С малым числом бояр Борис поскакал навстречу, желая замириться. В селе Бережце, стоящем на левом берегу Оки, чуть выше устья Клязьмы, Борис и повинился перед братом. Дмитрий мог за разбой наказать Бориса, но не сделал этого: более того, оставил за ним его родной удел Городец…
Весть о замирении быстро дошла до всех удельных князей, и этот поступок нижегородца подал им хороший пример. Как сие нужно было всей Руси перед будущей Куликовской битвой!.. Нужно это было и для укрепления авторитета игумена Сергия, сыгравшего, как потом мы увидим, великую роль в битве с ордынцами Мамая…
После того как игумен попросил от имени московского тысяцкого Вельяминова руки старшей дочери у Дмитрия-Фомы, состоялась помолвка. Молодые не стали ждать свадьбы, соединившись на ложе. Вестимо, грех! Но перезревшая Мария давно ждала возлюбленного, и вот он - чернобровый, с хитроватым прищуром карих глаз, высокий, широкоплечий, стройный. Она белолица, с длинной русой, тяжелой косой, узкой талией и развитыми широкими бедрами. Вот и не утерпела…
Дуняша, её сестра, может быть, тоже будет скоро готова для деторождения, но пока она еще в этих делах несмышленыш. Ничего, Мария перед свадьбой с великим князем всему её научит…
Дмитрий-Фома, разумеется, не отказал в руке и младшей Дмитрию Ивановичу, просившему её заочно.
Возвращалось посольство, уладив все дела, тут бы, как говорится, петь да веселиться. Но отчего-то скверно и печально было на душе Серпуховского. Тяжким грузом осела эта печаль после посещения им града Владимира. И прежде князю в нем бывать приходилось, но тогда, может статься - по малолетству, не задумывался, какой вред этому городу, да и всей Руси принесла монголо-татарская Орда. Долго-долго последствия этого вреда будут расхлебывать потомки на протяжении нескольких поколений…
Владимиру еще не приходилось участвовать в сражениях с ордынцами, но он слышал, что противники они серьезные. Да иначе не завоевать бы им Русь. Завоевали, заставили платить дань; многочисленностью взяли, дисциплиной железной и жестокостью, какой не видел доселе русский человек. Что они творили, князь услышал во Владимире от одного слепого гусляра, которого по его просьбе пригласили в их с Микулой покои.
Вот что рассказал, пощипывая струны гуслей себе в такт костлявыми пальцами, калика перехожий.
…Случилось это в начале февраля 6746 года от сотворения мира[32]. Доходили слухи до жителей Владимира, что страшно зверствует джихангир, так звали предводителя монголотатар Бату-хана, продвигается к землям их княжества, уже покорив Рязань, Пронск, Изяславль, Москву… На месте этих городов остались развалины и пепелища. Но даже не думалось, что такое Бату-хан может сделать с их цветущим градом, который превратился сейчас в красу северо-восточной Руси, поднялся на смену великому Киеву. Белокаменные храмы украшали Владимир, славился убранством княжеский дворец, вызывавший восхищение иностранцев. Торговая площадь, куда прибывали со всех концов света купцы, шумела многолюдней. Высоко ценились искусные изделия владимирских мастеровых и широко разносилась слава каменотесов, создавших прекрасные храмы; чего стоили одни только Золотые ворота - огромная каменная арка с крепостным сооружением и надвратной церковью.
Прочны каменные стены со стороны Золотых ворот, да и остальная часть крепости тоже не менее крепкая, все говорит о мощи города как военной твердыни…
Монголотатары появились неожиданно и повели себя вроде мирно. Повсюду разложили костры, так что озарилось все поле окрест города, возле огней расположили обозы, выпрягли низкорослых мохнатых лошадей.
Владимирцы высыпали наверх. С крепостных стен они узрели, что город окружен многочисленным воинством, кочевавшим с женами и детьми на крытых с огромными колесами, сделанными из досок, кибитках.
Вооруженные всадники быстро проносились под стенами, о чем-то крича. Они были одеты в долгополые шубы бурого цвета, словно в медвежьи шкуры, на головах - низко опущенные меховые колпаки, блестели раскосые глаза.
На стену возле Золотых ворот поднялись в сопровождении боярынь великая княгиня Агафья и её снохи Мария и Христина. Здесь уже находились молодые князья Мстислав и Всеволод. Рядом стоял Петр Ослядюкович - воевода.
Великий князь Георгий Всеволодович в это время располагался станом на берегах реки Сити, впадающей в Мологу, - собирал войско и ждал прибытия своих братьев, особенно Ярослава. Не было в городе и третьего сына Георгия Всеволодовича, Владимира, - еще раньше он ускакал с дружиной на подмогу Москве.
Внизу Бату-хан в сопровождении нукеров, вооруженных длинными тонкими копьями, подъехал к во-потам и обратился к толмачу:
- Скажи, чтобы открыли ворота, и я проявлю милость к городу и всему его населению. Не то поступлю, как с Рязанью, которая вздумала сопротивляться, - разрушу не только стены, но и срою валы, а жителей от мала до велика вырежу…
Толмач перевел.
На стене владимирцы хранили гробовое молчание. Внука Потрясателя Вселенной это начало раздражать:
- Почему не выходит мне навстречу кона Гюрги Всеволодович, почему не шлет даров и не открывает городские ворота?..
- Вот тебе наш дар! - крикнул дозорный по прозвищу Медвежий Клык и пустил в хана стрелу.
Один из нукеров, подставив щит, отбил её.
- Смотрите сюда! - толмач протянул руку. - Узнаете?!
Два всадника тащили на веревках изможденного юношу; так обычно ведут на растяжках зверя и не дают ему подаваться в ту или иную сторону, попеременно натягивая.
Крик ужаса донесся со стены: княгиня Агафья узнала своего сына Владимира, - значит ордынцы, взяв Москву, пленили его.
Молодого князя поставили возле стены и приказали:
- Говори, чтобы открыли ворота, тогда мы помилуем всех.
- Родные мои, мама, братья, воевода, я вижу вас! Не верьте им!.. Они не знают пощады и милосердия… Даже если вы и откроете ворота, они все равно превратят город в пепел, а вас истребят… Обороняйте его, как можете! Не покоряйтесь!
- Умрем, но не покоримся! - ответили со стен. Ордынцы с Бату-ханом во главе повернули назад.
Всадники потащили Владимира за собой по снегу.
У княгини Агафьи лицо сделалось каменным, ноги задрожали, но она старалась не показать своей слабости.
Всеволод и Мстислав вызвались со своими дружинниками сделать вылазку в стан врага. Но их отговорил опытный воевода:
- Разумнее будет остаться за стенами. Вон их сколько! Тьма-тьмущая… Думаю, что князь нас не оставит.
Ордынцы плотно окружили город. Пока одна часть войска готовилась к штурму, другая направилась к Суздалю. Монголотатары разграбили его, подожгли княжий двор и Дмитриевский монастырь. Рубили безжалостно стариков, детей, даже калек, беременным женщинам вспарывали животы. Вопреки обыкновению щадить церковников - перебили священников, монахов и монахинь. Юных монашек и молодых пригожих женщин забрали с собой. Затем они вернулись к Владимиру.
Утром 7 февраля заработали тараны, ломая крепостные стены, но ордынцы не стали ждать их полного разрушения, а, приставив лестницы, полезли, словно муравьи наверх. Оборонявшие сталкивали лестницы баграми, пускали со стен стрелы, бросали вниз бревна и камни, лили горячую воду и смолу, но враги были, как муравьи, многочисленны…
Появились бреши в стене, и вражеская рать вломилась в Новый город у Золотых ворот со стороны церквей Медной и Святой Ирины, от речки Лыбеди, а также от Клязьмы у ворот Волжских.
Княгиня Агафья, её снохи, нянюшки, множество бояр и простых людей заперлись в Соборной церкви и попросили от епископа Митрофана пострига. Затем все они приготовились к смерти.
Ордынцы не смогли сразу открыть железные двери церкви, подтащили машины. На каждый удар тараном из церкви неслись возгласы:
- Спаси нас, Господи!
Наконец двери были разбиты, но вход все равно оставался узким; враги не могли хлынуть в него все сразу, тех, кто проникал внутрь, монахи в черных подрясниках встречали яростными ударами топоров.
Тогда Бату-хан приказал развести на паперти огромный костер. Высокое пламя вмиг закрыло проход, дым повалил в него, а также в верхние окна. Но никто не выходил. Враги, пораженные упорством, ждали. Уже стал слышен треск горевших внутри досок.
- Они все сгорят и не достанутся нам, - воскликнул темник Бурундай. - А там много молодых русских женщин.
Бату-хан сделал знак рукой. Костер погасили.
Наконец ордынцы проникли внутрь церкви; они хватали в первую очередь женщин и детей; детей бросали в пламя горящих соседних домов, а женщин уводили.
Приволокли потерявшую сознание великую княгиню и положили у ног Бату-хана. Он равнодушно взирал, как нукеры содрали с неё одежды; обнаженная, она лежала на талом от тепла снегу, потом очнулась… Княгиня не причитала, не плакала, лишь съежилась от великого позора…
- Кто хочет жену коназа Гюрги Всеволодовича?.. - сказал Батый.
Привели опутанного цепями Медвежьего Клыка.
- Великий, - обратился к хану темник Суб-удай, - ты приказал, чтобы самых могучих воинов мы приводили и ставили перед твоими очами…
Воины попытались было согнуть спину дозорного перед Батыем, но Медвежий Клык лишь тряхнул цепями и снова выпрямился.
- Берикелля![33] Хочешь служить у меня нукером?..
- Если ты дашь мне в руки такое же копье, как у них, - Медвежий Клык кивнул на воинов хана, - то я тут же всажу его в твой толстый живот.
В дозорного тут же полетел с десяток стрел…
Так погиб славный русский город Владимир. Князья Всеволод и Мстислав, стараясь пробиться в Старый, или Печерный, город, храбро сражаясь, сложили вне крепостных разрушенных до основания стен свои головы.
Великий князь Георгий Всеволодович встретил Батыя на берегу Сити, здесь вступил в отчаянную битву и пал как герой…
«Это ж какую внутреннюю силу должен иметь народ, чтобы после такого зверства и такой разрухи выдюжить!.. И снова строить, и снова сеять… растить хлеб, детей… Да с таким народом…» - конь, шедший тихо, вдруг взял рысью, и Серпуховской так и не додумал до конца, какое бы дело он сделал с таким народом…