я, если иссякнут дающие ей воду ключи. Хониату вторит его современник Николай Керкирский, осмеивающий лицемерие константинопольского двора, где пустословие заменило деятельность, где нет места ни знаниям, ни воспитанности, ни чести и прямоте, где обезьяны прикидываются львами, где царят угодничество и лесть.
Провинциальная знать усиливается в X в. Крупные поместья растут особенно быстро в Малой Азии. Здесь создаются целые княжества, подобные владениям Малеи-нов, которые были в состоянии выставлять собственное войско в три тысячи человек. В конце X в. столичная знать, возглавляемая Василием II, сумела разгромить провинциальную аристократию: магнатские фамилии, угрожавшие расчленением страны, были или вовсе уничтожены, или смирены. XI столетие принесло с собой торжество столичной знати л принципа централизации. Страна, управляемая евнухами и придворными ораторами, быстро шла к катастрофе. Если Комнинам удалось спасти и на некоторое время укрепить империю, то они были обязаны этим прежде всего поддержке провинциальной знати, сплотившейся вокруг императорского престола и объединенной системой родственных связей с царствующим домом.
Особую социальную группировку составляло духовенство. Антииерархичность византийского общества отразилась я на положении клира: он был здесь в гораздо меньшей степени обособлен от мирян, нежели на Западе. Внешне это проявлялось в том, что в Византии на священников и диаконов не распространялся принцип целибата: подобно мирянам, они имели семью и вели, следовательно, такой же образ жизни. Византийская церковь не обладала п монополией на образование, как это было на Западе. Светская школа сохранялась здесь, и византийское государство располагало большим штатом грамотных судейских, податных сборщиков и дипломатов. Ему не приходилось поэтому обращаться к помощи церкви для налаживания гражданского управления: должности, подобной архиепископу-канцлеру, византийское государственное устройство не создало. Более того, в Византии было запрещено сочетать в одних руках духовную и светскую службу: за редким исключением духовенство было вовсе отстранено от участия в администрации.
Внутри самой церкви иерархия была менее отчетливой, чем в Западной Европе. Византийские епископы не стали феодальными государями, как не стали ими и византийские аристократы в провинции. Лиутпранд, посетивший Византию в середине X в., был поражен простотой жизни керкирского епископа, погрязшего, как показалось западному прелату, в мелких хозяйственных заботах, недостойных высокого духовного лица.
Экономическая независимость византийской церкви была весьма относительной. Долгое время церковь в Византии вообще не имела своих особых доходов и жила преимущественно на императорские пожалования и дары частых лиц. Только с конца X в. вводятся здесь первые регулярные взносы в пользу церкви: клирики должны были платить епископу за рукоположение в сан, миряне — за бракосочетание; установлен был каноникон — сравнительно невысокая плата деньгами и натурой, взимавшаяся с деревень пропорционально числу домов. Ничего подобного западной десятине византийская церковь не знала.
И политически византийская церковь была подчинена государственной власти. Император или его представитель председательствовал па соборах, съездах высшего духовенства; император выбирал патриарха из трех кандидатов, рекомендованных ему церковью; император смещал патриарха, словно неугодного чиновника.
Византийская церковь отличалась от западной и меньшей централизованностью. В условиях феодальной раздробленности западноевропейская церковь оказалась почти исключительной силой, способной осуществлять тенденцию к универсализму, к единству. В Византии церковь не исполняла этой функции — носителем централизации выступало само государство. Если на Западе сплоченной корпоративности духовенства соответствовала нейтралистская организация церкви во главе с римским папой, то на Востоке усиленно развивали теорию пентархии, пятивластия, т. е. власти пяти равноправных патриархов — римского, константинопольского, александрийского, антиохийского и иерусалимского; выше патриаршей власти ставили в Византии власть вселенских соборов, п избрание митрополитов считалось делом не патриарха, а съезда высшего духовенства. Источником церковного права на Западе признавались толкования римского папы, в Византии — постановления церковных собороь. Большая централизация церкви на Западе проявлялась, в том, что здесь богослужение неукоснительно совершалось на едином — латинском — языке, тогда как Константинополь допускал «обращение к богу» на местных наречиях: по-коптски, по-славянски, по-грузински и т. д.
Таким образом, в структуре византийского духовенства мы наблюдаем ту же особенность, что и в структуре византийской аристократии, — относительную слабость корпоративности. И так же, как византийская знать постепенно укрепляет принцип родовитости, духовенство к XII в. все отчетливее обнаруживает стремление оформиться в качестве сословия: недаром Евстафий Солунский, как мы видели, выделял клириков в особую общественную группировку.
Соответственно усиливаются тенденции церкви к независимости. Уже патриарх Фотий выдвинул теорию «двух властей» — теорию о том, что власти императора и патриарха равноправны и взаимно дополняют друг друга. Патриархи X в. то активно участвуют в государственном управлении (так, Николай Мистик был регентом в малолетство Константина VII Багрянородного), то оказывают энергичное сопротивление государю. Патриарх Полиевкт выступал против мероприятий Никифора II Фоки; он требовал, в частности, чтобы император не вмешивался в поставление епископов, рукополагать которых, согласно Полиевкту, должен был патриарх. Еще решительнее действовал в середине XI в. патриарх Михаил Кируларий: он был одним из участников низложения императора Михаила VI, а его преемнику Исааку I угрожал, говоря: «Печка, я тебя создал, я тебя и разрушу» (Gedrenus, vol. II Bonnae).
Еще заметней, пожалуй, была тенденция к независимости у высшего духовенства провинций — митрополитов и епископов. В своих диоцезах они нередко превращались в политических руководителей, занимались военными и финансовыми проблемами. Более того, опираясь на поддержку провинциальной знати, епископат время от времени рисковал оказывать сопротивление центральной власти и критиковать и внешнюю политику государя, и налоговую систему. По-видимому, в XI в. был создан анонимный трактат в защиту привилегий митрополитов, приписываемый церковному деятелю того времени Никите Анкирскому. Автор трактата рассматривал высших иерархов — митрополитов и епископов — как единую корпорацию и отстаивал их права от посягательств и императора, и патриарха. Императору, по его словам, не пристало поучать митрополитов — наоборот, он сам должен прислушиваться к их наставлениям; император не может быть законодателем в церковных делах и вмешиваться в выборы епископов7. Трудно сказать, в какой мере концепция Никиты Анкирского отражает реальное положение высшей провинциальной иерархии, но во всяком она выражает определенную систему взглядов.
По существу особой прослойкой была в Византии и «интеллигенция». Как уже было сказано, духовенство не обладало здесь монополией на образование. Города возродились раньше, чем на Западе, и светская интеллигенция тоже появилась раньше, чем в Западной Европе.
Хотя элементарные школы можно было встретить в провинциальных центрах и даже в селах, Константинополь оставался бесспорным средоточием византийской образованности. Считалось, что в столице много грамотных, и поэтому при составлении завещаний в Константинополе требовалось участие свидетелей, умеющих поставить свою подпись. К провинции подобное требование не предъявлялось: там разрешалось ограничиться неграмотными свидетелями.
В Константинополе уже с середины IX в. начала функционировать высшая школа. В XI в. там работали два факультета или, правильнее сказать, две самостоятельные школы: юридическая и философская. Главы этих школ пользовались огромными привилегиями. Руководитель юридической школы, например, получавший в качестве жалованья 4 фунта золота в год, шелковую одежду и пищевое довольствие, приравнивался к высшим судьям государства и пользовался правом личного доклада императору. Формально его пост считался пожизненным; впрочем, небрежность или невежество могли послужить достаточными основаниями для его снятия с должности. Зато ему ни в коей мере не возбранялось принимать подарки от слушателей: напротив, считалось, что такие подарки служат сближению между людьми.
Михаил Пселл, возглавляющий в течение некоторого времени философскую школу, знакомит нас с образом жизни константинопольского преподавателя. Допоздна сидит он за книгами, готовясь к занятиям, которые начинались утром. Когда он входит в аудиторию, студенты вскакивают со своих мест, чтобы его приветствовать. Преподаватель садится в кресло, слушатели рассаживаются на скамьях. Впрочем, жалуется Пселл, иные из них являются с опозданием, головы их заняты ипподромом, а не учением; в дождливую погоду аудитория и вовсе оказывается пустой.
Помимо того, в Константинополе действовала высшая патриаршая школа и высшая школа при храме святых Апостолов. В этой последней собирались люди разных возрстов и обсуждали в своеобразных семинарах научные проблемы, в том числе медицинские. Здесь не было профессора, руководившего дискуссией, и все участники семинара были равны; во время занятий стоял страшный шум, и проблема нередко оставалась нерешенной — в этом случае о дискуссии докладывали константинопольскому патриарху, которому и надлежало принять решение по товоду спора.
Кроме государственных школ создавались и частные. Ими нередко руководили видные ученые. Их ученики, обычно молодые аристократы, жили у них в доме. Монатырские школы были сравнительно редки и предназначались, как правило, для тех, кто намеревался постричься в монахи данного монастыря.
Видное место в составе византийской интеллигенции занимали медики. Сохранилось описание одной констанинопольской больницы XII в. В ней было пять отделеий, в том числе специальное — гинекологическое; общее число коек достигало пятидесяти; на каждое из отелений полагалось по два врача, не считая помощников и служителей. Все врачи делились на две смены, чередовавшиеся каждый месяц. На их обязанности лежал также и прием приходящих больных. Врачи получали жалованье деньгами и продуктами, пользовались беслатной квартирой, освещением и лошадьми, но зато им во