Вглядевшись в картину разворачивающегося перед ним сражения, Румянцев бросил через плечо адъютанту:
– Генерал-майора Мелиссино ко мне!
Тот появился почти сразу же:
– Я здесь, ваше сиятельство!
– Все орудия вашей бригады – к атакующим каре. Поставьте батареи между кареями господ Репнина и Потемкина. Весь огонь на главный ретраншемент.
– Слушаюсь!
170 орудий полевой бригады Мелиссино создали мощную огневую поддержку наступающим.
Назначенные к атаке каре подошли к укреплению на 200 шагов и открыли сильный огонь картечью из полковых и полевых орудий.
Особенно губительны были для неприятеля залпы бригады Мелиссино. Артиллерия противника, начав захлебываться, вскоре замолчала вовсе.
Одновременно с этими тремя каре вел наступление – на правой стороне боевых порядков Румянцева – корпус Племянникова.
К четырем часам он – как и Баур и Репнин – сбил передовые татарские посты и приблизился к укреплениям.
Боясь атаки с двух сторон, хан решил ударом во фланг Репнина и Баура, а также и главному каре, отразить их наступление. Для этого он бросил со своего правого фланга долиной Бабикула всю конницу.
По приказу глвнокомандующего пехотная бригада, усиленная батареей большой артиллерии, спустилась в долину и открыла продольный огонь по идущей там коннице. Вскоре Румянцеву было доложено, что противник из долины прогнан, опасность нападения на русский тыл ликвидирована; фланг и тыл каре Репнина, Баура и Потемкина были теперь надежно прикрыты. И каре быстро шли вперед.
Румянцев в этот момент также прибыл к авангардным каре, препоручив вести построенное им главное каре и в боевом порядке генерал-аншефу Олицу, а левую сторону – предохранять генерал-поручику Брюсу. Сам же он решил в определяющем пункте лично руководить боем:
– Вперед, ребята! В атаку! Ура!
Каре Репнина и большая часть сил Потемкина атаковали турок и татар с фронта. Часть сил отряда Потемкина под командой бригадира Ржевского охватывала их правый фланг.
Корпус Баура – а особенно бригада Вейсмана – вышел еще левее и открыл сильный огонь вдоль укреплений и в тыл неприятеля. Генералы корпуса были впереди, направляя действия солдат. Солдаты его бригады здесь впервые фактически видели в деле Вейсмана и мигом поняли, почему так любили его солдаты Белозерского полка: храбрый до отчаяния, он никогда не терял головы. Вот и теперь: каким-то чутьем угадывая точное направление ответных залпов противника, Вейсман умудрялся так располагать своих людей, что потери в его бригаде пока были минимальные, не такие, какие могли быть в рядах наступающих, идущих почти в лоб на сильнейшие укрепления противника.
Первый ретраншемент хана был атакован с трех сторон.
Противник начал подаваться, и каре Репнина под прикрытием артогня, подошло к самому укреплению. Пехота не шла, а бежала, не теряя строя, на крутую гору, и с разбегу заняла окопы.
Подполковники Ельчанинов и Фалькеншильд первыми ворвались туда с криками победы.
– Лупи, ребята!
– Ура, братцы!
– Алла!
Одновременно с ударом Репнина Баур бросил на фланг укрепления бригаду Вейсмана, и тот во главе своих полков спустя несколько мгновений после Ельчанинова и Фалкеншильда штыками уже выметал турок из ретраншемента. Как и в большинстве своих рукопашных боев, Вейсман дрался штыком; старая солдатская закалка – шпага кажется чересчур хрупкой. Да и, действительно, в горячке боя быстро выходит из строя.
Солдаты, приглядывавшиеся незаметно к своему генералу – чтобы вовремя прийти на помощь, да и оценить: каков он в настоящем деле, где не спрячешься за красивые слова, слишком все на ладони – видели, что таких мастеров рукопашного боя, как Вейсман, во всей бригаде наберется два-три человека. Из старых унтеров; генерал расправлялся с противниками, имевшими несчастье оказаться на его победном пути, несколькими неуловимыми движениями. Иногда даже успевая биться сразу с несколькими.
Турки ожидали, что русские, появившиеся сразу со всех, казалось, сторон, бросятся грабить лагерь, который прежде всего и прикрывал взятый ретраншемент, – хан отступал столь поспешно, что не успел ни вывезти, ни спрятать, а его подчиненные не успели растащить богатейшую казну. Русские постоянно натыкались на груды монет, россыпи жемчуга и камней, но поскольку было не до этого – враг еще сопротивлялся, все это кучами так и оставалось лежать.
Сохраняя полный порядок, русская пехота продолжала рваться в глубину расположения противника.
Генерал-майор Замятин – из корпуса Племянникова – к этому времени атаковал 3-й ретраншемент и вскоре взял его.
Относительная легкость предприятия заключалась в том, что Репнин, Баур и Потемкин, подкрепляемые главными силами, уже овладев правым укреплением, быстро взяли – на плечах турок – и 2-й ретраншемент, поскольку он был обращен к ним тылом. Османы начали сбегаться к 3-му, куда двинулись эти каре.
Все три авангардные каре шли вдоль третьего укрепления, а Замятин атаковал его в лоб. Противник не выдержал перспектив полного обхода и – начал поспешное отступление к самому сильному укреплению и по какому-то недоразумению считавшемуся им неприступного 4-му ретраншементу.
Пехота Племянникова почти уже преодолела склон, на котором возвышалось 4-е укрепление – причем подъем был настолько сложен, что солдаты сначала поддерживали друг друга, а потом, хватаясь руками за пучки травы, ползком продвигались к окопам – как тут, продолжая свое движение, появились три передовых русских каре, готовясь к атаке во фланг – Баур, Потемкин и Репнин, чтобы не идти через утесистый овраг до этого приняли влево и теперь вышли сбоку от окопов.
Увидев себя окружаемыми, турки принялись бросать позиции, и русская пехота, наконец, преодолев все трудности, снося залпы неприятельской артиллерии, под выстрелами своих батарей, вступила во внутренность ретраншемента.
Как итог – противник обратился в паническое бегство на юг по восточному берегу Прута. Пехота русских не могла преследовать турок – так резво те ретировались. Тяжелая кавалерия Салтыкова долго преследовала конных татар, но без особого успеха, так как последние на своих легких лошадях постоянно отрывались от драгун.
Приказ же Румянцева Салтыкову – отрезать турецкую пехоту – до того своевременно не дошел, поэтому потери у неприятеля были не такие, какие могли и должны были быть после подобного разгрома: тысяча убитых. Взято было триста орудий, восемь знамен и весь лагерь (татарско-турецкое войско насчитывало при Лагере 80 тысяч русских – в два с лишним раза меньше).
После боя Румянцев лично подъезжал к каждому начальнику и изъявлял свою признательность за их благоразумие и мужество, а солдатам их – за рвение, храбрость. Солдатам же корпусов Баура, Репнина и Племянникова досталось и по тысяче рублей на отряд – именно они бились на кисетах с пиастрами и каменьями. Отмечая это, главнокомандующий обратился к выстроившимся перед ним и замершим в волненье солдатам:
– Благодарю вас, воины, что не посрамили вы славного имени российских солдат! Что не ринулись вы алчущей толпой на рухлядь османскую, забывая при этом, что главная добыча воинства – мощь Отечества! Спасибо вам за викторию!
После Ларги отправляя реляцию Екатерине II с подробным описанием Ларгского сражения, Румянцев в числе иных отличившихся в бою упоминает и генерал-майора Вейсмана – единственного из генералов корпуса Баура. Именно с Ларги начинает восходить полководческая звезда лишь недавно произведенного генерала.
За Ларгу Вейсман получил орден Св. Георгия 3-го класса – самый почетный орден за всю историю России, даваемый исключительно лишь за подвиги на поле брани.
Новую славу, новые признания и новые награды принес Вейсману – как и всей армии – Кагул, одна из самых славных побед русского оружия на всем протяжении ХVIII века, наиболее крупная и значимая победа в русско-турецких войнах ХVIII – начала ХIХ века.
После Ларги русская армия двинулась вперед – стало известно, что великий визирь и главнокомандующий Залиль-бей ведет с собой войско в 150 тысяч человек. Отступать было некуда – в тылу русских находился хан, вновь усилившийся за счет турецких корпусов и доведший свое войско до 80 тысяч. У Румянцева был лишь один шанс – разбить неприятеля по очереди, не дав им соединиться, и разбить так, чтобы у противника уже более бы и не возникло даже мысли о сопротивлении. Кагул стал именно такой победой… И после Кагульского сражения Румянцев, обращаясь к солдатам, скажет: «Я прошел все пространство до берегов Дуная, сбивая пред собою в превосходном числе стоявшего неприятеля, не делая нигде полевых укреплений, а поставляя одно мужество и добрую волю вашу во всяком месте за непреоборимую стену».
Он имел на эти слова полное право. Русские во всех войнах с татарами и турками строили войско в одно каре, или в три, и в последнем случае ставили одно каре возле другого так близко, что четыре фаса, составляющие одну треть действующих войск, не могли принимать участие в сражении и своим огнем защищать друг друга, так же как и кавалерию, которая не могла держаться против превосходной турецкой конницы. Фронт каре прикрывался рогатками, артиллерия размещалась по флангам боевой линии и по углам каре, кавалерия – по флангам, обозы – внутри каре.
Румянцев совершенно изменил и образ войны и вид построения войск к битве. Он не ожидал турок, но искал их в поле и через это породил нравственную силу войска, заменявшую численность.
Он, разделяя свою армию на малые каре по две и три тысячи человек каждое, дал им быстроту и подвижность. Он помещал кавалерию колоннами за каре и артиллерию впереди каре, по флангам и в резерве. При удобном местоположении Румянцев мешал каре с колоннами. Иногда шел на неприятеля, построив войска в колонны, перестраивал их в походе при нападении кавалерии и даже отражал эту последнюю, имея в боевом порядке одни колонны, прикрытые густой цепью стрелков и огнем артиллерии, которая во всех сражениях, данных Румянцевым и подчиненными ему генералами, шла впереди и своим огнем, еще до удара в штыки, производила расстройство в рядах неприятеля. Так было и при Ларге, и при Кагуле.