– Алла-а! – раздался единый гневный вопль, ибо только теперь Абазы-паше и хану стало ясно, что основной удар Румянцев все же наносил в лоб. Переброшенные направо, к Репнину, артиллерия и янычары ничего уже не могли сделать.
Лагерь начал заполняться русской пехотой, штыками очищавшей его от наиболее упорных защитников. Но работать штыком здесь, в укреплениях, пехотинцам много не пришлось – основная часть защитников, поняв, что расплачиваться за ошибки начальников им почему-то не хочется, уже убегала весьма поспешно на юг.
Отступающих спасло лишь то, что большинство их составляла конница. Русская кавалерия, лошади которых не привыкли к скачкам по гористым местностям, преследовала противника лишь порядка двадцати верст.
К вечеру русская армия сосредоточилась у деревни Темлекиш, где главные силы ее оставались на протяжении трех дней. В первый же вечер Румянцев собрал генералитет.
– Господа генералы, – произнес он, глядя на своих сослуживцев сияющими глазами, – первая наша виктория в этой кампании свершилась! Не так грозен турок с татарином оказалось, как доселе думалось. Отныне поражения его будут преследовать – пока в душах наших горит священный огонь защитников Отечества. Благодарю вас всех. Но долгом своим все же считаю напомнить вам, что победа сия была достигнута благодаря четкому выполнению каждым начальником возложенной на него задачи. В этом залог и грядущих наших побед. Только в этом. Каждое промедление будет грозить нам поражением и гибелью. Так что надеюсь, что в следующий раз, господа генералы, ваши команды будут весьма точно взаимодействовать промеж себя. Это позволит нам успешнее воевать с противником. Ибо не забывайте, наша основная задача – разбивать турецкие армии. Разбивать, а не рассеивать, дабы могли они заново легко опять собраться в единую силу. Хотя, как говорится, первый блин всегда комом. Ком у нас получился весьма удачный. Будем же, господа, прилагать усилия всех, дабы последующие блины получались лучше выпечены!
Через две недели разведка авангарда Баура донесла Румянцеву, что между течением Прута и рекой Ларгой ею обнаружено крупное скопление войск противника. Это были бежавшие от Рябой Могилы турецкие и татарские войска и большой турецкий отряд Абды-паши – всего около восьмидесяти тысяч.
Румянцев был прав: аппетит приходит во время еды и опыт во время работы – ларгский блин оказался более удачным. Он будет испечен ровно через сутки – 17 июня 1770 года.
Первое большое сражение после окончания Семилетней войны, сражение при Рябой Могиле показало, как высоко поднялось русское военное искусство. До сих пор наступление всегда осуществлялось сплошной массой войск, хотя и разделенной на колонны…
Раздельное наступление колонн к Рябой Могиле – первый в европейской военной истории опыт концентрического наступления.
Сразу же после сражения Румянцев отрядил отряд Потемкина для наблюдения за отступающим противником. Поскольку продвижение 2-й армии вперед временно оставляло его фланг незащищенным, Румянцев выдвинул несколько отрядов для охраны важнейших направлений и только потом двинулся к нижнему течению Дуная. Панин же в это время переправился через Днестр и шел по направлению к Бендерам.
Вскоре между течениями рек Прут и Ларга авангарды Первой армии, далеко выдвинутые от основных сил, обнаружили лагерь противника. Это были части бежавших, но в дальнейшем опять приведенных в порядок войск хана. Вместе с пришедшими им на помощь из Молдавии турками их численность достигала 80 тысяч.
Хан ждал здесь соединения с главными силами визиря, готовившимися к переправе через Дунай у Исакчи. Румянцев, чтобы не допустить этого, решает немедленно атаковать противника. Для осуществления операции он сосредоточил все свои силы, выделив лишь двухтысячный отряд для охраны мостов у Фальчи.
Русский командующий построил войско в четыре каре: два нацеливались на фланг татарского лагеря, два предназначались для атаки с фронта. По его плану вся кавалерия с легкими полковыми орудиями, соображая свое движение с фланговыми каре, в одно время с ними должна была ударить противнику в тыл. Артиллерия должна была идти впереди.
При Ларге Румянцев создал и применил новую тактику для действия против иррегулярных войск. Он напал, а не ожидал нападения. И напал в боевом порядке, доселе не применявшемся, что позволило ему разом выставить больше сил, чем татары, хотя те и были в значительно большем количестве. И хорошо информированы о планах неприятеля – ночью к ним в лагерь ушел перебежчик…
– Великий хан! Один из прахоподобных гяуров не вынес ужаса предстоящей битвы с вами и перебежал к вам в лагерь. Он здесь, у вашей палатки, – ждет, чтобы припасть к вашим стопам и поведать нечто важное.
– Какое такое нечто? Говорили толком, пес!
Служитель склонился еще раз в раболепном поклоне, а потом произнес испуганно:
– Посыпавший прахом и пеплом утверждает, что неверные готовятся напасть на вас.
– Ко мне его! Живо! – Ощутив прилив внезапного гнева и сковывающего энергию смутного волнения закричал Каплан-гирей.
Стража у входа в палатку, чуть-чуть замешкавшись, втолкнула перебежчика. Бледный, но решительный, тот поклонился хану.
Каплан-Гирей сделал знак страже, и пленного заставили опуститься на колени. Когда же он сделал попытку вскочить, один из телохранителей надавил ему на плечи, а другой отвел саблю – как для удара.
– Неверная собака, стоя пред лицом господина, – назидательно заметил хан, угрюмо усмехнувшись, – должна смотреть на него снизу вверх. И ласково, – добавил он угрожающе. – Я не вижу покорности в твоем взоре. Ты рискуешь лишиться того, чем смотрят на мир, дарованный нам Аллахом.
У пленника обвисли напряженные плечи, он сцепил до хруста руки и все же опустил глаза.
– Теперь говори, – удовлетворенно разрешил хан.
– Ваше величество, – заговорил перебежчик. – Я прапорщик Ахтырского гусарского полка Петр Квитковский. Родом поляк. Я бежал из передовых цепей русской армии к вам, чтобы известить вас о том, что генерал Румянцев намеревается внезапно напасть на вас.
– А почему ты так торопишься сказать нам об этом? Ты хочешь поражения своим?
– Я сказал, ваше величество, что я поляк. Русские мне не свои. Я хочу драться вместе с вами, с союзниками нашей Конфедерации, чтобы избавить свою страну от угнетения ее Россией.
– Хорошо, я хочу верить тебе. Моя вера – это и моя удача, и твоя жизнь. Ты знаешь, как поступают с теми, кто лжет?
Квитковский посерел. Непонятно – либо от силы, либо от страха.
– Знаю.
– Молодец, что знаешь. Сколько войск у Румянцева?
– Менее тридцати тысяч.
Абды-паша торжествующе посмотрел на Абазы-пашу.
– Уведите гяура, – обратился хан к страже. И повернулся к туркам: – Завтра состоится битва: если пленный лгал и русские не нападут на нас, – я сам на них нападу!
Предательство Квитковского изменило планы русского командующего лишь в малой степени. Понимая, что сражение не отменишь – хан, да и турецкие паши были настроены решительно – и что превосходство противника в людях в атаке будет более доминирующее, Румянцев лишь перенес начало своего наступления на два часа раньше. Желая хоть немного дезориентировать хана, выступавшего в роли главнокомандующего, Румянцев приказал оставить на месте ночлега палатки и лагерные костры, надеясь, что Каплан-Гирей поверит в невозможность сегодняшнего наступления русских, наступления, выданного бывшим офицером.
План атаки был оставлен в неприкосновенности. 7 июля наступать должна была вся армия, кроме арьергардного отряда полковника Каковинского. Малые силы русских предполагали удар в едином порыве – в этом был единственный залог успеха.
Согласно этого плана корпус Баура, куда входила и бригада Вейсмана в составе двух полков, должен был наступать, следуя на левую оконечность боевых порядков русской армии. Корпусу надлежало, приблизясь к Ларге вместе с корпусом Репнина, шедшим правее его, навести четыре моста через реку и построиться к атаке.
Баур запомнил пункты диспозиции, качаемые до его корпуса, сразу и, казалось, уже навсегда. Так же как и остальные начальники корпусов. Но особенно всем врезались в память заключительные слова главнокомандующего:
– И последнее, господа, прошу вас данное довести до сведения и подчиненных ваших. Конечно, всякий верный сын Отечества сделает все полезное и сверх предписания сего.
Начальники полков, увидя какую-нибудь перемену в ходе битвы, не пропустят случая сделать движений, согласных с успехом сражения. Это все, господа. Готовьте людей. Скоро уже в бой…
Отряды Репнина и Баура наступали тремя каре по хребту между реками Ларга и Бабикул, имея на флангах егерей уступом вперед.
Перед этим в подавляющей темноте южной ночи корпуса авангарда, то есть Баура и Репнина, и главные силы, наблюдая предписанный порядок, в полнейшей тишине, от которой зависел успех дела и жизнь всех, с изумительной точностью – согласного намеченному – перешли Ларгу. Никто не подталкивал и не направлял – каждый знал свои предстоящие действия и свое место. Слышны были лишь тихие команды начальников:
– Осторожней, ребята, не шуметь.
Переправившись, русские заняли высоты левого берега и перед самым рассветом выстроились к бою.
Татарские пикеты, согнанные с места движением корпуса Баура, возвестили в своем лагере о шествии неприятельских войск.
Поэтому поначалу в ставке у татар показались большие огонь и дым-сигналы тревоги – а потом раздался всеобщий крик и началось обыкновенное метание во все стороны внезапно разбуженных людей: хан все же до конца так и не поверил в возможность наступления столь малыми силами на его войска.
Первое, что сделали татары – это открыли по наступающим русским каре сильную канонаду со своих батарей. В ответ на это Румянцев приказал подготовить атаку подковообразного укрепления, сначала подавив его огнем своей артиллерии, а затем – предпринять наступление группами Баура, Репнина и Потемкина.
Основные силы под начальством главнокомандующего шли за этими тремя отрядами в едином большом каре, имея позади себя всю регулярную конницу, ведомую генерал-поручиком Салтыковым.