– Теперь можно не сомневаться, что страдальческое выражение, которое тут, кстати, вовсе ни к чему, у бедной девочки непременно будет, достаточно ей только услышать ваш рык. Бэзил, прекратите использовать свои голосовые связки во всю их силу, мы не глухие.
Грейси такие речи были позволительны, она звезда, ради концертных номеров которой и снимался сам фильм с удивительно пустым сценарием.
Филдз отвела меня в сторону и посоветовала:
– Не обращайте внимания на его крик, играйте так, как вам подсказывает чутье. И не волнуйтесь, вы все же получили роль, а это главное. Пусть кричит.
Наверное, вот такая «школа» в самом начале очень полезна, не будь я просто помешана, как говорил Ли, на театре и кино, я просто бросила бы всякую мысль о продолжении артистической карьеры. Трепать нервы без «помешательства» никто не будет. Бэзил Дин был прекрасным экзаменом на выносливость и терпение, который я выдержала. Не знаю, получилась ли роль, но охота сниматься и играть на сцене не пропала.
Однако работа с Дином вовсе не приблизила меня к кумиру, Ларри играл на сцене, а я дрожала на съемочной площадке фильма, за который никаких наград и даже упоминаний в прессе не получишь.
Но почти сразу после окончания съемок меня пригласили играть в «Амбассадорз» в пьесе Эшли Дьюкса «Маска добродетели», которую для крупнейшего английского продюсера Сиднея Кэрролла ставил Максуэлл Рэй, причем играть главную роль!
– О, Ли, это слишком хорошо, чтобы быть правдой!
– Откажись, – спокойно пожал плечами мой супруг, которому совершенно не нравились ни съемки, ни репетиции.
Первые репетиции из-за бесконечных споров Рэя и Кэрролла были ужасны, режиссер считал, что мы играем легкую комедию, а продюсер – что вполне серьезный спектакль. Если честно, мне вовсе не хотелось комедии, я жаждала страдать. На мое счастье, победил Кэрролл (все же деньги давал он), и именно он диктовал видение главных ролей, в первую очередь моей, что очень не нравилось Рэю.
К моменту премьеры я была в полуобморочном состоянии и помнила только одно – совет Грейси Филдз, данный еще на съемках у Дина: плюнуть на все и играть то, что чувствуешь. Пресса внимательно следила за перипетиями споров продюсера и режиссера, а потому театр был переполнен. От меня ждали не слишком многого, потому что репортеры заранее объяснили, что от исполнительницы требуется лишь обладать прекрасными внешними данными, то есть попросту быть красивой. Я считалась красивой, оставалось лишь не упасть от волнения в обморок, не забыть текст и не потерять голос.
В четвертом ряду партера сидел Ли с моими родителями. Это уже не роль второго плана, это главная роль в спектакле, о котором знал весь Лондон, на афишах мое имя огромными буквами. Если позор, то навсегда, следующей попытки не будет. Дебютантка в главной роли в Вест-Энде… это накладывало особую ответственность, тут одной красотой не обойдешься, в конце концов, симпатичное личико дальше десятого ряда даже в бинокль не разглядишь.
И вот… «Мисс Ли, ваш выход, пожалуйста!» А ноги подкашиваются, и голос, кажется, слушаться не намерен. Вот только этого не хватало, чтобы провалиться в день премьеры. Ладно, умирать будем потом, пока пора на сцену. Три глубоких вдоха, перекреститься и – шаг под свет юпитеров. Зал где-то там, в темноте, туда лучше не смотреть и вообще не думать о присутствии зрителей…
Я ничего не помню, очнулась только от криков «браво!» и грома аплодисментов. Мне?! Это мне?!
Как хорошо, что я не знала о присутствии в зале трех акул кинобизнеса – Алекса Корды, Джозефа Шенка и Меррея Силвертона. Хозяин «Лондон филмз» и представители «Фокса» и «Юнайтед артистс» в тот вечер несколько засиделись в ресторане и в зале появились, когда спектакль уже начался. Но если бы и знала, в том состоянии мне было все равно…
Буря оваций и поклоны, а потом почти бегом в гримерную, чтобы не разрыдаться и не размазать тушь по лицу. Не помогали уже никакие глубокие вдохи, оказалось, что играть даже легче, чем выдерживать овации, на которые не надеешься.
Я едва успела прийти в себя, как в дверь постучали. Гримерша открыла и в волнении отступила назад:
– Миссис Ли…
Наверное, даже «Амбассадорз» не часто видел такое: к дебютантке в гримерную явились собственными персонами законодатели кино Англии – Корда, Шенк, Силвертон, следом за ними ворвались Кэрролл и Рэй! Я мгновенно получила предложение от Алекса Корды на долгосрочный контракт, Шенк заявил, что меня может заинтересовать «Фокс», который вне конкуренции в Голливуде, а Силвертон добавил, что если и «Фокс» не подойдет, то он готов найти любую приемлемую компанию.
После ухода великой троицы ко мне со слезами на глазах бросился с поздравлениями Рэй, который раньше не очень-то верил в успех, и Кэрролл, назвавший меня будущим английской сцены.
Когда в гримерную смогли добраться Ли и мама с папой, я была уже почти невменяема. Муж хмуро посоветовал:
– Нужно дождаться утренних газет с отзывами критиков.
Он был прав, потому что аплодисменты в зале вовсе не означают похвалы критиков, это я уже усвоила. Вдруг спектакль просто не заметят или отругают за слабый и слишком высокий голос, или, как оператор на съемочной площадке, найдут, что у меня слишком длинная шея…
Страшно возбужденная, я отправилась с Ли и родителями в ночной клуб, всем было не до сна. Заметят – не заметят? Примут – не примут? Отзывы означали, буду ли я актрисой.
То, что мы увидели в газетах, превзошло все ожидания, вернее, я многого и не ждала, хотя бы просто упомянули на предпоследней странице… И вдруг… на первых страницах огромные шапки: «ТРИУМФ ДЕБЮТАНТКИ», «ВИВЬЕН ЛИ – ОТКРЫТИЕ»…
Уже утром наш дом осаждала толпа репортеров, которым срочно понадобилось интервью, а офис моего агента Глиддона – представители кинокомпаний. Глиддон оказался весьма ловким агентом, он подхватил сказанные вскользь слова Корды о 50 000 фунтов за съемки в «Лондон филмз», растрезвонил об этом, заставив заволноваться других акул кинобизнеса, в результате я получила предложения даже от «МГМ». Но пересилил Алекс Корда, хотя бы уже по той причине, что для съемок на его студии можно было не уезжать далеко.
Бедный Ли Холман! Он так надеялся (по совету Фрюэна), что я перебешусь и стану послушной домашней кошечкой, а кошечка взяла и превратилась в тигрицу на сцене! Ли был очень расстроен, потому что не ожидал от увлечения, которое вдруг принесло такие плоды, ничего хорошего для нашей семьи и себя лично. Одно дело – с удовольствием выслушивать восхищенные отзывы о красивой, приятной в общении жене Вивиан и совсем другое – понимать, что эта жена отныне больше принадлежит сцене, чем тебе самому. И возражать поздно, теперь уже весь Лондон знал, как Ли Холману повезло с супругой – звездой, которой платят сумасшедшие деньги – 50 000 фунтов – за съемки одного фильма.
Я пыталась убедить Ли, что все останется по-прежнему, что я такая же, какой была вчера, но он только сокрушенно качал головой:
– Ты променяла нас с Сюзанной на сцену.
– Ли, ты не должен так говорить!
А ведь он оказался прав, сцена действительно увела меня из семьи, но несколько позже, потому что мой кумир существовал в том же мире – на сцене.
Если честно, то я на время даже забыла о Лоуренсе Оливье и своем желании выйти за него замуж. Я репетировала и играла вовсе не ради новой встречи с Ларри, а просто потому, что иначе не могла. Наверное, помогло то, что я не видела Оливье в его спектаклях в эти месяцы, мне было не до чужих премьер. Конечно, никакой лавины ролей не последовало и никаких 50 000 фунтов тоже, Корда подписал контракт, но разрешил полгода играть в театре и почти ничего не предложил в кино.
Я не видела Ларри в это время еще и потому, что он был болен – неудачно выполнив пируэт на сцене, сломал ногу и был в гипсе, но продолжал работать. Оливье решил сам заняться постановкой, потому что чужие правила ему не подходили. Он купил права на две пьесы, в одной предоставил роль Джилл, а во второй – Грир Гарсон.
Это особый случай, весьма показательный, из которого и Джилл, и мне следовало бы извлечь урок, но мы обе оказались слепы. Вернее, Джилл все видела и понимала, но не сделала никаких выводов.
Первая пьеса, «Инспектор манежа», провалилась, критики отметили только игру Джилл, на чем свет стоит обругав самого Ларри. «Золотую стрелу» он ставил ради возможности работать с Грир Гарсон. Рыжеволосая девушка понравилась Ларри настолько, что он забыл о супруге. Пьеса тоже провалилась с треском.
Без опеки Джилл у Ларри не получалось ничего, но находиться в ее тени он больше не мог. Никакой пары Оливье – Эсмонд не получалось, в паре неизменно сильней оказывалась Джилл, что не могло не приводить в бешенство Ларри. Оливье нужна женщина, которая действительно смотрела бы на него, как на божество, снизу вверх и не помышляла ни о каких советах.
Сначала советы и помощь Джилл Ларри были необходимы, как воздух, она учила актерскому мастерству, поведению на сцене, советовала, наставляла, но прошло время, и он решил, что все постиг и способен создавать шедевры сам. Возможно, так и было, но Джилл не собиралась опускаться на колени перед новым Ларри и ловить каждое его слово, она знала себе цену.
Позже Джилл сказала мне, что тогда встала перед выбором – быть самой собой и актрисой или быть женой Ларри. Мне кажется, она прекрасно понимала, что то и другое не совместить. В Голливуде Джилл уже выбрала между кино и Ларри, теперь предстояло выбрать между ним и театром. Это жестоко, потому что Джилл – прекрасная актриса, а замужество за Оливье испортило ей карьеру.
Почему я не задумалась над судьбой Джилл? Прекрасно видела, что мешает Ларри и Джилл быть счастливой парой, но считала, что у нас-то все будет иначе. Мне и в голову не приходило, что Грир Гарсон однажды встанет и на моем пути тоже…
Но тогда до этого было еще далеко, каждый из нас играл свои пьесы…
Джону Гилгуду, прекрасному актеру и режиссеру, пришла замечательная идея. Он поставил «Ромео и Джульетту» и пригласил в нее Ларри сразу на две роли – Ромео и Меркуцио. Эти же две роли Гилгуд исполнял сам, то есть они с Ларри менялись ролями каждый вечер. Идея удивительная, однако Ромео в исполнении Оливье критикам и зрителям не понравился, а в роли Меркуцио его хвалили очень.