И сказала я: «О солнце,
Изменила, знать, судьба нам,
Небо в гневе потемнело
И завесилось туманом.
Вот пришёл начальник стражи,
Чтоб свести тебя к царю.
Горе мне! Разбито сердце,
Как в огне я вся горю».
Отвечала мне девица:
«Что крушишься ты, сестрица?
То, что раз со мной случилось,
Вновь не может совершиться.
Зло не стоит удивленья,
Уж привыкла к горю я:
Такова на свете белом
Участь горькая моя».
И, без гнева и без жалоб,
Истомлённая печалью,
Встала девушка с подушек
И закуталась вуалью.
И надела я на деву
Чудный пояс из жемчужин —
Чтоб купить такое диво,
Целый город был бы нужен.
«Вот, — сказала я девице, —
Может быть, каменья эти
Разорвать тебе помогут
Плена горестные сети».
И взяла бедняжку стража,
И народ собрался мигом
И бежал вослед за нею,
Поражённый дивным ликом.
Царь её у входа встретил
И воскликнул: «Боже правый!
Вот сошло на землю солнце
В виде девы величавой.
Кто, скажите, кроме бога,
Мог создать черты такие?
Всякий, кто её полюбит,
Беды вытерпит лихие».
Посадив с собою рядом,
Царь расспрашивал девицу:
«Кто ты, дева, и откуда
Прибыла в мою столицу?»
Но она не отвечала,
Безучастная к вопросам,
И уста безмолвны были,
Молодым подобны розам.
Царь сказал: «Девица эта
Нас печалит и волнует.
Что молчит она? Быть может,
О возлюбленном тоскует?
Или дух её, как голубь,
Над людьми парит высоко
И она, чуждаясь мира,
Здесь страдает одиноко?
Поскорей бы сын мой милый
Возвращался с поля брани, —
Эту деву молодую
Исцелит он от страданий.
А пока мой сын в походе,
Пусть живёт у нас девица.
Ведь луна в разлуке с солнцем
Так же меркнет и томится».
И девицу нарядили
В платье царского покроя,
И повесили на шею
Ожерелье золотое,
И надели ей корону
Из прозрачного рубина,
Чтобы радовала роза
Молодого властелина.
И когда опочивальню
Ей устроили вельможи,
Чистым золотом обили
Ей девическое ложе,
Десять евнухов надёжных
Поместили у дверей
И позволили девице
Удалиться от гостей.
Пир весёлый продолжался.
Заходили снова чарки.
Получил купец за деву
Драгоценные подарки.
Громко били барабаны,
И девица за стеной
Чутким ухом различала
Рокот арфы золотой.
И тогда сказала стражам
Дева, равная пантере:
«Люди добрые, напрасно
Сторожите вы у двери:
Не гожусь я вам в царицы,
Мне иной назначен путь.
Если будете упорны,
Проколю кинжалом грудь.
И тогда несдобровать вам,
Люди добрые, поверьте:
Царь убьёт вас без пощады,
Не простит моей вам смерти.
Отпустите вы девицу!
Что страдать напрасно вам?
За свободу я охотно
Все сокровища отдам».
И сняла она корону
Из прозрачного рубина,
Ожерелье расстегнула —
Дар высокий господина,
Сорвала жемчужный пояс,
И угрюмые рабы,
Увидав её богатства,
Уступили без борьбы.
Снял один из них одежду,
И она накрылась ею.
Через двери боковые
Деву вывели в аллею.
Мимо стражи проскользнула
Незамеченной она —
Так от страшного дракона
Скрылась юная луна.
Поздно вечером беглянка
Мне в окошко постучала.
Дверь я быстро отворила
И красавицу узнала.
«О Фатьма, — сказала дева, —
Дай коня мне, милый друг!
Убежала от царя я
И его усердных слуг».
Чтобы скрыться от погони,
Был скакун отличный нужен.
Привести его для девы
Я велела из конюшен.
На коня уселась дева
И была как бы светило,
Что, сияя в тёмном небе,
Льва[14] собой отяготило.
Ночь настала. Слух пронёсся
О таинственной пропаже.
Город мигом оцепили,
Понеслись в погоню стражи.
Обыскали все строенья,
Все луга, леса и реки,
Но, увы светило наше
Нас оставило навеки».
Сказание двадцать третье. О том, как Нестан-Дареджан была заключена в крепость Каджети
Закатилось наше солнце,
И с тех пор в тоске великой
День и ночь я размышляла
О девице солнцеликой.
Стал мне дом мой ненавистен,
И наряды, и ковры,
И Усен-клятвопреступник
Стал мне мерзок с той поры.
Раз, с прогулки возвращаясь,
Шла я около харчевни.
Тут для путников усталых
Был приют устроен древний.
Под деревьями сидели
Три усталые раба,
И была на них одежда
Запылённая груба.
Незатейлив был их ужин,
Но они не унывали;
О дорожных приключеньях
Двое весело болтали.
Третий раб молчал и слушал,
И когда дошёл черёд,
Молвил он: «Все эти басни
Знает издавна народ.
Но со мной случилось, братья,
Нечто странное сегодня.
Мир велик, различны люди,
И на всём рука господня,
Но такое, братья, чудо
Я увидел в первый раз.
Ваша речь была крупою,
Будет перлом мой рассказ.
Раб великого царя я,
Повелителя Каджети.
Умер он. Росан и Родья
От него остались дети.
Их воспитывает ныне
Дулардухт, сестра царёва,
Хоть и женщина царица,
Но характером сурова.
Дети счастья и удачи,
Мы разбоем промышляем.
Ночью грабим караваны
И торговцев убиваем.
Сто рабов в отряде нашем,
И Рошак — наш предводитель.
Уж немало он сокровищ
Перенёс в свою обитель.
Ныне, полночью глухою,
Наш отряд в степи скитался.
Вдруг какой-то свет чудесный
Перед нами показался.
Мы коней остановили,
Поражённые виденьем.
«Уж не солнце ль там спустилось?» —
Я сказал с недоуменьем.
«Нет, — ответили другие, —
Это свет звезды падучей». —
«Вздор какой! — сказали третьи. —
То луна глядит из тучи».
Растянулись мы по степи,
И вперёд пошли лавиной,
И виденье окружили,
Что сияло над долиной.
И раздался нежный голос
В том колеблющемся свете:
«Я — гонец из Гуланшаро,
Еду нарочным в Каджети.
Кто вы, путники ночные?
Что вы встали предо мною?»
И возник пред нами всадник,
Сходный с юною луною.
Словно молния ночная,
Всё лицо его светилось,
Из очей лилось сиянье
И по воздуху струилось;
Точно копья из агата,
Были длинные ресницы…
И Рошак отважный понял,
Что пред нами лик девицы.
Мы девицу задержали
И спросили: «Кто ты, дева?
Почему одна ты едешь?»
Но, исполненная гнева,
Наша пленница, рыдая
Не сказала ничего нам…
Жаль тебя, луна ночная,
Поглощённая драконом!
И сказал Рошак нам: «Братья,
Не простое это дело,
Не случайно незнакомка
Платье воина надела.
Бог её послал нам в руки,
Отведём её к царице.
Дулардухт довольна будет
И заплатит нам сторицей».
Мы на этом согласились
И в Каджети поскакали.
Дева плакала безмолвно,
Опустив конец вуали…
Я заехал в Гуланшаро
И купил товаров кучу.
Догоню друзей я завтра,
Если лошадь не замучу».
Раб свою закончил повесть.
Услыхав её случайно,
Я возрадовалась сердцем
В этот день необычайно,
Луч затеплился надежды,
Иссушился слёз поток.
Но до пленницы несчастной
Путь был страшен и далёк!
Двух рабов, как сажа чёрных,
В доме я своём имела.
С детства эти эфиопы
Колдовское знали дело:
Стать невидимыми глазу
Без труда они могли
И, как тени, проносились
Над просторами земли.
Я послала их в Каджети,
И они слетали мигом
И, вернувшись, рассказали
Мне в смущении великом:
«Дева в башне неприступной
На скале заключена,
И с царевичем Росаном
Уж помолвлена она.
Но царице не до свадьбы:
Дулардухт объята горем —
У неё сестра скончалась,
Где-то жившая за морем.
Дулардухт за море едет
И с собою хочет взять
Колдунов своих искусных
И бесчисленную рать.
Показался неприступным
Нам великий город каджей.
Там скала стоит до неба,
Вся оцепленная стражей,
И внутри скалы той чудной
Проведён подземный ход —
Он на самую вершину,
В башню пленницы ведёт.
Стерегут проход подземный
Десять тысяч самых лучших
Юных витязей отважных
И воителей могучих,
И у трёх ворот стоят там
По три тысячи людей».
Горе мне с тобою, сердце!
Нет защиты от цепей».
Автандил, купцом одетый,
Услыхав известья эти,
Молвил: «О Фатьма, скажи мне