крылатом,
И, хотя погибших ловчих я оставил навсегда там,
Сам живым я возвратился, отразив врага булатом.
Все грядущее от бога. Ныне я убог и сир,
Но за кровь мою сумею образумить я задир.
Будет жаловаться дядя, проклянет он божий мир,
Стаи воронов слетятся на его загробный пир!»
Мне, убогому скитальцу, полюбился витязь встречный.
Я сказал: «Спешить не надо, мой воитель безупречный!
Мы с тобой врагов накажем, заключив союз сердечный, —
Нам ли, воинам, страшиться их победы скоротечной!
Ты еще не знаешь, витязь, как судьба играет мною.
Будет время — на досуге душу я тебе открою».
Он ответил: «Что сравниться может с радостью такою?
Должником до самой смерти буду я тебе, герою!»
Невелик был, но прекрасен град Фридона. В знак печали
Пеплом голову посыпав, нас войска его встречали,
Рвали волосы от горя, на себе одежды рвали,
Рукоять меча владыки, обнимая, целовали.
Другу новому Фридона, мне они твердили вслед:
«Ты несешь нам, о светило, избавление от бед!»
И вошли мы в дивный город, полный редкостных примет,
Где в парчовую одежду каждый житель был одет.
Тариэл помогает Фридону победить врага
Скоро витязь исцелился и со мной сравнился в силе.
Войско мы вооружили и галеры оснастили.
Сколь отрадно было видеть наших ратей изобилье!
Вот мое повествованье, как врага мы истребили:
Враг в железные шеломы нарядил свою дружину,
На восьми ладьях огромных он явился к властелину.
Я, завидев эти лодки, устремился в середину
И, толкнув одну ногою, погрузил ее в пучину.
Тотчас я руками за нос взял соседнюю ладью
И мгновенно опрокинул, сокрушив ее в бою.
Остальные друг за другом в гавань бросились свою.
Все, кто были в том сраженье, храбрость славили мою!
Предназначив наши жизни переменным судьбам боя,
Мы в погоню за врагами понеслись под шум прибоя.