Ты со временем увидишь, как печален мой удел.
Все равно мне — плакать дома иль покинуть мой предел.
Все я выполню, безумец, что бы ты ни захотел,
Но коль долго не вернешься, для земных погибну дел».
Братья в поле поспешили, захватив с собою луки,
И, убив по горной лани, привезли их в дар подруге.
Их сердца точили слезы, мысль о завтрашней разлуке
К неизбывным старым мукам прибавляла новой муки.
Пусть читатели отныне обливаются слезами!
Сердце с сердцем расстается — как тут быть, судите сами!
Нелегко дается людям расставание с друзьями!
Тот, кто этого не знает, горевать не будет с нами.
Утром братья пробудились, из пещеры вышли вон
И, с невольницей прощаясь, испустили горький стон.
Запылали их ланиты ярче пурпурных знамен,
Каждый лев, подобно зверю, был тоской испепелен.
С громким воплем ехал витязь, провожая Автандила.
«Кто вас, львы мои, прославит? — им невольница твердила.—
Солнце вас сожгло навеки, о небесные светила!
Горе мне! Ничто на свете мне, страдалице, не мило!»
В этот день, не расставаясь от восхода до заката,
Путь держали прямо к морю два могучие собрата.
Здесь они остановились, тяготила их утрата,
Тяжким пламенем разлуки их душа была объята.
Автандил промолвил другу: «Высох слез моих ручей!
Почему с царем Фридоном ты провел так мало дней?
Там узнать возможно вести о возлюбленной твоей.
Как мне к витязю проехать, расскажи мне поскорей!»
Юный витязь, не желая препираться по-пустому,
Показал ему дорогу к властелину молодому:
«Отправляйся ты к востоку вдоль по берегу морскому,
Передай поклон Фридону, коль к его прибудешь дому».
Застрелив козу из лука, оба сели у привала,
Пили-ели ровно столько, сколько в горе подобало,
Ночью их листва деревьев на ночлеге укрывала…
Рок земной непостоянен: то он много даст, то мало.
На заре они проснулись, чтоб надолго распроститься.
Расставанью их и горю каждый мог бы подивиться,
Слезы их, не уставая, снова начали струиться,
Груди, слившись воедино, не могли разъединиться.
Наконец они расстались, и, рыдая, в тот же миг
Этот в горы устремился, тот — в колеблемый тростник.
Озираясь друг на друга, испускали братья крик.
Солнце, видя их печали, затуманивало лик.
Отъезд Автандила к Фридону, правителю Мульгазанзара
Что ты вертишь нас и крутишь, бессердечный мир земной?
Всякий, кто тебе поверит, будет сетовать со мной.
Ты откуда нас приводишь, где сровняешь нас с землей?
Только бог один заступник всем отвергнутым тобой!
Витязь плакал и до неба возносил свои стенанья:
«Снова кровь я проливаю, обреченный на скитанья!
Тяжела друзьям разлука, как загробные свиданья!{82}»
Не равны друг другу люди, и не сходны их желанья!
Звери вкруг него толпились, слезы горестные лили{83}.
Чистым пламенем пылая, он горел в своем горниле.
Не видал он утешенья, вспоминая о светиле.
Перлы уст полуоткрытых розам в сумраке светили.
Вяла роза, увядала ветвь алоэ, и кристалл
Уподобился лазури и светиться перестал{84}.
Но крепился он и думал, бесприютен и устал:
«Для чего дивиться мраку, если свет невидим стал?{85}»
И воззвал он к Солнцу: «Солнце! Тинатин ты в мире этом!
Оба вы на землю льете дивный свет зимой и летом!
Я, безумный, я, влюбленный, упиваюсь вашим светом!
Отчего ж мое вы сердце оттолкнули несогретым?
На один лишь зимний месяц Солнце прячется, не боле!
Я ж покинул два светила — в небесах и на престоле.
Как же мне в беде не плакать? Лишь утес не знает боли.
Нож плохой больному лекарь: ранит тело поневоле».
И опять молил он Солнце, проезжая средь долин{86}:
«Солнце, ты владыка мира, властелинов властелин!
Слабый раб тобой возвышен и утешен господин!
Не гаси мой день, о Солнце! Дай увидеть Тинатин!
О Зуал, планета скорби, не щади меня нимало!
Ты мое закутай сердце в гробовое покрывало!
Как осла, гони и мучай от привала до привала!
Но скажи моей любимой, чтоб меня не забывала.
О Муштар, над всей землею ты судья и вождь верховный!
Вот пришли к тебе два сердца. Разреши их спор любовный!
Не наказывай невинных, чтоб не впасть в обман греховный!
Отчего ж, изранен девой, вновь я ранен, невиновный?
О Марих, звезда сражений, бей меня своим копьем!
Пусть багряными от крови будем мы с тобой вдвоем.
Но скажи ей, как безумно плачу ночью я и днем,
Ты ведь знаешь, что я вынес в одиночестве моем!
Аспироз, звезда любови, мне союз с тобою нужен!
Жгут меня уста-кораллы, что скрывают ряд жемчужин!
Красоту даешь ты девам, ею я обезоружен!
Отчего ж ты мне не светишь, коль тебе я так послушен?
Отарид, планета странствий, нас судьба соединила:
Ты горишь в круженье Солнца, я горю в огне светила.
Опиши мои мученья! Вот из слез моих чернила.
Пусть пером тебе послужит стан иссохший Автандила.
О, приди ко мне и сжалься над душой моей, Луна!
Ты, как я, по воле Солнца то ущербна, то полна.
Расскажи ей, как я стражду! Пусть услышит вновь она:
«За тебя я умираю! Будь же витязю верна!»
Семь светил вещают ныне то, что высказано мною!
Солнце, Отарид с Муштаром и Зуал полны мольбою.
С ними Аспироз взывает, и Марих твердит с Луною:
«Дева, пламенем пылая, я пленен одной тобою!»
И тогда сказал он сердцу: «Для чего твои стенанья?
Сатана в тебя вселяет столь великие терзанья!
Та, чьи волосы, как ворон, обрекла нас на скитанья.
Счастье вынести нетрудно, научись сносить страданья!
Если я в живых останусь, то, судьбой не обескрылен,
Я еще вернусь к царице, телом бодр и духом силен!»
Так он пел, рыдая горько, сладкозвучен и умилен.
Соловей пред Автандилом был не более как филин.
Звери, слыша Автандила, шли толпою из дубрав,
Из реки на берег камни выходили, зарыдав,
И внимали, и дивились на его сердечный нрав,
И свои точили слезы, орошая листья трав.
Прибытие Автандила к Фридону после разлуки его с Тариэлом
Долго ехал юный витязь. Лишь на день семидесятый
Он корабль заметил в море, — странник, горестью объятый.
Корабельщики, причалив, вышли на берег покатый.
И спросил он: «Кто вы, люди? Чей он, этот край богатый?»
«О прекрасный чужестранец! — те сказали изумленно.—
Образ твой чарует душу, словно солнце небосклона!
Там — турецкая граница, здесь — владения Фридона.
Обо всем тебе расскажем, коль посмотришь благосклонно.
Нурадин-Фридон отважный правит в этой стороне,
Витязь щедрый и бесстрашный, горделивый на коне.
Никакой ему противник не опасен на войне.
Нам он с самого рожденья светит с солнцем наравне».
Автандил сказал им: «Братья, вы достойны уваженья!
Я ищу царя Фридона и терплю в пути лишенья.
Как проехать мне в столицу, если здесь его владенья?»
И они его решили проводить без промедленья.
«Этот путь, — они сказали, — приведет к Мульгазанзару.
Там живет наш царь, который одному тебе под пару.
Десять дней — и ты приедешь, уподобленный чинару!
Ах, зачем зажег ты в сердце пламя, равное пожару!»
«Отчего, — воскликнул витязь, — мною вы удивлены?
Коль зимой увяли розы, им не может быть цены.
Если б вы их увидали с наступлением весны,
В дни, когда на них дивится весь народ моей страны!»
Тот, чей стан стройней алоэ, чья десница крепче стали,
С мореходами простившись, поспешил в дорогу дале.
Он пустил коня галопом, позабыв свои печали,
Но нарциссы, как и прежде, слезы горькие роняли{87}.
И пленял он чужестранцев, проезжая в диком поле,
И они чудесным гостем любовались поневоле,
И в минуту расставанья о его грустили доле,
И давали провожатых, — что им было делать боле!
Наконец к Мульгазанзару он приблизился и вдруг
Увидал перед собою окруженный цепью луг.
То стрелки пускали стрелы, быстро вскидывая лук.
Словно скошенные стебли, звери падали вокруг.
И к прохожему с вопросом поспешил он обратиться:
«Что за шум стоит на поле? Отчего народ толпится?»
Тот сказал: «Царю Фридону здесь угодно веселиться.
Здесь, на поле тростниковом, двор и вся его столица!»
И направился он к войску, позабыв свое страданье.