Мамай попросил на чистейшем итальянском языке вместо вина воды. Это понравилось консулу. Воды подали, и консул спросил:
- Чего ты хочешь?
- Я хочу быть московским царем, - Мамай приосанился, переступил с ноги на ногу.
- Ты многого хочешь, Мамай! - консул прищурил глаза, но не расхохотался, не позвал стражу, чтобы схватить наглеца и выдать великому хану Бердибеку.
- Я найду в себе силы, великий консул. С твоей помощью, - добавил Мамай.
- Тебе известно, что ваших царевичей и даже простых сотников пожирает самолюбие и борьба за власть. Вы стали ненавидеть друг друга… - Карие глаза генуэзца, взиравшие на черного темника, расширились, и в них заплясали искорки.
Мамай выдержал этот взгляд. Да, ему было известно все, и как раз на этом он тоже хотел сыграть. И… отыграться!
Он был бит и не единожды, и не дважды за время скитаний! Ему хотелось мстить. И не важно кому: монголам, русским или же пришельцам из далекой Генуи. Он посмотрел на консула: не прочитал ли тот его мысли?..
В мраморной комнате генуэзского замка возле пыточной машины стояли со свечами в руках аргузии в красных плащах. В их глазах светились ожидание и надежда. Эту надежду Мамай вдруг уловил и в лице генуэзского консула…
Консул подошел к окну и отдернул тяжелую штору: хлынул солнечный свет. Аргузии затушили свечи и неслышно удалились. Мамай взглянул в окно: на рыночной площади, где во время осады жгли чумные трупы, теперь продавали рабов. Купцы съезжались сюда со всего света. Особенно много их было из Италии, Ирана, Бухары, Китая и Индии. Около берега в ожидании покачивались гребные галеры.
- Мы бы хотели иметь у себя на родине, - генуэзец махнул рукой в окно, - сильных, красивых рабов. Желательно русских, они выносливы, неприхотливы и отлично выполняют любую работу… Кстати, Мамай, у Бердибека есть красивая сестра, и если прославленному в боях темнику посвататься, то хан не откажет мужественному воину. А я буду посаженным отцом, как и полагается на свадьбах… Думаю, хан согласится.
Мамай быстро взглянул на консула: не смеется ли? Но тот подошел к пыточной машине, будто невзначай провел по ней ладонью и продолжил:
- А если ты станешь зятем хана, то сможешь водить полки и на Москву. Тогда у нас не будет недостатка в русских трудолюбивых рабах и рабынях…
Консул посмотрел на Мамая и увидел в его раскосых глазах согласие. Тогда он подвел татарина к столу, усадил и велел подать вина и еду. Когда Мамай насытился, консул вызвал аргузиев и сказал, чтобы они принесли панцирь, состоящий из звеньев белого железа. Протянул его Мамаю:
- Это подарок в знак моего расположения к тебе! Мамай принял панцирь и низко поклонился.
На башне папы Климента пробили часы, звон которых эхом отдался в сумрачных покоях Ватикана…
Консул сдержал обещание: замолвил слово за Мамая. Бердибек, поразмыслив, решил отдать за черного темника свою сестру.
После того как Мамай стал гургеном[40] великого хана и влиятельным человеком во дворце, увенчанном золотым полумесяцем, он помог генуэзцам получить во владение бухту Балаклаву, называвшуюся тогда бухтой Чембало. Консул был доволен. О Мамае стало известно в Ватикане.
Потом оказалось, что темник мастер разыгрывать политические спектакли, в которых роли смертников он отводил чингизидам. Первой жертвой явился его царствующий тесть, второй - наместник в Тане Секиз-бей, «отличный и могущественный муж», как называли его венецианцы, консульство которых располагалось по соседству с генуэзским в крымских портах Суроже и Праванте.
Однажды в сарайский дворец проникли неизвестные вооруженные люди, умертвили Бердибека и всех его приближенных князей и мурз. Но темника и Бегича среди убитых не оказалось… В ту ночь они, выполняя волю великого хана, находились в отъезде. Вернувшись, они узнали, что неизвестные - подосланные люди хана Секиз-бея…
Мамай тут же собирает войско и спешит в Крым. Перепуганный Секиз-бей, хотя и непричастный к этому убийству, бежит в Мордовскую землю и возле Пьяны-реки сооружает земляной вал, чтобы оборониться от возможного преследования.
Но преследовать его, конечно, никто не стал, и Секиз-бей, покинув пьянский вал, добрался до самой Москвы и, узнав, какую подлую роль сыграли Мамай и Бегич в убийстве Бердибека, родного ему по крови чингизида, принял русскую веру и поступил на службу к князьям Дмитрию Ивановичу и Владимиру Андреевичу.
Мамай стал безраздельным правителем Крыма. А тем временем в сарайском дворце под золотым полумесяцем стало твориться несусветное: ханы резали Друг друга чуть ли не каждый месяц. Мамай торжествовал: «Пусть развлекаются… - кривил губы и довольно дергал золотую серьгу в правом ухе. - Я подожду. Я терпелив и настойчив. Придет час, когда моя нога переступит тронный зал ханского дворца».
После смерти Бердибека стал царствовать Куль-па, который просидел на троне шесть месяцев и пять дней. Потом пришел с двумя сыновьями Наурус и убил Кульпу. Свои же слуги выдали Науруса и его сыновей Хыдырю. А Хыдыря умертвил его собственный сын Тимур-ходжа.
Мамай не дремал, он искал чингизида, который был бы предан ему как собака, и отыскал Абдуллаха. Вместе с ним в конце 1361 года он пришел со своей крымской ратью на Сарай. Тимуру-ходже отрубили голову. Теперь столица была в руках Мамая.
«Настало время, - подумал тогда генуэзский консул, - расправиться с венецианцами». С молчаливого согласия Мамая генуэзцы в 1365 году заняли Сурож и Правант, скинули с высокой башни флаг с крылатым львом и водрузили свой. Ставка на черного темника оказалась верной…
Но Абдуллах повзрослел, набрался ума и спеси и стал выходить из-под опеки Мамая. Тогда темник зарезал его, как овцу, а на его место посадил Мамет-салтана, как называли его русские летописцы. Это и был Мухаммед-Буляк…
Пока Мамай чинил раздоры в Орде, на русском небосклоне уже взошла и засияла своими лучами звезда московского князя Дмитрия. Это не могло не обеспокоить черного темника. Он предпринимает один поход за другим, но до Москвы по разным причинам не доходит, зато всякий раз грабит и сжигает стоящую на пути к московскому княжеству Рязань. Это дало повод сказать Олегу Ивановичу своим близким:
- Я словно келарь у московского государя. Когда воры приходят поживиться добром, они в первую очередь пинают ногами того, у кого ключ от хранилища.
Рязанский князь не раз обращался к московскому князю за помощью, но Дмитрий уклонялся от ответа. Он знал, что время для решительного сражения с Ордой не подошло, поэтому выжидал и копил силы.
А Русь мощнела. Теперь каждый «выход» - привычную дань - ордынцам приходилось брать с боем.
В Нижнем Новгороде русские «обнаглели» до того, что однажды перебили всех Мамаевых баскаков и с ними более тысячи лучников.
А потом была битва на Воже… Узнав, что Дмитрий разгромил ордынских мурз, что погиб и любимец хана одноглазый Бегич, Мамай в припадке бешенства выдрал на голове клок своих черных волос. Мстить! Мстить! Этот московский щенок, который вырастает в свирепого пса, не даст ему покоя до тех пор, пока не будет посажен на цепь у сарайского дворца грызть обглоданную им, Мамаем, кость.
Поэтому в 1379 году, завоевав Северный Кавказ, Мамай двинул свои тумены на Нижний Новгород и Рязань. Олег Иванович со своей дружиной, женой Ефросиньей, с сыновьями Федором и Родославом, с зятем Салахмиром, которого при крещении нарекли Иваном, отсиделся в мещерских болотах. После Рязани Мамай хотел пойти на Москву, но сил не хватило - падеж скота начался, да на Кавказе прихватили ордынцы неведомую им болезнь: мерли как осенние мухи. Мамай поворотил свою орду в Дикое поле.
дотла, заваленная трупами Рязань осталась позади. Кругом расстилалась степь с половецкими и ордынскими могильными курганами. В небе кружились орлы, а на курганах черные вороны чистили себе перья. Наступали сумерки.
Мамай приказал обозам остановиться. Вышел из кибитки, чтобы размяться. За ним неслышной и невидимой тенью проследовали тургауды.
Подошел человек генуэзского консула Дарнаба, узколицый, с пронзительным, как у своего господина, взглядом, в черном плаще, молча поклонился и подал грамоту. Мамай прочитал:
«Я, ваш племянник Тулук-бек, живущий вашей мыслию, извещаю о том, что во дворце убит стрелою в грудь великий хан Мухаммед-Буляк (да примет его душу Аллах в свое солнечное царство), и прошу поспешить в Сарай, ибо может учиниться большая смута».
«Вот волчонок! - выругался Мамай. - Власти захотел. Ну, погоди, всыплю тебе камчой пониже спины…» Но письмо бережно свернул и спрятал. Спросил Дарнабу, кто доставил послание.
- Люди моего господина. Тулук-бек лично передал ему.
- Хорошо, - темник отошел от генуэзца. Пока никто из мурз не должен знать, что убит Буляк. Среди них было немало приверженцев хана, и сейчас это известие для измученных походами и болезнями воинов и их начальников может быть горящим факелом, брошенным в бочку с горючей смесью.
Мамай, собираясь со своей ратью в поход на Кавказ, знал, что смертная участь Буляку уже уготована. Подрастал нетерпеливый змееныш Тулук-бек, приходившийся Мамаю со стороны жены племянником. И хотя тот повторял, что живет «дядиной мыслию», но был хитер и изворотлив и, как истинный чингизид, жаждал власти.
Буляк был давно обречен, туда ему и дорога. Он уже не устраивал Мамая. Перед решающими, ответственными событиями нужен новый хан, который, заняв трон с помощью сильной руки Мамая, правил бы в трепетном состоянии души перед его милостью, не чиня честолюбивым замыслам черного темника ни малейшего препятствия.
Племянник Тулук-бек подходил во всех отношениях: молод, горяч, любит развлечься: рабыни и охота на сайгаков. Он не помеха в больших делах: наступала пора воевать Русь. Надо пройти по ней вдоль и поперек, как это делал когда-то внук Потрясателя Вселенной Бату-хан, сломить волю русских к сопротивлению, сделать из них покорных рабов, снова исправно платящих дань Орде. Но когда он завоюет Москву, то не уйдет из неё, как это делали его предшественники, нет - он сядет в ней царем и будет править Русью.