– Но я тебе главного не сказал. Я нашёл родителя Беллы!
– Кто же он?
– Подполковник Чагин, он тоже участвовал в Гросс-Егерсдорфском сражении, – ответил Василий, – и его казаки спасли мне жизнь.
– Как это было? – спросил Егор.
И Василий, в деталях рассказав о своём спасении на поле боя, продолжил:
– После баталии я стал разыскивать подполковника Чагина. Мне сказали, что он ранен и лежит в госпитальной палатке. Я туда, но его там не застал, потому что Чагин, как рассказали, раскричался на доктора и распорядился везти его в своё поместье Лёдово. Так его на телеге повезли к жене, которая, как он говорил, живо вылечит. А вот где оно Лёдово, одному Богу известно?
– Как ты сказал, поместье Лёдово? – изумился Егор.
– Кажется так.
– Ты знаешь, я проездом был в Лёдово, – воскликнул Егор. – Сейчас расскажу. Давно в 38-году я служил в московском полку, с которым и ушёл в Турецкий поход. Когда же отгремела война, то я, будучи на службе сержантом, был взят в ординарцы к князю Никите Юрьевичу Трубецкому. А тот определил меня в курьеры и часто посылал то в Москву, то в Петербург. Тогда по обыкновению ездили верхом на лошадях в любую погоду, может от этого я и схватил чахотку.
Он закашлялся и продолжил:
– Так вот слушай. В 40-ом году я на лошади нёсся с письмом в Москву, и уже к ночи увидел какую-то деревню на бугре. Надо же где-то остановиться на ночлег, и я поскакал туда. И вдруг заметил, как у барского дома, стоящего поперёк деревни, пламя занялось. Я помчался туда, и увидел толпу крестьян, глазеющих на разгорающийся костёр перед домом. Я пригрозил саблей и велел им загасить пламя. Слава богу, что не было ветра, и пламя в момент было сбито. Обгорела лишь часть крыльца, на которое вышла барыня и стала корить крестьян: «Пошто взбунтовались? Расходитесь!» «Так староста жаден» – отвечали они, и пошли понуро, а староста остался стоять, ожидая расправы. Но сердобольная барыня разволновалась, увидев меня, своего спасителя, и пригласила в дом, где вкусно угостила. Потом она на радостях, вышла на крыльцо и простила старосту. Утром уезжая, я спросил, как называется это гостеприимное поместье? А она ответила – деревня Лёдово, мы тут недалече от Серпухова. А это значит, что я случайно узнал, где живут родители Беллы!
– Какое счастье! – вскричал ошарашенный Василий. – Теперь, как бы саму Беллу сыскать? Где она?
Василий подробно расспросил брата о деревне Лёдово, они обнимались, и Егор ещё много чего вспоминал о перипетиях своего курьерства.
– А тяжело быть курьером? – поинтересовался Василий.
– Раньше почитали курьерскую верховую езду за солдатскую крепость, ведь скакать приходилось по несколько суток без отдыха, а потому курьеры, чтобы не лишиться своего здоровья, прибегали к винной «помочи». Отчего я навлёк на себя страсть к вину, от коей не могу освободиться до сих пор. Сейчас что? Нынешние курьеры ездят в кибитках и поспевают из Валахии в Петербург на девятый день, чего верхом на лошади невозможно.
– Не просто быть курьером, – поддержал брата подвыпивший Василий, а тот опять стал вспоминать:
– Помню, в 40-вом году я из московского полка был переведён в смоленский полк поручиком и участвовал в шведском походе. Став капитаном, в 56-ом году женился на Верочке. Вон спит и посапывает. У нас родилась девочка, слабенькая такая, так она умерла в младенчестве. Конечно, моей Верочке достаётся от меня. Я ежели войду в запой, то берегись, но сделать с собой ничего не могу, ведь я прошёл две войны.
Братья долго ещё сидели и никак не могли разойтись.
– Уж светает, – улыбнулся совсем пьяный Егор, – а мы ещё даже не ложились спать. И я ведь тебе не сказал, что служу в Канцелярии Тайных и Розыскных дел. Пошли спать?
Глава 46. Салтыков
Военный совет приумолк, потому что императрица Елизавета Петровна встала.
– Знаете ли вы, – проговорила она, – что непопулярность генерал-аншефа Фермора в русской армии, заставляет меня подумать о его замене. Что скажешь, Воронцов? Ты же предлагал этого немца в командующие. Молчишь?
– А я вот, что скажу, – твёрдо сказала императрица. – Надо подыскать русака, вот тогда мы побьём Фридриха!
– Где же его найти?
– Да, хотя бы, взять моего родственника, Петра Семёновича Салтыкова?
– Ну, – забеспокоились члены совета. – Он хоть ласковый и обходительный, но никогда не командовал крупной армией. Давайте вспомним, что во время шведско-русской войны, будучи генерал-поручиком, был под командой Петра Ласси, а после войны был назначен командиром Псковской дивизией.
– В 1754 году, – напомнили вельможи. – Салтыков произведён был в чин генерал-аншефа. Вот и всё!
– Ну и что? – вскричала Елизавета Петровна, – Хочу русака и всё тут! Пишите указ о назначении Салтыкова главнокомандующим русскими войсками.
***
А условия, при которых генерал-аншеф Салтыков принял на себя командование русской армией, были неблагоприятными. Австрийцы стремились подчинить себе Петербургскую конференцию, желая навязать свои планы кампании в войне с прусским королём Фридрихом Великим. Как можно эффективно осуществлять руководство армиями за 1500 вёрст от театра военных действий? Конечно, это связывало руки не только самим австрийцам, но и русскому главнокомандующему Салтыкову. Но он не унывал, и в соответствии с генеральным планом, подписанным самой Елизаветой Петровной, бодро выступил в поход на соединение с австрийской армией Лаудона. В русской же армии Салтыкова приняли не очень радостно, и даже с прохладцей.
– Он какой-то старичок, седенький, маленький, совсем простенький в белом ландмилицком кафтане, на главнокомандующего никак не тянет.
– Поживём, увидим, каков он! – говорили офицеры, знавшие его, – Он ведь принадлежит к древнему роду Салтыковых, и при императрице Анне Иоанновне получил графское достоинство, а это не просто так. К тому же он не проиграл ни одного сражения!
***
12 июня 1759 года у селения Пальциг, недалеко от Франкфурта-на-Одере, генерал-аншеф Салтыков расположил свои войска на холмах. Пруссаки по приказу Карла Генриха фон Веделля сразу бросились в атаку, но русская артиллерия каждый раз отбивала их ядрами и картечью. Это стреляли новые гаубицы «единороги», отправленные в русскую армию. «Единороги» сразу понравились Салтыкову, потому что они были способны стрелять картечью, грантами, ядрами, как прямой наводкой, так и навесным огнём. Вот они-то и выкосили наступающую прусскую пехоту, стреляя поверх построения русских войск. Эта новая тактика ведения огня привела пруссаков к паническому бегству. Заметив ослабление атак противника, генерал-аншеф Салтыков велел войскам атаковать и «в штыки». Пруссаки не выдержали и дружно побежали, потеряв убитыми более 4 тысяч солдат.
Вельможи петербургского двора были в шоке и не верили в эту победу:
– Не может быть! – кричали они на очередном совете. – Как можно победить пруссаков?
А императрица расцвела от удовольствия.
– Что, я говорила, – восхищалась он победным дебютом под Пальцигом. – Салтыков мой, талант! Слышали, как он побил пруссаков? Вначале хладнокровно защищался, а затем мощной атакой разбил хвалёных пруссаков.
В это время австрийцы Лаудона спешили присоединиться к Салтыкову и очень жалели, что не участвовали в разгроме пруссаков. Прибывший австрийский генерал Эрнст Гидеон Лаудон, тут же предложил Петру Семёновичу Салтыкову австрийский план кампании – идти на Кроссену. Но Салтыков, получив широкие полномочия от императрицы, ухмыльнулся и приказал форсировать Одер и закрепиться на высоких горах, на его противоположном берегу. 30 июля 1759 года русские разъезды доложили, что прусские войска наводят мосты у Лебуса, и генерал-аншеф Салтыков понял, что перед ним появился сам прусский король Фридрих II Великий.
Глава 47. Кунерсдорфское сражение
План генерал-аншефа Петра Салтыкова, назначенного главнокомандующим русскими войсками, был прост – заставить прусского короля Фридриха II атаковать хорошо укреплённые высоты у деревни Кунерсдорф. А после, измотав противника, всеми силами контратаковать его и обратить в бегство. Но случилось непредвиденное. Салтыков удивился, когда узнал, что Фридрих II Великий обходит его позиции и заходит ему в тыл.
«Он как будто знал о плане нашей кампании», – сразу подумал Салтыков.
«Неужели все наши задумки стали известны Фридриху? Кто же предал? Австрийцы? Не похоже. Тогда кто?» – продолжал соображать Салтыков, и велел срочно разворачивать позиции русской армии на 180 градусов.
Наступило утро 1 августа 1759 года. Туман ещё не поднялся, а прусская артиллерия открыла бешенный огонь по русской артиллерии, стоящей в низине на левом фланге, прямо за деревней Кунерсдорф. Артиллерия русских ещё не успела развернуться и стала лёгкой добычей пруссаков, которые атаковали «косым боевым порядком». Они красиво шли не сплошной массой, а уступами, вступая в бой поочерёдно, и захвалили пушки. И самое печальное было то, что они захватили секретные гаубицы «единороги».
Заметив, что левый фанг русских слабо защищён, Фридрих приказал атаковать. Пруссаки, легко овладев пушками и «единорогами», бросились штурмовать высоту. Салтыков, увидев кровавое месиво, огорчился за нерасторопность своих артиллеристов и приказал:
– Стянуть все резервы на центральную высоту, в самый центр войск, побольше «единорогов» и готовить атаку.
Уже к 6-ти часам вечера пруссаки, овладев русскими позициями, докладывали королю:
– Захвачены 180 орудий и секретные «единороги», и ещё 5 тысяч пленных русских. Это победа! – кричали они.
– Победа! – вторил им возбуждённый Фридрих, и послал гонца в Берлин с победной вестью.
Жара стояла нестерпимая. Вот она то и сделала своё дело. Пруссаки валились с ног от усталости, а тут приказ короля:
– В атаку!
И пруссаки, бормоча проклятья, полезли на русские батареи, на крутую высоту, на которой Салтыков уже успел расположить русские резервы. Они своими «единорогами» открыли губительный огонь по наступающим пруссакам, но те упорно лезли на высоту Мюльберг. Но в ходе сражения пруссаки сломали свой строй, скучились на этой высоте, и сразу стали жертвами русских