«Там же взрывчатка!» — вспомнил Мумит и инстинктивно бросился в ход, где исчезли волки. Он успел пробежать по нему совсем немного. Сзади сверкнуло, тугая волна горячего воздуха со страшной силой ударила Мумита в спину. Он упал, и последнее, что услышал перед тем, как потерять сознание, был грохот падающих позади камней…
Глава четвертая
Вертлявый раб с клеймом на смуглом лбу наполнил чаши кумысом и скользнул за полог шатра. Присел снаружи, подсматривая в щелочку — чтобы не пропустить момент, когда снова понадобится. С другой стороны полога тихо сопел и подсматривал дюжий нукер с обнаженной саблей в руке — тоже в готовности. В шатре остались двое. Один, скуластый, жилистый, с наголо обритой головой по-хозяйски развалился на шелковых подушках. Перед ним на шелковой скатерти дымилось горячее мясо в серебряных блюдах. Но скуластый не ел. Весело поглядывал на сидевшего напротив князя Игоря маленькими темными глазами. Тот неловко ерзал на подушках, усаживаясь, сразу было видно — не привык.
— Как рука? — спросил скуластый по-русски; медленно, но правильно выговаривая слова.
— Зажила, — односложно отозвался Игорь.
— Ястреба удержит?
— Не пробовал.
— Так пробуй, конязь! — засмеялся смуглый. — Я дал тебе двадцать лучших воинов в услужение — прикажи им! Есть кони, есть слуги, есть ястребы, что еще надо? Мужчина не должен сидеть в шатре, как женщина, мужчина должен охотиться. Война и охота, чем еще заняться князю?
— Я в полоне.
— Ты в гостях! — весело возразил скуластый. — У меня. В полон тебя взял Чилбук, а я забрал у Чилбука, хотя он упирался. Я дал за тебя пятьдесят молодых кобылиц, а он просил сто. Дал и больше, если бы Чилбук настоял. Я не могу позволить, чтобы мой будущий сват Игорь жил в захудалой орде.
— Ты очень добр, хан Кончак, — со странной интонацией в голосе сказал Игорь.
В ответ Кончак захохотал, хлопая себя ладонями по бедрам.
— Добрый, — проговорил он сквозь смех, — добрый… Ты первый русский, который сказал так. Один ваш монах, которого мои воины поймали под Переяславлем, назвал меня богостудным и окаянным. Ни я, ни мой толмач не поняли, что это означает, и попросили объяснить. Он долго говорил. Затем призвал на мою голову все кары вашего бога, если я посмею тронуть хоть одного монаха.
— Что ты ему ответил?
— Я велел посадить его на кол, чтобы кары бога обрушились у него на глазах. Я долго ждал — пока монах не умер. Потом сжег монастырь. Ничего не обрушилось. Я не стал его трогать, если бы он молчал, И монастырь, в котором мои воины не нашли даже еды.
Игорь промолчал.
— Ешь, конязь! — сделал приглашающий жест хан. — Барашек молодой, жирный. Пей кумыс! Тебе надо много есть и пить, чтобы сил было много. Кумыс дает силу, мясо дает силу. Вы, русские, едите много хлеба и мало мяса. И совсем не пьете кумыс. Откуда взять силу? Каждый мой воин может скакать на коне без отдыха три дня и три ночи. Твой может?
— Сможет.
— В прошлом году мы ходили на Русь и спокойно ушли в степь. В этом году ходили — и тоже ушли. Русские нас не догнали.
— Талая стопа… Распутица.
— Талая стопа была и для нас.
— У каждого твоего воина по два коня. Или даже по три.
— Купи у меня коней, и у твоих воинов будет столько. У меня много коней. Но ты хотел забрать их даром.
— Я не за ними шел в Поле.
— Тогда зачем?
— Ты каждый год приходишь на Русь. Твои воины сжигают наши веси, убивают и уводят в полон русских людей.
— Я приходил на твои земли?
— Ты — нет.
— Тогда почему ты пришел на мои?
— Я пришел в Поле. Твои орды не приходят в мои земли, но приходят орды других ханов.
— Я не могу отвечать за других ханов. Ты ведь не отвечаешь за то, что сделает Владимир Переяславский, Святослав Киевский или Ярослав Черниговский? Почему я должен отвечать за орды Кзы?
— Владимир сидит в Переяславле, Святослав — в Киеве, Ярослав — в Чернигове. Их можно найти в их городах и на их землях. А где твои земли, хан? Половцы приходят из Поля и уходят в Поле. Поэтому и мы пошли в Поле.
— Но это мое Поле.
— Оно не всегда было твоим. Еще мой дед княжил в Тмутаракани.
— Так ты хотел отвоевать Тмутаракань? — Кончак захохотал. — Даже если бы ты пришел сюда вместе со Святославом… Тмутаракань вы, может, и взяли, но никто из русских не вернулся бы домой. Ты хоть представляешь, конязь, сколько у меня воинов? Сколько орд кочует к югу от Донца? Если каждый выпустит только по одной стреле, из-за них не будет видно солнца! И твои полки накроет тьма.
— Я это видел.
— Ты видел небольшие орды, собранные для набега на Русь. Мы брали одного из десяти — у кого хорошее оружие и хорошие кони. К Тмутаракани привели бы всех.
— Значит, ты собирался идти на Русь? И в мои земли тоже?
— В твои земли я не хожу, — хитровато улыбнулся Кончак. — Ты знаешь.
— Пришел бы Кза. Какая мне разница? Опять бы веси пожгли, людей ополонили.
— Мы можем и не ходить на Русь. Вот! — Кончак достал из кошелька на поясе серебряную монету. — Это дирхам, который вы, русские, называете куной. Если разрезать его пополам, будет, по-вашему, резана, резану пополам — белка. По одной белке со двора, и мы не выйдем из Поля.
— Русь никогда и никому не платила дани.
— Все народы, живущие вокруг Поля, платят. Ваши приграничные города уже платят. У меня, конязь, много молодых, горячих воинов, которые хотят жить в красивом шатре, носить красивую одежду, иметь хорошее оружие, дарить женам украшения. Для этого нужно серебро, много серебра. Где взять?
— У вас много скота.
— За него плохо платят. Особенно вы, русские.
— У нас мало денег, хан. Пока половцы не перекрыли наши торговые пути, купцы привозили в Русь много серебра с востока. Теперь вы не пускаете русских купцов через свои земли, и у нас нет серебра, чтобы купить ваших коней и другой скот.
— Вы можете взять серебро на западе. У ляхов, немцев, угров…
— Путь к ним лежит через много земель, где каждый князь берет за проезд мыт. Поэтому купцов на запад ездит мало.
— Вы, русские, любите притворяться бедными. У нас любой, у кого только конь и двадцать баранов, ходит как хан. И очень обидится, если ему сказать, что он не сможет купить табун кобылиц. Вы жалуетесь, что нет денег, а ваши дружинники ходят в дорогой броне, носят шелковые рубахи и порты, а на пальцах — золотые перстни. Вы всегда выкупаете ваших пленников. За простого воина даете по гривне, хотя цена ему — пять дирхамов. По белке со двора — это небольшая плата, конязь.
— Поэтому мы и отказываемся от нее. Мы соберем серебро для тебя, хан, но твоим молодым, горячим, не достанется ничего или достанется мало. И они пойдут на Русь, чтобы добыть больше.
— Конечно, пойдут, — ухмыльнулся Кончак. — Молодым всегда нужно много. Они горячи и нетерпеливы, не умеют ждать. Но вы с ними справитесь. Важно, что я не пойду, Кза не пойдет.
— С вами мы тоже справимся. Всегда справлялись.
— Ты говоришь так, конязь, будто мы сидим у тебя дома, а не в моем шатре.
Игорь замолчал. Кончак взял с блюда баранью ногу, не спеша стал сдирать зубами с кости горячее мясо. Закончив, сыто рыгнул и бросил голую кость к входу. Раб суетливо выглянул из-за полога, прибрал.
— Вот так мы обглодаем Русь, конязь. Кза сказал мне: «Идем в земли Игоря. Войска там нет, нам готовый полон приготовлен — только забрать».
Игорь потемнел лицом.
— Ты нам очень помог, конязь, — весело сказал Кончак, прихлебывая кумыс. — Твои воины сами принесли нам броню, мечи, копья. Оружие стоит дорого, и теперь мы сможем взять в поход еще пять тысяч всадников.
— Пойдешь в мои земли?
— Я — нет, — откинулся на подушки Кончак, — а вот Кза пойдет.
— Вам мало выкупа?
— Выкуп когда еще будет, — засмеялся Кончак. — А воины уже собраны и нетерпеливо ждут. Молодые, горячие… Я не могу обмануть их — в следующий раз не захотят идти. Ты сам нераз собирал войско, конязь, знаешь, как это бывает. Мне говорили, что тебе не помешало даже затмение солнца — повел полки в Поле. Я тебя понимаю. Когда за твоей спиной тысячи нетерпеливых воинов, поворачивать назад нельзя. Лучше проиграть битву, но не возвращаться с полпути.
В шатре опять стало тихо. Кончак взял с блюда вторую ногу.
— Какой выкуп назначили? — спросил Игорь.
— Две тысячи гривен за тебя, по тысяче за других князей, двести — за воеводу, по сто — боярина…
— Две тысячи?! Столько мои земли не дают даже за год!
— Ты ведь не один год княжишь.
— Столько все равно не собрать.
— Соберут. Вы, русские, всегда собираете выкуп.
— Но не такой большой!
— Продадите свои шелковые рубахи и золотые перстни. Русские женщины любят носить золото и драгоценные камни. Если хотят увидеть живыми своих мужей и сыновей…
— Не хватит, даже если продать все.
— Святослав киевский заплатит. Ты ведь посадил его на киевский стол?
— За меня, может, и заплатит. Но за остальных…
— Мы не отпустим тебя, пока не заплатят за остальных князей. Кза так просил, и я согласился. Ты один, по моему разумению, стоишь всех остальных, но мы решили не обижать твоего брата и сыновей низкой ценой, — улыбнулся Кончак. — Так что две тысячи за тебя и по тысяче за остальных. Бояре и дружинники — отдельно…
— Столько не собрать в русской земле.
— Я говорил, что вы любите притворяться бедными. Сколько городов в твоих землях, конязь? Восемнадцать?
— Пятьдесят.
— Что стоит городу собрать по сорок гривен для любимого князя?
— Им же выкупать своих. Бояр, дружинников…
— Значит, соберут по сто.
— Вы же пойдете в набег на них.
— Соберем полон по весям. Города останутся. Мои воины не умеют влезать на высокие стены, ты знаешь. Хотя Кза хвастался: какой-то басурменин строит ему осадную машину. Даже просил подождать с набегом, пока тот закончит.
— В прошлом году вы приходили с машиной, что стреляла большими шереширами — пятьдесят человек натягивали тетиву. И басурменин при ней был. Машину воевода Роман сжег, а что он сделал