ясь восторженно закричал Тудор. — Стреляет, как зайцев! Но все равно наших слишком мало — сомнут…
— На конь! — приказал он мечнику, державшему его кобылку на поводу. — Вперед! — закричал, вскакивая в седло. Лицо его преобразилось, сияя молодым воодушевлением. — Поможем добрым христианам против безбожных агарян! Хоругвь развернуть, в дудки играть! Во весь опор! Стреляй их, секи!..
Конница пестрой змеей стремительно прянула вниз по склону и растеклась по лугу по направлению к реке. Всадники, крича и гигикая, неслись, выставив перед собой копья. Другие, оставив щиты за спинами, на скаку натягивали тетивы страшных составных луков или держали перед собой взведенные самострелы.
Тем временем степняки у обрыва пришли в себя. Один из них, с червленым конским хвостом на пике шишака, замахал саблей, что-то приказывая. Половцы сгрудились вокруг него, затем развернулись в ряд. Ощетинившись копьями и прикрываясь щитами, двинулись на врага. Их было больше, куда больше, чем десяток русских храбрецов, стоявших за щитами, и еще десятка с луками.
— Сомнут! — в сердцах крикнул княжичу Тудор, на скаку наблюдая за перестроениями на лугу. — Враз сомнут! Не успеем…
Он не договорил. Половец с конским хвостом на шлеме вдруг замер и, уронив саблю, заскреб рукой спину, пытаясь достать до древка стрелы, торчавшей у него между лопаток. Не достал и, покачнувшись, рухнул ничком. Из строя, шагавшего к выходу в долину, выпало еще двое — тоже со стрелами в спине.
Тудор глянул выше. На вершине обрыва стояли три лучника. Быстро, одна за другой, они пускали стрелы вниз, и каждая находила цель. Узкие, бронебойные наконечники рвали кольца брони, проникали между железными пластинами куяков, пробивали насквозь незащищенные бармицами шеи, кололи руки и ноги степняков. Осознав новую опасность, половцы завертелись на лугу, пытаясь прикрыться щитами сразу от всех, но тем самым только сделали себя еще более уязвимыми. Лучники у выхода на пойму и лучники на вершине обрыва без роздыха натягивали тетивы и спускали их. Но все равно два десятка степняков, отчаянно вопя, накатились на жидкую преграду у выхода к лугу, но бой получился скоротечным. Заметив подскакавшую к реке сотню Тудора, нападавшие в смятении отпрянули назад.
Сотня Тудора молча смотрела, как стрелы разят степняков, в панике мечущихся по усеянному телами треугольнику поймы. Несколько воев Тудора в запале выстрелили через реку, но воевода прикрикнул — могли задеть своих.
— Почему половцы не стреляют? — воскликнул Олег, в нетерпении ерзая в седле рядом с воеводой.
— Луки остались при конях, — пояснил Тудор. — Не подумали, что на стане понадобятся. Ежели и были у кого, так тех первыми стрелили. Все оглядел, все продумал. Ах, молодец!
Высокий воин в серебристой броне, командовавший десяткой отважных, словно услышал его слова, обернулся и приветственно помахал рукой. Затем что-то приказал своим. Те подняли щиты и мерным шагом двинулись на оставшихся в живых степняков. Лучники неотступно следовали позади, мгновенно пуская стрелы в тех половцев, кто решился выглянуть из-за щита или нечаянно открылся противнику.
— Я иду к ним!
Княжич пришпорил своего коня, и тот сиганул в реку с невысокого берега. Уже в воде Олег высвободил ноги из стремян, поплыл, держась за конскую шею.
— Броня же на нем! Утопнет! — в сердцах воскликнул Тудор. Сделав знак сотне оставаться на берегу, он дал шпоры своей кобылке. Через мгновение уже плыл держась за повод и сердито отплывая воду.
Течение снесло всадников к отмели у самого края обрыва, там они и выбрались из реки. Вода струилась по их мокрой броне, ручьями сбегала на сапоги. Но оба предводителя, не обращая на это внимания, вскочили в седла и бодрой рысью двинулись к лугу.
Битва заканчивалась. С десяток уцелевших в бойне половцев стояли, прижавшись спинами к обрыву, где их не могли достать стрелы сверху, наглухо загородившись щитами. Русские вои, держа копья наперевес, замерли, готовые в любую минуту броситься на врага. Но приказа такого не последовало.
— Скажи им, Василько, чтобы сдавались, — сказал воевода в блестящей броне. — Обещай: все будут живы, а после войны вернутся в Поле.
— К чему нам их столько, Вольга? — возразил один из копейщиков, оборачиваясь. — Хватит одного «языка».
— Видишь: напуганы до смерти! — засмеялся Вольга. — Биться будут до последнего. Зачем нам свои головы класть, Микула? Да и полон нужен, менять на наших после войны. Говори, Василько!
Лучник, совсем еще мальчишка, с суровым не по годам лицом, прокричал по-кипчакски. Из-за щитов ответили.
— Сдадутся, если побожимся не убивать, — перевел Василько.
— Еще божиться им! — заворчал Микула, втыкая копье шипом на тупом конце в землю и беря в руки дубину. — Счас я…
— Стоять! — свирепо крикнул Вольга. — Прибью! Опустить луки! Василько, переводи: божусь…
Он вышел перед строем своих воев и медленно перекрестился. Тут же один степняков бросил щит, за ним другой, третий… Вои Вольги, отложив щиты, принялись вязать полонных. Микула, недовольный, взвалил на плечо дубину и пошел по усеянному телами лугу. Время от времени он останавливался, трогал сраженного половца ногой. Если тот подавал признаки жизни, взмахивал дубиной. Отчаянный крик, глухой удар…
— У Микулы половцы семью вырезали, — сказал Вольга подъехавшим Олегу и Тудору. — Пусть отведет душу. Вы кто будете?
— Ведем в Путивль подмогу, — ответил Тудор, с любопытством разглядывая высокого воеводу. — Здоров ты воевать, боярин! Много поганых побил?
— Не считал еще, — пожал плечами Вольга. — Главное, что свои живы. Трое только поранены.
Он хотел еще что-то сказать, но осекся, глядя в сторону. Микула вел к ним человека в изорванной одежде, без брони. Лицо его все в синяках и крови, руки крепко стянуты позади ремешком. Человек пошатывался, но шел.
— Говорит, что русский, — сказал Микула подведя полонного ближе. — Спросите. Но если он с ними, — он угрожающе поднял дубину.
— Я Олекса, сотский князя Владимира Переяславского, — торопливо сказал пленник, с опаской поглядывая на Микулу. — Мы стояли в Римове.
— В полон к поганым как попал? — спросил Тудор, подъезжая ближе. Олекса сокрушенно глянул на него снизу вверх:
— Взяли Римов половцы…
Совет Ярославна собрала в гриднице. За огромным столом, тянувшимся вдоль зала, могла свободно уместиться сотня воинов, но сейчас сидело только девять. Сама Ярославна, Михн с Якубом, Тудор с Олегом, Улеб, Вольга, Кузьма и Олекса из Римова. Прошедшая ночь пошла пленнику на пользу: опухоль с лица спала. Синяки на скулах и под глазами уже не чернели пугающе, рассеченный лоб укрывала повязка из холщового бинта.
Тудор с неудовольствием поглядывал на Кузьму. На этого лекаря со странным взглядом зеленых глаз он обратил внимание еще вечером, когда пришли в Путивль. Лекарь быстро перевязал раненых воев Вольги (ему помогала маленькая худенькая бояринька), затем занялся Олексой. Перебинтовал ему лоб, мазал лицо чем-то пахучим, черпая это рукой прямо из глиняной миски, затем дал пленнику выпить из чаши. Олекса после такого лечения сразу уснул. Тудор велел будить, чтобы Ярославна послушала бывшего пленника, но лекарь запретил. К удивлению воеводы княгиня встала на сторону Кузьмы.
— Зачем лекарь тут? — тихо спросил Тудор Михна, наклонившись к уху старого товарища.
— Княгиня велела, — также тихо ответил тот.
— Ей худо?
— Боярин не только лекарь. Он камнеметы знатно делает.
«Ну и пусть бы делал!» — хотел сказать Тудор, но промолчал, поймав сердитый взгляд Ярославны. Хватит того, что она вчера ему сказала…
— Поганые пришли к Римову неделю тому, — начал Олекса. Голос его был хрипловат, но тверд. — Мы знали — разведка упредила. Дома в посадах разобрали на бревна — на головы половцев со стен бросать, а ветхие сожгли, чтобы им не прятаться за ними. Не боялись их. В городе за стенами три конных сотни было (князь Владимир заранее прислал), хватало воев и смердов на стенах…
— Много волков пришло из Поля? — перебила Олексу Ярославна.
— Тьма (десять тысяч), а, может, и более. Не считали. Но как обложили город, то, сколько хватало глаза, — вежи, шатры…
— Сразу пошли на приступ?
— Нет. Ездили вокруг, высматривали. Наши со стен в них постреливали. Обычное дело.
— Орудие осадное у них было?
— Было, но я не видел. Они не успели установить. Поганые, что меня с собой вели говорили, что стреляет огненными шереширами. Между собой говорили, но я их язык знаю.
— Как же они Римов взяли?
— Две городницы в ров слетели.
— Как?
— Волей божьей. Народу много на забрала вышло на поганых смотреть, не сдержали, наверное. Я на другой стене в то время был. Слышу грохот, оглянулся — городницы падают. Сразу понял — беда! Побежал к своей сотне. Выбежали мы наружу через пролом, что после падения городниц образовался, стали пробиваться к болоту. Поганые налетели, но наших много из города выскочило, пробились. Я не успел — ошеломили сзади, — Олекса осторожно потрогал затылок. — Палицей наверное. Когда пришел в себя — руки связаны, ноги связаны… Все, кто в городе остался, тоже в полон попали.
— Зачем они тебя с собой везли? — спросил Улеб.
Тудор усмехнулся про себя. Вчера он по приказу княгини поделил войско надвое, отдав одну сотню под начало Вольге, а другую — Улебу. Случилась распря: вои, насмотревшись подвигов боярина, хотели под начало к Вольге. Тудор прикрикнул, но вои хмурились. Улеб обиделся. Спас положение сам Вольга. Отвел Улеба в сторону и что-то ему сказал, обнимая за плечи. Улеб вернулся с улыбкой. И сейчас сидел с Вольгой плечо к плечу.
— Хотели, чтобы я дорогу им на Путивль показал, — ответил князю Олекса. — Ближний путь. Я их на броде запутал. Сказал, что Путивль на другом берегу, они поверили и перебрели. Так и увел от города в сторону, верст на пятнадцать. Но они быстро обман поняли. Как разбили стан, принялись меня казнить. Сначала просто били — сапогами, рукоятками сабель, потом обернули голову ремешком и стали палкой закручивать. Если бы не боярин… — Олекса с уважением посмотрел на Вольгу. — Разведка их теперь побита. Я слышал от поганых, что из первой разведки, а там сын Кзы за воев