Перед премьерой ты красочно расписывал, как работаешь над постановкой, как правишь мою игру и как мне удается с полуслова понимать твои указания и даже следовать им. Репортеры соглашались с твоей уверенностью в предстоящем триумфе и с придыханием внимали рассказам о будущих постановках: конечно, «Гамлет», возможно, «Антоний и Клеопатра», нет-нет, «Макбета» еще рано, мы еще не доросли. Имелось в виду, что не доросла я, но я не возражала, опыта шекспировских пьес у меня и впрямь не было.
В феврале 1940 года я уже получила «Оскара» за роль Скарлетт, потому во время премьеры спектакля в марте вполне можно обозначить на афишах эту награду, но ты посчитал это совершенно неуместным, и я промолчала. Ничего, Ларри, вот я поучусь у тебя и тоже сыграю шекспировские роли достойно! Конечно, не как ты, но вполне качественно, чтобы по праву находиться на сцене рядом с великим Лоуренсом Оливье. Ты милостиво соглашался с этим, мол, конечно, если я буду очень стараться, со временем ты сумеешь меня подтянуть пусть не до своего, но до нужного уровня. Звездная пара Оливье – Ли может состояться, твоих усилий на это (при моем непременном послушании) вполне хватит.
Я готова была слушаться, только бы играть вместе, жить вместе, только бы каждую минуту быть вместе. Конечно, этому способствовало и то, что мы были англичанами в Америке да еще и во время войны, но так хотелось, чтобы союз оказался прочным и на долгие годы.
В день премьеры было много поклонников с цветами, не единожды поднимался занавес, но не отпускало ощущение какого-то сбоя, что-то не так… Ты с полуулыбкой позволял мне принимать цветы и аплодисменты, словно мудрый родитель, наблюдающий, как хвалят его дитя, бойко прочитавшее стихотворение перед гостями. Весь твой вид демонстрировал: вот видишь, что может быть, если ты будешь выполнять мои указания, если будешь послушной девочкой.
Я была благодарна за такой подарок – аплодисменты за шекспировскую роль, но не могла отделаться от беспокойства. Все стало ясно, когда принесли утренние газеты. «Джульетта хороша, Ромео неубедителен». Я постаралась спрятать газеты, но ты тоже ждал рецензии, а потому утаить не удалось. Ларри, тогда я поразилась твоей выдержке: ни единой эмоции, словно так и нужно. Не поняли – и не надо! Я тешила себя тем, что нужно играть еще лучше, больше отдаваться роли, что я, именно я недорабатываю, и это бросает тень на твое исполнение. Ведь писали же критики, что в последние годы в Сан-Франциско просто не было убедительных Джульетт из-за их возраста или мощных статей, а вот эффектных Ромео предостаточно. Конечно же, просто увидев меня, физически похожую на девочку, недовольные постановкой обрадовались и не заметили, сколь талантлив исполнитель Ромео!
Я даже попыталась что-то пискнуть на эту тему, но тут же осеклась, поймав твой бешеный взгляд. Да, утешение было слабым и нелепым, чтобы не выглядеть полной дурой, лучше молчать.
Ничего, не поняли в Сан-Франциско, поймут в другом месте, Сан-Франциско не показатель… Следующим был Чикаго. Но там не просто повторилось непонятное для меня недовольство постановкой и твоей игрой, но стало более отчетливым. Критики ругались, уже не сглаживая углы, а зрители… Это был ужас, потому что они не только хлопали стульями, они требовали обратно деньги за билеты!
Я не знала, как к тебе подступить. Попытка утешить, заявив, что эти критики не способны распознать совершенство, что они даже собачьего дерьма не различат, наступив в него, привела только к тому, что ты огрызнулся:
– Зрители приходят поглазеть на твою Скарлетт, куда им до Джульетты и всего остального.
Ларри, это был шок. Я на время потеряла способность воспринимать реальность критически. Получалось, что это я своей ролью Скарлетт испортила постановку «Ромео и Джульетты»?! Неужели ты прав, и зрители действительно видят во мне только Скарлетт? Но это означало, что мне как актрисе грош цена, ведь нельзя жить одной ролью.
Самый большой провал случился на Бродвее…
Вчера вечером я не смогла дописать, пришлось отложить все, чтобы хорошо подумать.
Я попыталась посмотреть на происходившее словно со стороны. Ларри, если бы я не была так послушна и ценила себя несколько больше, то многое увидела бы иначе. Не знаю, что именно причиной тому, что сейчас это возможно, то ли просто прошло необходимое для переосмысления время, то ли во мне что-то оборвалось после твоего холодного: «Еще укол!»
Провал постановки «Ромео и Джульетты» был предопределен, и Скарлетт О’Хара здесь ни при чем!
Что происходило в Америке? Ты отправился туда играть в «Грозовом перевале» с явным намерением показать в Голливуде, что такое настоящий английский актер. Попытка «пристроить» меня на какую-нибудь роль была не слишком убедительной. Майрон Сэлзник проговорился, что эти старания были скорей легким намеком, что можно бы дать роль и твоей девушке, чтобы не скучать во время съемок… В Голливуде к подобным отношениям подходили очень строго, и уже один намек на адюльтер приводил к отказу в съемках.
Охотно верю, что ты об этом даже не подозревал. Но я получила роль Скарлетт, круто изменившую всю мою жизнь и наши отношения тоже. Кем я была до тех пор? Неопытной ученицей, способной только на то, чтобы, раскрыв от восхищения рот, любоваться своим божеством на сцене. Ты и только ты – мой кумир, мой идеал актера, мужчины, Героя! И вдруг я получаю «Оскара» за Скарлетт, а ты за Хитклиффа нет. Если бы дело было только в самом фильме и книге, по которой он поставлен, Гейбл тоже получил бы свою статуэтку, но этого не произошло. Значит, дело в роли, вернее, моем исполнении роли Скарлетт.
Ведь предпочли же негритянку Кэтти Макдениэл, игравшую нянюшку, Оливии де Хэвиленд в роли Мелани, даже пресловутый цвет кожи не смутил, хотя это был скандал, ведь негритянка получала «Оскара» впервые!
Я почти полтора десятка лет не признавалась в этом даже самой себе, а вот сейчас расхрабрилась. Да, я сыграла Скарлетт так, как видела ее, и это всем показалось достойным, даже самой Маргарет Митчелл. Почему я не могла гордиться этим тогда, почему старательно переводила (и перевожу!) разговор на другие роли, стоит кому-то заговорить о Скарлетт? Да потому, что получила статуэтку, которую не получил ты.
Ларри, ведь тогда ты сделал все, чтобы умалить значимость этой награды, чтобы я почувствовала ничтожность такой оценки, ее неуместность, чтобы поняла, что даже «Оскар» вовсе не означает ни умения играть, ни таланта вообще.
Сейчас в большой степени я тебе даже благодарна за это, потому что не зазналась, не возгордилась, не стала считать себя состоявшейся актрисой, уверовав в то, что до настоящих ролей и настоящего успеха мне еще расти и расти. В тот момент ты повел себя, как умный наставник, и потому заслуживаешь благодарность. После Скарлетт я работала в десять раз больше, чем раньше, словно оправдывая награду.
Но ведь и Майра в «Мосту Ватерлоо» сыграна хорошо, с душой, хотя в то время мне было не до кино, меня ждала Джульетта в объятиях Ромео.
Ларри, я играла все роли честно, вкладывая в них то, что чувствовала, у меня не столь хороша, как у тебя, актерская техника, я не могу «разложить по полочкам» характер героини и каждую сцену, не могу контролировать, как ты, каждый жест, каждое произносимое слово, я играю, как чувствую. И я не виновата, что твоя блистательная актерская техника не находит такого отклика в сердцах зрителей и не вызывает бурного восторга критиков, как мои вполне наивные движения души. Я не виновата, что меня ценят там, где не ценят тебя!
Ты боец, именно этим я объясняю твою веру в успех на Бродвее провалившегося в Чикаго спектакля. И все же не стоило так откровенно демонстрировать свою уверенность. Роскошный автомобиль, прием с огромным количеством шампанского в день премьеры…
То, что произошло в мае в Нью-Йорке, могло привести в отчаяние не только нас, но и кого угодно. «Худший из Ромео»… «постановка крайне разочаровывающая»… «Джампео и Джульетта» (это из-за твоих прыжков на стену во время спектакля)… Шампанское почти не пригодилось, чтобы не демонстрировать разочарование и не прятать глаза, произнося фальшивые слова одобрения или утешения, большинство знакомых и тех, на кого прием был рассчитан, поспешили найти тысячи причин, по которым не могли задержаться и на минуту.
А утром полный разнос в газетах и… снова очереди из желающих получить обратно деньги за билеты!
«Бездуховность постановки и исполнения Ромео»… Тебя обвиняли в жеманности и неумении услышать себя со стороны. Меня – в том, что еще не достигла совершенства, чтобы в полной мере воплотить великолепный поэтический образ героини Шекспира.
По своему поводу я была вполне согласна – не доросла, но ты!.. Писать о том, что ты производишь впечатление не более как задиристого воробья, а как режиссер спектакля просто не способен увидеть собственное исполнение со стороны!
В какой-то момент ты бросил жесткую фразу, что вынужден играть вполсилы.
– Почему?!
Ответ был не слишком вразумительным, но когда я поняла суть, то окаменела: ты «уступал», чтобы я могла проявить себя.
– Ларри, умоляю, не делай этого! Не стоит подвергать себя нападкам ради того, чтобы обо мне не сказали лишней гадости. Я буду стараться играть, чтобы дотянуться до тебя, не стоит опускаться на мой уровень. Умоляю, не поступай так.
Нет, твоя игра не изменилась. Я посоветовалась с Джоном Мерривейлом, ведь он играл с нами и наверняка видел мои недочеты и то, что прячешь ты. На мой вопрос, считает ли он, что ты играешь вполсилы, Джон расхохотался:
– В полную вышел бы не Ромео, а Мефистофель или Джек Потрошитель. Ты зря думаешь, что Ларри способен ради кого бы то ни было, даже тебя, поступиться собственным эго. Он играет Ромео как может, как видит его. Не ту роль выбрал, Ларри следует играть злодеев.
Я решила, что Мерривейл завидует, хотя чему тут завидовать? Кстати, его собственную игру хвалили.
Еще хуже стало, когда «Ассоциация Бродвея» избрала меня «первой леди Бродвея». Хотелось кричать: «Ларри, я не виновата, что тебя не