Даркен поморщился.
— Звучит неубедительно.
Некромагичка закатила глаза.
— То есть, когда я цундерюсь, то я — милашка, а как цундерится Румыния, так сразу надо всё воспринимать в штыки? Что за двойные стандарты?
— О! Теперь ты разговариваешь на моём языке! — вскинул брови сын ректора и вновь направил взор на бумаги. — С этого и надо было начинать.
Ёлко возмущённо втянула ртом воздух, а затем схватила одну из папок и от души вмазала ей по макушке возлюбленного.
Тот лишь весело рассмеялся.
— Да ладно тебе! Сколько уже знаем друг друга, а ты до сих пор удивляешься, что я бака.
— Я удивляюсь тому, насколько ты бака, и как ты упорствуешь в том, чтобы оставаться таковым, — она бросила папочку обратно на стол. — Послушай, положение кризисное. Ты ведь знаешь, сколько не пережило запуск пилонов?
Лицо молодого человека тут же скисло.
— Да, читал отчёты. Глядя на цифру ничего не почувствовал… но это «не хватает моргов»…
— Не хватает моргов. Не хватает специалистов даже для оперативного оживления административного аппарата, не говоря уже о переработке челяди в прах. Телами забиваются все доступные холодильники. Логистика икает…
— Да я понял уже, что Гане хватило умения стать камушком, который заклинит шестерни нашей государственной машины, — раздражённо взмахнул руками Даркен. — Но и мы ведь не лыком шиты. Нам удалось избежать самого страшного.
Ёлко поморщилась.
— Ну, да, конвертировали большую часть потерь из чиновников и бизнесменов в челядь.
«Номер один» наставительно поднял палец.
— Нет, мой милый ёжик. Мы сделали намного больше. Все умершие умерли гламурненько, запустить их сердечки может даже студентота, которая как раз в этот срок массово уползла на практику. Если бы заражённые мутировали, их разметало бы на мелкие-мелкие ошмётки, — молодой человек выдержал небольшую паузу, а затем вновь углубился в изучение бумаг. — Да и, я тебе гарантирую, что эти членистоногие мрази порвали бы на части ещё кучу челяди. Причём не слабую здоровьем, как та, что не пережила нашего контрзаклинания, а молодых, здоровых и работящих. Да ещё и инфраструктуру бы повредили своими кислотными выделениями и откровенно деструктивным поведением.
Ёлко не выдержала и прыснула.
— «Деструктивным поведением». Скажешь тоже!
Дарк улыбнулся.
— Учусь быть дипломатичным. Разве не этого ты от меня хотела? Чтобы я повзрослел?
Не прекращая смеяться, девушка вновь схватила со стола папку и отвесила возлюбленному очередную шутливую оплеуху.
— Ба-а-а-ака!
— Стараюсь! — весело хохотнул молодой человек. — Всем же известно, что цундерки западают на бак.
— Не буду спорить, — вздохнула Ёлко. — Я тому живое подтверждение. Тебе сколько времени потребуется на выбор?
— Нисколько, — ответил Даркен. — Уверенно приглашай столько, сколько нам потребно. Отдавай приоритет молодняку: он и на подъём более лёгок, и обрабатывать идеологически его проще.
— Ла-а-а-адно, — удивлённо протянула она, забирая папочки обратно. — В вопросе подбора персонала я тебе доверюсь. Пока что твою нюх не подводил.
— Тогда доверься мне ещё раз, — некромаг поднялся с места и загрёб себе большую часть папок. — Я хочу, чтобы ты заткнула образовавшиеся дыры в администрации ребятами покрепче с низких должностей.
— Я? — бровки Ёлко поднялись ещё выше. — Разве не ты у нас специалист по кадрам?
— Я, — согласился Дарк. — Но личное участие в перестановках на позициях, на которые королевские лекари оживляют в последнюю очередь, для меня слишком мелко. Достаточно лишь понимания, что те чинуши, что полегли от моего противозаклинания, уже выходят в тираж.
Молодой человек кивнул девушке, подавая знак, чтобы она указывала дорогу, а сам продолжил разглагольствовать.
— Обновлять изношенный организм им сейчас никто не будет. Не до того. Сердечко вновь запустят, да прогонят к Лешей. А впереди время потрясений, стрессов и переработок. Как моторчик затарахтел, так и заглохнет.
— Поняла, — девушка направилась к двери. — Дам соответствующую разнарядку. Старикам велю передавать дела. Кстати, а куда самих стариков?
— Есть у меня мыслишка, — ответил некромаг. — Как появится время, изучим их дела получше. Кто толковый, тем найдём применение в качестве консультантов, запустив принудительную ротацию. Ожидаю, что сохранится процентов двадцать-тридцать. Неплохое обновление аппарата.
Ёлко улыбнулась
— Смотрю, у тебя уже всё схвачено? — она сгрузила остаток папок на руки возлюбленному и открыла дверь. — А когда схватил? Заранее или прямо только что?
— А какая разница, если схваченное не успело долететь до земли? — с улыбкой пожал плечами молодой человек.
Девушка добродушно кивнула.
— Действительно. Сейчас только это и имеет значение. Время марафонцев закончилось. Пришло время спринтеров.
3.
Ёлко испуганно пискнула и резко уселась, когда неведомая сила вдруг вырвала у неё из рук телефон сразу после того, как прозвучал звук разрыва соединения. Некромагичке потребовалось около двух секунд, чтобы осознать, что именно произошло, и где именно она находится.
Мозг крайне неохотно сопоставлял факты, не связанные напрямую с устранением последствий катастрофы в Сметане. Он давно уже выкинул за ненадобностью знание о том, что хозяйка переоделась в уютную тёмно-синюю пижамку и забралась под одеялко. Зачем эта информация? Тело физически находится в безопасности, а всё остальное не имеет значения. Можно с головой окунуться в аналитику, сбор информации, выбивание отчётностей из подозрительно молчащих функционеров, перекрёстную сверку источников…
Но так думала Ёлко, а не её матушка, что стояла у кровати дочери, удерживая изящными тонкими пальчиками мобильный юной слечны Каппек. Экран телефона всё ещё горел, и он являлся чуть ли не единственным источником света в давно погрузившейся во тьму спальне. По крайней мере, с объективной точки зрения. Субъективно же казалось, что хрупкая женская фигурка неярко сияет, словно бы родительница не то умерла и явилась вновь призраком, не то обмазалась фосфором, чтобы эффектней смотреться ночью.
И то, и другое было вполне в духе Урсы Каппек. Но ни первое, ни второе не являлось правдой. Просто подчёркнуто белый образ матери чересчур контрастировал с мрачной тёмной комнатой дочурки, что и создавало столь занятный визуальный эффект.
Насколько Ёлко нравились насыщенные цвета, будь то чёрный или фуксия, настолько же её родительница благоволила бледности и серости. И удивительным образом то, что обычно являлось синонимом невзрачности, в случае с пани Каппек исправно приковывало взгляд. Но лишь когда женщина хотела, чтобы на неё обращали внимание.
Кожа, словно бы лишённая пигментации. Практически бесцветные глаза. Волосы крепкие, густые, но пепельно-седые. И длинная белая ночнушка. Ёлко отлично знала, что в ярком свете сквозь ткань можно было без труда узреть силуэт изящного тела матери. Но лишь силуэт, а не детали, которые могли бы сделать образ чересчур вульгарным и пошлым.
Бледные, словно бы обескровленные губы шевельнулись.
— Хватит работать. Спи.
Ёлко вздохнула.
— Успею ещё выспаться, — она протянула руку к телефону. — Верните трубочку, пожалуйста. Мне нужно работать.
— Это другим нужно, чтобы ты работала, — женщина осторожно уселась на самый краешек постели. — Не тебе. Тебе нужно отойти ко сну. Пока ещё есть такая возможность. Поверь, милая, потом её может и не быть.
— Но у нас кризис, — девушка опустила руку и послушно чуть откинулась назад, но не сдала позиций окончательно. — Если мы не примем мер, всё рискует стать куда хуже.
Экран телефона померк. Теперь тьму разгонял только пробивающийся сквозь занавески свет уличных фонарей.
— Всё станет хуже, не сомневайся, — улыбнулась пани Каппек. — Я понимаю, что тебе хочется предусмотреть всё, предупредить все неприятности, избежать всех проблем. Но это невозможно. Ты когда-нибудь слышала выражение «лучшее — враг хорошего»?
Ёлко нехотя кивнула.
— Но ведь я справляюсь.
— На «лучшее» ты тратишь несравненно больше усилий, чем на «хорошее», а разница в результатах не настолько значительна.
— Я справляюсь, — настойчиво повторила девушка.
Матушка тяжело вздохнула и закатила глаза к потолку.
— Дети… когда вы, наконец, начнёте прислушиваться к опыту старших? Мы уже наступили на эти грабли, а вы так уверенно идёте по нашим стопам. Это разом и невероятно мило, и до боли в сердце обидно.
— Я просто пытаюсь обойти ту граблю, к рукоятке которой привязан топор, — нахмурилась слечна Каппек. — На неё я наступила в прошлой жизни. И больше не хочу. Лучше многочисленные шишки на лбу, чем расколотый череп.
Женщина снова вздохнула.
— Тоники или заклинание?
Ёлко потребовалась пара секунд, чтобы понять, о чём речь.
— Ничего вышеперечисленного. Я пока справляюсь без магии.
— А вот я однажды уработалась до такой степени, что даже под магией не справлялась.
Девушка нахмурилась чуть сильней. Она слышала от преподавателей, что подобное теоретически возможно. Колдовство изрядно расширяло возможности человеческого организма. Абсолютно любой процесс в нём был подвластен мастерам алхимии и волшебной палочки. Однако человек состоял не только из тела, но и из души. И как можно было привязать её принудительно к бренной оболочке из плоти, крови и костей, также связь могла начать рваться, например, если долго не спать.
И, к сожалению, это «долго» не получалось конкретизировать. Кому-то хватало трёх дней, чтобы почувствовать первые признаки отторжения, другие же лишь через две недели переставали чувствовать руки и ноги, как естественное продолжение себя.
— Впрок всё равно выспаться невозможно, — уверенности в голосе дочери поубавилось, но сдаваться девушка не торопилась.
— Невозможно, — согласилась матушка и мягко, но настойчиво, надавила Ёлко на плечи, укладывая её в постель. — Зато можно научиться отделять важное от неважного, научиться сохранять силы, использовать каждый час на всю катушку и, самое главное, перестать волноваться из-за того, что что-то не успелось.