Особенно тяжело, когда ты сидел без дела на аэродроме, а я ездила со спектаклями по провинции. Ларри, как мне хотелось просто прижаться к тебе и, заглянув в глаза, сказать:
– Дорогой, все это временно, закончится проклятая война, все наладится, ты снова будешь играть, ставить гениальные спектакли.
Но я не могла так поступить. Во-первых, это немедленно было бы воспринято как намек на твое якобы безделье и то, что деньги на нашу с тобой жизнь зарабатываю я. Во-вторых, подчеркнуло бы, что тебя не допускают к полетам, попросту не доверяя. Я помню, что ты и без того страшно переживал, когда вышла дурацкая статья «Спасибо, лучше не надо» о твоих попытках освоить полеты.
Я не могла даже ободрить тебя без риска задеть самолюбие. У тебя просто больное самолюбие, дорогой, настолько больное, что задушило внутри все остальное.
Приходилось все время играть этакую бодренькую веселушку-хохотушку, как бы ни скребли кошки на душе. Мне удавалось, Вивьен Ли у друзей, и не только у них, славится оптимизмом, веселым нравом, всегда хорошим настроением и гостеприимством. Конечно, когда нет приступов и я не в психушке, хотя я и там умудряюсь веселиться.
Но такое поведение тебя тоже немыслимо раздражает.
Сэлзник предлагал роли в Голливуде, например, в экранизации «Джейн Эйр», некоторые были просто повторением Скарлетт и интересовали меня мало, но и от тех, что могли бы действительно стать большим успехом, я отказывалась. Уехать в Голливуд означало расстаться с Ларри. Я встала перед тем же выбором, что и Джилл, – Ларри или карьера, и решила, что последую ее примеру, только постараюсь не опоздать.
Ларри предложили снять «Генриха V», вернее, предложили сыграть короля, но Уайлер, который должен снимать картину, занят, и за режиссуру взялся сам Ларри. Продюсер, режиссер и актер в главной роли – немыслимая нагрузка на одного человека, но Ларри так истосковался по работе, что готов был даже музыку писать сам, только бы сменить аэродромную маету на привычную съемочную площадку!
Нашлось немало мерзавцев, объявивших, что снимать дорогие костюмированные фильмы в военное время – непозволительное расточительство, что настоящие мужчины сражаются не игрушечными, а настоящими мечами… Но Ларри молодец, он просто наплевал на все эти измышления и занялся фильмом.
Женская роль в нем только одна – принцессы Екатерины, Сэлзник немедленно наложил запрет на мое появление в этой роли, мотивируя тем, что звезды в эпизодах не снимаются! Роль получила Джин Симмонс, но я не переживала, ведь у меня была «Клеопатра». Снимать «Клеопатру» в военное время не менее расточительно и не менее трудно, потому что было очень холодно, строить декорации не на что, а в только что выстроенную однажды во время бомбежки попал снаряд, люди чудом не пострадали.
Снимали очень долго и трудно, Паскаль – прекрасный продюсер, но очень неопытный режиссер, Шоу требовал от него точного следования тексту, то есть переноса спектакля на пленку, не учитывая особенности кино. Это страшно мешало, готовые сцены переделывались, переснимались снова и снова, и никто не мог сказать, что же останется в итоге и что получится вообще.
Но я играла с большим удовольствием, потому что, помимо успешного завершения съемок «Короля Генриха V», Ларри, у меня был еще один секрет – беременность! Из-за этого страшно раздражала медлительность Паскаля, боялась, чтобы он не затянул съемки до самых родов.
Не случилось, но не потому что отсняли быстро, а потому что ребенка я не доносила! Не могу смотреть этот фильм, особенно сцену, когда Клеопатра плетью прогоняет раба с криком: «Я царица!» Сцена уже была снята, имелись два хороших дубля, зачем Паскалю понадобилось повторять в третий раз, не смог бы объяснить и он сам. Но во время очередного пробега я поскользнулась и…
Переломов не было, был выкидыш. Второй выкидыш…
Я знаю многих актрис, которые с трудом вынашивали и рожали детей, у которых было по несколько выкидышей, но мне это казалось не просто катастрофой, а концом всего. Отношения с Ларри трещали по швам, оформить брак официально вовсе не означает стать крепкой семьей, перед войной у нас была целая куча проблем из-за адюльтера, потом на Ларри страшно давило вынужденное безделье, теперь у него было дело, он вернулся в строй, и стало заметно, что семья его тяготит. Да и что за семья, если в ней нет детей?
Впервые за несколько лет я сорвалась в приступ. Столько времени держалась, но теперь не сумела. Ребенок был последней надеждой сохранить брак. Я повторяла путь Джилл, но она родила Тарквиния, хотя ей не помогло, а я даже этого не сумела.
Безразличие… долгое, тягостное, прерывающееся только новыми приступами, – вот состояние, в которое я впала на пару лет. Ужасно.
Я вернулась на площадку, мы закончили «Клеопатру», но бесконечные простуды из-за холода на съемках сказались на моих легких. Судьба развела нас с Ларри по разным углам – меня на больничную кровать, а его – на пьедестал.
В наш дом тоже попал снаряд, полностью не разрушил, но задел, и Ларри решил, что пора обзаводиться собственным домом. Он присмотрел здание бывшего аббатства – «Нотли». Увидев серое, мрачное каменное сооружение впервые, я ужаснулась.
– Ларри, здесь сыро, холодно, нет водопровода, его невозможно протопить зимой, требуется капитальный ремонт, а это затянется надолго… Не сад, а сплошные заросли колючих кустов…
Марион просила вспомнить, когда я впервые почувствовала, что муж отдалился. Вот тогда, когда мы осматривали «Нотли». Раньше Ларри мог прочитать мне целую лекцию о моих недостатках, о том, что на сцене я почти ничтожество, что нужно неимоверно много работать, чтобы чего-то достичь, потому что надеяться на вторую роль Скарлетт не стоит…
Он мог быть необъективным, даже неприятным, но никогда не был бездушным. Даже вышвырнув моего «Оскара», Ларри хотя бы показал свое неравнодушие. А теперь он просто выбрал то, что показалось хорошим ему лично, не интересуясь моим мнением вообще. Для покупки «Нотли» пришлось потратить все имеющиеся запасы, на хороший ремонт денег не оставалось, отделаны всего несколько комнат на первом этаже, все таких же холодных и мрачных…
Я, прожившая свое детство в аббатствах, чувствовала себя в «Нотли», словно в каменном мешке, который мог стать могилой. Чтобы не стал, понадобилось приложить максимум усилий.
– Возьми все в свои руки и придумай, как сделать «Нотли» пригодным для уютной жизни. У женщин это получается всегда лучше, чем у мужчин, заодно отвлечешься…
Все справедливо – у Ларри работа, он заканчивал «Генриха», потом предстояли новые спектакли, съемки и еще много чего… Я после выкидыша и приступов должна поберечь здоровье.
«Нотли» действительно едва не стал моей могилой. Холод, простуды, бесконечные сквозняки за кулисами и на съемочных площадках – и у меня вспышка давно забытого туберкулеза! Детская болезнь вернулась новыми кавернами. Ларри не было в Лондоне, но, получив сообщение, он не поторопился домой. Вот тогда я поняла, что это конец. Разве я сама смогла бы вылететь на встречу с друзьями в Париже, зная, что Ларри нужна помощь дома? А потом спокойно отправиться на гастроли в Германию, даже не заглянув в «Нотли»?
Именно тогда я потеряла сразу все: ребенка, возможность сохранить семью, здоровье и Ларри! Муж появился только тогда, когда я уже была в больнице. Ларри боялся, я просто видела, как он боялся. Это понятно, ведь туберкулез для актера означает отказ от профессии. У меня закрытая форма, находиться рядом не опасно, да я и не стремилась приближаться, но Ларри все равно осторожно держался подальше.
За больничной палатой последовала комната в «Нотли» – холодно, сыро, мрачно и окна в запущенный сад… И так четыре месяца без общения с кем-либо. Ларри заскакивал на минутку, стараясь не проходить дальше порога, обнадеживал и исчезал, отговариваясь занятостью. И я видела, что, даже стоя у двери, он все равно далеко-далеко… Он на сцене, на съемочной площадке, он с друзьями… где угодно, но только не со мной. Я не оправдала его надежды половинки пары короля и королевы английской сцены, теперь это было совершенно ясно.
Конечно, Ларри сокрушенно вздыхал, что мои слабые легкие не позволят играть на сцене, но я видела другое. Не этого он боялся, я была уже не нужна мужу как партнерша, потому что, оказываясь рядом, оттягивала на себя внимание публики в театре, репортеров на пресс-конференциях, продюсеров на киностудиях… Сэлзник не простил Ларри моих отказов сниматься в Голливуде без мужа, справедливо полагая, что меня держит не одно желание быть в Англии в военное время, а скорее желание не расставаться с Ларри. Оливье в отместку просто перестали что-то предлагать в Голливуде.
Но Ларри было достаточно Англии. Отныне он царил во всем! Гатри ушел из «Олд Вика», и Оливье практически возглавил театр вместе с Ричардсоном, равного ему актера в Лондоне не было, а теперь еще самостоятельные съемки фильма… Оливье царил и блистал в одиночку, что ему нравилось куда больше, идея королевской сценической пары сама собой заглохла.
Я уже побывала на дне – дне отчаяния, ненужности, одиночества. Нет, не в психушке, раньше – в своем любимом ныне «Нотли». Лежала одна четыре долгих осенних и зимних месяца, читала и размышляла.
Ребенка нет и не будет. Ларри отдалился настолько, что не только о физической близости, но и о духовной говорить невозможно. Он почувствовал себя сильным, всемогущим, почувствовал себя королем сцены, и теперь Ларри было совершенно неважно, есть ли рядом королева.
Как жена я несостоятельна тоже, потому что заперта в комнате, и надолго ли, никто сказать не может. Если туберкулез не отступит, о сцене придется забыть, как и о шумных вечеринках и вообще частых встречах с друзьями, потому что закрытая форма может легко перейти в открытую, тогда я стану опасной для окружающих.
День за днем, неделя за неделей одно и то же – лекарства, постель и книги. И ненужность, это самое страшное. Ларри явно жалел, что связал свою судьбу с моей, потому что матери из меня не вышло, жены тоже, на сцене я ему мешала, оттягивая на себя внимание публики, в кино также, денег в дом не приносила. Все, что у нас было после съемок в «Клеопатре», ушло на «Нотли», росли долги, росло и недовольство Ларри. Он явно нервничал, но, опасаясь моих приступов, молчал.