Я прошу всех, слушающих или читающих рассказ этот об ангельском житии святого, внимать ему со страхом божиим и приличествующей добрым христианам неколебимой верой. Ибо мы знаем, что люди неразумные и безрассудные подумают, будто мы уклоняемся от истины и повествуем о вещах, достойных единственно смеха. Но внемлите рекшему: «Кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым»,[129] и еще: «Мы безумны Христа ради»,[130] и еще: «Потому что немудрое божие премудрее человеков»,[131] дабы вы не усмотрели смешного в поступках этого подлинно подвижника, но дивились им сильнее и более, чем дивились избравшим иной род жития. Ибо после долгого подвига и не нуждаясь в наставнике, святой Симеон, как бывает во время сражения, когда все войско стоит и лишь некоторые воины, исполненные храбрости из-за силы своей, паче же из-за господней и из-за боевого оружия, которое при них, и из-за разнообразного и долгого воинского опыта, немногие из всего множества вступают в единоборство с противниками, доблестно свершив славное состязание, увидев, что одет броней духа, обретя власть против змей и скорпионов, угасив плотский огонь росой духа, отвратившись ото всей роскоши мира и славы мирской, словно от паутины (и что еще сказать?), как одеждой, облекшись снаружи и изнутри смиренномудрием, удостоенный усыновления по слову «Песни песней» о чистой и бесстрастной душе: «Вся ты прекрасна», говорит Христос душе, «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе»,[132] по зову господню точно на единоборство с диаволом вышел из пустыни в мир. Ибо считал несправедливым, чтобы столь почтенный от бога и возвеличенный, он презрел спасение ближних своих, но, помня слова: «Люби ближнего, как самого себя»,[133] реченные тем, кто не погнушался принять облик раба во спасение раба,[134] подобно господу своему, истинно положил душу и тело свое, чтобы спасти некоторых.[135]
Прежде всего следует рассказать вам о том, как святой Симеон покинул пустыню и вернулся в мир, затем о чудесах его и достопамятных подвигах. Когда царствовал святой император Юстиниан,[136] в праздник честного воздвижения креста сходились в святом граде[137] христолюбивые люди, чтобы по обычаю поклониться святым местам. Ведь все, кто идут туда на поклонение, знают, что в святой и превеликий этот праздник собираются там чуть ли не со всей земли крестолюбивые и христоносные толпы. По устроению божию в этот преславный праздник повстречались двое юношей родом из Сирии. Одного звали Иоанн, а другого звали Симеон. Спустя немного дней, когда святой праздник божий кончился, каждый стал собираться восвояси. С тех пор, как оба эти юноши встретились и полюбили друг друга, они уже не разлучались. Потому на возвратном пути они пошли вместе, а с ними и родители их. У Иоанна был старик отец, матери не было, и во время то был он женат и имел от роду около 22 лет. У Симеона отца не было, а одна старая мать около 80 лет и никого более. И вот все они шли вместе и, когда спустились в долину Иерихона[138] и миновали город, Иоанн видит вокруг святого Иордана монастыри и по-сирийски говорит Симеону: «Знаешь, кто живет в этих домах, что против нас?». Тот говорит ему: «Живут какие-нибудь люди». Иоанн говорит: «Ангелы божии». Симеон, удивившись, говорит ему: «А их можно увидеть?». Тот говорит ему: «Только, если станем одними из них». Оба юноши ехали верхом, ибо родители их были весьма многоимущи. И вот, тотчас спешившись, они отдали коней рабам своим, сказав: «Идите вперед». Ведь они показали вид, будто нужно им присесть, а оказались по воле случая на одной из боковых дорог к святому Иордану. Юноши остановились, и Иоанн, указывая пальцем, говорит Симеону: «Вот дорога, ведущая к жизни», и он показал ему дорогу к святому Иордану, «а вот дорога, ведущая к смерти», и показал на главную дорогу, по которой прошли родители их. «Помолимся, и каждый пусть станет на одной из этих дорог, и кинем жребий, и пойдем по той, что укажет жребий». И они преклонили колени и, вздохнув, сказали: «Боже, боже, боже, хотящий спасти весь мир, яви волю твою рабам твоим». Они бросили жребий, и Симеону выпала десятка, а стоял он на дороге, ведущей к святому Иордану. Тогда юноши возликовали и, забыв, как забывают сон, обо всем, что они имели, и о родителях, обнялись и облобызались. Они свободно владели греческим языком и были украшены великой разумностью,
Обо всем этом святой Симеон рассказал в Эмесе,[139] где он юродствовал, одному человеку, диакону святой вселенской церкви этого же города Эмесы, мужу предивному и исполненному добродетели, который по присущей ему благодати божией прозрел подвиг старца Симеона и которому блаженный тот Симеон явил страшное чудо; о чуде этом мы поведаем в своем месте. Сам упомянутый этот боголюбивый Иоанн, исполненный добродетели диакон, рассказал нам обо всей жизни премудого, призывая господа в свидетели, что ничего от себя не прибавил к рассказу, но скорее за давностью времени многое забыл.
И вот, по словам его, когда Симеон и Иоанн избрали дорогу, истинно приведшую их к жизни, оба в ликовании бежали, как Петр и Иоанн к животворящему гробу господню,[140] побуждая друг друга рвением своим и готовностью. Ибо Иоанн страшился, как бы жалость к матери не остановила Симеона, а тот опасался, что любовь к молодой жене, подобно камню магниту, притянет к себе Иоанна. И с того часа каждый наставлял и просил другого. Один говорил: «Не малодушествуй, брат Симеон. Ибо мы уповаем на бога, что сегодня возродились. Разве есть нам польза в день суда от суетных благ мира сего и богатства — скорее они принесут вред. Ведь молодость и красота нашего тела вечно не останутся неувядаемыми — их в свое время сгубит и потушит старость или до срока наступившая смерть». И на эти речи Иоанна и многие им подобные Симеон отвечал, умоляя его о том же и говоря: «Нет у меня, брат мой Иоанн, никого, ни отца, ни братьев, ни сестер, кроме той смиренной старицы, матери моей. Не столь смущает меня великий труд, сколь страшит сердце твое, как бы любовь к молодой жене не свела тебя с благого этого пути».
Обмениваясь такими и многими подобными речами, они приходят в монастырь, зовущийся монастырем аввы Герасима. Ибо такова была молитва их: «Господи боже, в том монастыре, где тебе угодно, чтобы мы отреклись мира, пусть мы найдем двери открытыми». Так оно и случилось. В этом монастыре был досточудный муж, звавшийся Никон, жизнь которого подлинно соответствовала имени его.[141] Ибо он побеждал всякую вражью силу, прославился чудесами и знамениями и от бога был почтен даром провидения. Предузнал он и приход этих блаженных, ибо в день их прибытия во сне явился ему некто и говорит: «Встань и отопри дверь овчарни, чтобы вошли овцы мои». И он сделал так. Придя, Симеон и Иоанн нашли дверь открытой и сидящего в ожидании их авву, и Иоанн сказал Симеону: «Нам добрый знак, брат мой, вот дверь открыта, и сидит при ней привратник». Когда они приблизились, игумен говорит им: «В добрый час пришли вы, овцы христовы», и тут же говорит Симеону: «В добрый час ты пришел, юродивый; истинно десятка твоя победила и десятка ожидает тебя». Он разумел совершенство монашеского подвига.[142]Приняв пришедших как посланных ему самим богом, игумен уложил их спать. И на следующий день стал говорить им, как бы по вдохновению божию, прежде чем они что-нибудь сказали ему: «Блага, блага и достойна любовь ваша к богу, если только не дадите врагу спасения вашего угасить ее. Благ путь ваш, но идите вперед, пока не будете увенчаны. Блага цель ваша, но бдите, чтобы не остыло пламя, горящее в сердцах ваших сегодня. Благо, что вы предпочли вечное преходящему. Благо — родители ваши по плоти и благо служить им, но несравненно большее благо угождать отцу небесному. Благо — кровные братья, но братья духовные важнее. Благо — друзья во Христе, которые есть у вас в миру, но большее благо, когда друзья ваши — святые и угодники божии. Благо — в трудный час заступники ваши пред лицом сильных, но это не то, что иметь святых ангелов, молящих за вас. Благи и достохвальны даяния богача и благочестивая забота о нищих, но не этого приношения ждет от нас господь, а чтобы принесли ему души свои. Сладостно вкушение благ мирских, но оно не сравнится с райским блаженством. Мило и желанно большинству из людей богатство, но оно не сравнится с тем, „не видел чего глаз, не слышало ухо, и не приходило что на сердце человеку“.[143] Мила красота юности, но она ничто по сравнению с красотой небесного жениха Христа, ибо Давид речет: „Ты прекраснее сынов человеческих“.[144] Славно ратоборствовать за царя земного, но скоротечна такая служба и полна опасностей».
Такими и подобными речами наставлял их святой и не прекращал поучать, видя, как от глаз юношей струят ручьи слез. Ибо они внимали ему, словно никогда прежде не слышали слова божиего. Игумен снова оборотился к Симеону и говорит: «Не скорби и не оплакивай седин почтенной матери своей, ибо много более, чем сам ты, ее может утешить бог, умилостивляемый твоими подвигами. Ибо, если б ты пожелал не оставлять матерь до кончины ее, как знать, не ушел ли бы ты сам из жизни ранее нее, чуждый добродетелям и не имея заступника, могущего избавить тебя от грядущих зол. Ибо ни любовь матери и отца, ни толпы братьев, ни богатство, ни слава, ни брачные узы, ни привязанность детей не могут смягчить судию, а только добродетельная жизнь, труды и подвиги во славу божию». Затем он сказал Иоанну: «Сын мой, пусть враг душ наших не нашептывает тебе: „Кто будет покоить старость родителя моего? Кто утешит жену мою? Кто осушит их слезы?“. Ибо если б вы поручили близких своих одному богу, а пошли служить другому, справедливо было бы тревожиться, призрит ли он на них и утешит ли. Вы же, прибегнув и посвятив себя тому, которому вверили их, должны быть спокойны и рассуждать так: „Если бы мы пребывали в мире сем и рабствовали жизни, благость божия устрояла бы все; сколь же более бог будет печься о наших домах ныне, когда мы удалились, чтобы ото всего сердца служить ему и угождать?“. Итак, дети, помните слова господа, сказавшего: „Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего"; „предоставь мертвым погребать своих мертвецов".