Я воспеть его не в силах, несмотря на все старанье!
Встреча с ним — пыланье солнца, а разлука — прозябанье,
Тростниковый стан героя заставлял терять сознанье!
Вдруг над самою охотой взмыл орел. Он, полный сил,
Тут прицелился из лука, птицу в воздухе скосил.
И упал орел и кровью луг зеленый оросил,
И ему подрезал крылья подоспевший Автандил.
Расступился круг широкий, люди луки опустили
И, сбежавшись отовсюду, незнакомца окружили,
И не знали, что подумать о прекрасном том светиле,
И за ним спешили следом, слова вымолвить не в силе.
Царь Фридон смотрел на поле с возвышения крутого.
Сорок ловчих окружали государя молодого.
Видя в поле беспорядок, государь спросил сурово:
«Отчего стрелки на поле разбежались бестолково?»
И раба послал немедля, осерчав на них, Фридон:
«Что они, ослепли, что ли, коль бегут со всех сторон?»
Но при виде незнакомца раб отпрянул, поражен,
И, забыв про все на свете, не промолвил слова он.
Автандил, остановившись пред слугою оробелым,
Приказал: «Скажи владыке, что приехал я за делом.
Брат названый Тариэла, к этим я пришел пределам,
Миновал чужие земли, ибо послан Тариэлом».
Возвратился раб к владыке и сказал ему с поклоном:
«Царь, подобный солнцу витязь на лугу стоит зеленом.
Он — загадка для премудрых, странно слышать речь его нам:
«Я пришел от Тариэла, чтоб увидеться с Фридоном».
Царь, как только это имя произнес его слуга,
Взволновался и на розы слез исторгнул жемчуга,
И, с ресниц его слетая, вдруг повеяла пурга.
Так сошлись они, два брата, недоступных для врага.
Царь Фридон с холма спустился и, увидев Автандила,
Вскрикнул: «Кто он, этот витязь, коль не дивное светило?
Описать его красоты невдомек посланцу было!»
Оба спешились, и радость их слезами окропила.
Обнялись, и, хоть впервые витязь был в Мульгазанзаре,
Царь души не чаял в госте, гость же — в юном государе.
Люди солнце разлюбили, присмотревшись к этой паре.
Ведь подобных им героев не увидишь на базаре!
Равных витязю Фридону средь людей на свете нет,
Но затмил его красою добродетельный спаспет.
В блеске утреннего солнца исчезает вид планет.
Лишь во тьме свеча сияет, днем ее невидим свет.
На коней они вскочили, во дворец помчались рядом.
Царь велел кончать охоту и домой идти отрядам.
Все собравшиеся гостя провожали долгим взглядом.
«Сам творец, — они твердили, — одарил нас этим чадом!»
И сказал Фридону витязь: «Ты спешишь услышать вести —
Кто я, еду я откуда. Все скажу, коль будем вместе,
Расскажу о Тариэле, о Нестан, его невесте…
Он мой друг, хоть я, по правде, недостоин этой чести.
Знатный витязь аравийский, полководец Автандил,
Я — любимец Ростевана и начальник ратных сил.
Из высокого я дома, царь меня усыновил,
Тех, кто мне сопротивлялся, я разбил и усмирил.
Раз, когда мы на охоте забавлялись с Ростеваном,
С неким плачущим скитальцем повстречались чужестранным.
На призыв он не явился, это нам казалось странным:
Мы цены еще не знали ни слезам его, ни ранам.
Царь велел схватить невежу и послал людей из свиты.
Но недолго думал витязь, где искать ему защиты.
Многих он перекалечил, были многие убиты.
Кто луну столкнуть сумеет с предначертанной орбиты?
Царь разгневался, увидев, что обидел витязь нас,
Сел в седло и, горделивый, поспешил за ним тотчас.
Биться с нами незнакомец не решился в этот раз,
Опустил он вдруг поводья и исчез из наших глаз.
След его не обнаружив, мы сочли его виденьем.
Царь, унынием объятый, охладел к увеселеньям.
Был и я смущен немало тем загадочным явленьем.
И на поиски пустился, весь охваченный томленьем.
Я искал его три года, исходив земные дали.
Наконец на незнакомца мне хатавы указали.
И нашел тогда я розу, чуть живую от печали,
И с тех пор мы друг для друга как родные братья стали.
Захватив пещеры дэвов, витязь с помощью Асмат
Жизнь влачит вдали от мира, лютым пламенем объят.
Он горит в огне разлуки, мой названый старший брат.
Всем, о нем скорбящим, нужно траурный надеть наряд.
Плачет девушка в пещере, опекаемая братом:
Витязь пищу ей приносит, словно лев любимым львятам,
Сам же мечется по свету с сердцем, горестью объятым.
Кроме этой юной девы, всех он гонит от себя там.
Незнакомец незнакомцу, рассказал он мне, рыдая,
Как навеки разлучилась с ним царевна молодая.
Описать его мученья не сумею никогда я,—
Вечно плачет он о милой, по урочищам блуждая.
Все он странствует, тот витязь, сходный с юною луной,
День и ночь скитальца носит конь, подаренный тобой.
Он людей, как зверь, боится, проезжая стороной…
Горе мне, его собрату! Горе деве молодой!
Пламя этого безумца и меня спалило вскоре.
Увидав, как он страдает, сам почувствовал я горе.
Для него прошел я сушу, для него объехал море,
И с царем по возвращенье оказался я в раздоре.
Я хотел вернуться к другу — отказал мне царь сурово.
Я ушел без разрешенья и покинул войско снова.
Снова я ищу лекарство для страдальца молодого
И опять кружусь по свету, не имея на ночь крова.
О братании с тобою рассказал мне тот беглец,
И тебя, о несравненный, разыскал я наконец.
Где, скажи, искать мне солнце и владычицу сердец.
Перед кем в восторге зрячий и в отчаянье слепец?»
Царь Фридон в ответ заплакал. И, томителен и строен,
Плач их был подобен песне и сочувствия достоин.
В рощах глаз кипели слезы, и, тоскуя, каждый воин
Заставлял их течь на розы из агатовых промоин.
Увидав царя в печали, стража громко зарыдала.
Те себя по лицам били, те швыряли покрывала.
Семилетнею разлукой огорчался царь немало:
«О коварный мир мгновенный! Тяжела твоя опала!
Для тебя, мой витязь дальний, и похвал достойных нет!
Солнце ты с пути низводишь, сам сияя, точно свет!
Не тобой ли каждый смертный осчастливлен и согрет,
О дыханье нашей жизни! О сияние планет!
С той поры, как мы расстались, стала жизнь невыносимой!
Пусть ты сам меня покинул, я стремлюсь к тебе, любимый!
Ты меня не замечаешь, я метусь, тоской томимый!
Жизнь пуста, и мир несносен для души моей гонимой!»
Наконец они умолкли и, не кончив разговора,
Поспешили по дороге и вошли в столицу скоро.
Автандил небесноликий был отрадою для взора:
Под шатром ресниц тяжелых он таил очей озера.
Скоро витязи вступили в изукрашенный чертог,
Где блюдут страну вельможи от раздоров и тревог.
В дорогих одеждах слуги охраняли там порог,
И любой из них приезжим любоваться ныне мог.
Вышли к гостю домочадцы, время трапезы приспело.
Сто вельможных царедворцев по бокам от них сидело.
Автандил сидел с Фридоном, вспоминая Тариэла.
Лал, кристалл, агат и роза — все цвело и пламенело.
Ели-пили, пировали, поднимали в кубках вина,
Автандила, словно свата, угощали благочинно,
Утварь дивная явилась по приказу Нурадина,
Но огнем души героя пламенела вся дружина.
Пир до вечера тянулся. Упивался тот, кто пил.
Утром после омовенья был наряжен Автандил.
Я в сто тысяч драхм, не меньше, тот наряд бы оценил.
Оценить же редкий пояс у меня не хватит сил.
И хотя остерегался юный витязь промедленья,
Он являлся на охоту, посещал увеселенья.
Много дичи пострелял он, показал свое уменье,—
Бил без промаха по зверю, всем стрелкам на посрамленье.
Наконец сказал он другу: «Царь, томит меня тревога!
Трудно мне с тобой расстаться, не сердись же, ради бога.
Не могу я больше медлить, слишком дней уходит много,
Предстоит мне труд великий и нелегкая дорога.
Кто, тебя покинув, плачет, тот не может быть неправ,
Но могу ль я не уехать, жаром сердца воспылав?
Хорошо ли, если путник тратит время для забав?
Покажи мне, где стоял ты, это солнце увидав!»
Царь Фридон ответил: «Знаю, бесполезен спор с судьбою:
Ты, иным копьем пронзенный, не останешься со мною.
Пусть же враг твой погибает! Отправляйся, бог с тобою!
Только, брошенный друзьями, чем я душу успокою?
В одиночестве отныне ты не должен находиться.
Дам тебе рабов я верных — помощь всюду пригодится.
Пусть везут твою поклажу конь проворный и ослица.
Ведь без них тебе в пустыне трудно будет обходиться».
Четырех рабов он выбрал, верных дому с давних пор,
Подарил вооруженье, полный панцирный убор,
Шестьдесят талантов злата и велел привесть во двор
Дорогого иноходца, изумляющего взор.
Привели затем ослицу и навьючили постелью.
Витязь в дальний путь собрался, не приученный к безделью.