[145] Не колеблясь мыслью и не смущаясь сердцем, последуйте ему. Почему? Ибо даже, если земной этот и смертный царь призовет вас, желая сделать патрикиями или кувикуляриями[146] земного и бренного своего дворца, преходящего как тень и как сон, разве не пренебрежете вы всеми, кто у вас есть, и без раздумий тотчас не пойдете к нему, чтобы насладиться почестями его, ликом его и речью его, и готовы будете принять всякий труд, всякое бремя и даже смерть ради одного того, чтобы удостоиться узреть день тот, когда царь в присутствии всего своего синклита примет вас, возьмет к себе на службу и одарит?». Когда оба они подтвердили справедливость этих слов, великий Никон сказал: «Нам, дети, верным рабам его, должно с большей ревностью и сознанием своей греховности последовать бессмертному и вечному царю царствующих и идти за ним, помня о любви к нам, которую бог явил, не пощадив ради нас сына своего единородного, отданного им ради всех нас. Так что, если мы, искупленные из погибели и смерти святой его кровью и ставшие родными сынами его, даже прольем нашу кровь, то и этот дар будет неравноценен, ибо кровь царя, братья, это не кровь раба».
Такие и подобные речи говорил им этот богоносный муж, все предзнавший и от бога предуведомленный о предстоявшем им подвиге и житии, я разумею уединенную и весьма суровую отшельническую жизнь. Ибо он не считал ее ни легкой, ни проводимой многими и всегда скончаемой без укоризны, особенно видя нежное тело, дорогие одежды и юность, взращенную в роскоши и привыкшую ко всяческой праздности и соблазну. И вот этот мудрый врачеватель и наставник, по присущему ему божественному ведению и опыту вооружив Симеона и Иоанна подобными примерами и поучениями и наставив, снова говорит им: «Хотите сейчас постричься или еще несколько пробыть в сегодняшнем мирском своем платье?». Как по сговору, вернее, по внушению святого духа, оба пали в ноги игумена, прося его тотчас и не откладывая постричь их. И Симеон сказал, что, если он сейчас же не сделает этого, они уйдут в другой монастырь, ибо был он прост и нелукав. Иоанн был мудрее и владел большим знанием. Святой Никон тут же, отведя каждого по отдельности в сторону и желая испытать, готовы ли они ради господа отречься мира, сказал одному что-то, пытаясь отговорить от пострига в этот день. Так как никто из них не соглашался на это, игумен подходит к одному и говорит ему: «Вот я уговорил брата твоего в течение одного года остаться, как и сейчас, мирянином». Тотчас тот, к кому он это сказал, ответил: «Если ему угодно остаться, пусть остается, но я, отец, право, не колеблюсь». Симеон, когда наедине говорил с ним, сказал ему так: «Торопись, отец, ради бога. Ибо сердце мое весьма тревожится за брата моего Иоанна: в этом году он женился на очень богатой и красивой женщине, и я опасаюсь, как бы любовь к ней не завладела им вновь и не отвлекла его от любви к богу».
А Иоанн с глазу на глаз сказал этому святому мужу (ведь он понимал все более ясно, чем брат Симеон), так умоляя его со слезами: «Отец, да не потеряю я брата своего через тебя, ибо у него осталась только мать, и такая удивительная любовь была между ними, что он не мог прожить без нее и двух часов, и до сего дня они, мать его и он, спали вместе, чтобы и ночью не разлучаться. Это-то будет мучить и терзать меня, пока он не пострижется, и я не перестану о нем беспокоиться».
Великий узнал об их заботах друг о друге, и, уверившись, что бог пе посрамит и не презрит последовавших ему ото всего сердца, не колеблясь, достал ножницы, и, положив их, по велению обряда, на святой престол, постриг юношей, и, сняв с них одежду их, облек в бедную, по исполненную святости. Этот мудрый и сострадательный муж жалел их из-за изнеженности тела их, непривычного к испытаниям. Во время пострижения Иоанн сильно плакал. Симеон знаками побуждал его перестать, не понимая, о чем он плачет. Он думал, что Иоанн плачет от печали по отцу своему и из-за любви к жене своей. Когда их постригли и святой обряд кончился, игумен снова почти весь день поучал их, провидя, что они по смотрению божию не долго останутся у него. Наутро, т. е. в святое воскресение, игумен хотел дать им святую одежду. Когда некоторые братья стали говорить им: «Вы блаженны, ибо завтра возродитесь и будете чисты ото всякого греха как при рождении, словно в день этот вас окрестили», они изумились и вечером в субботу бросились к святому Никону и пали в ноги ему, говоря: «Просим тебя, отец, не крести нас, ибо мы — христиане и происходим от родителей христиан». Он же, не зная о том, что они услышали от монастырских отцов, стал говорить им: «Кто, дети, собирается вас крестить?». Они сказали: «Почтенные владыки наши, монастырские отцы, говорят нам: „Завтра вы будете вновь крещены"». Тогда игумен понял, что те подразумевали святую одежду, и говорит: «Они правильно сказали, дети мои. Ибо, если богу будет угодно, завтра мы хотим облачить вас в святое и ангельское одеяние».[147]Когда чистые сыны Христовы уразумели, что ничто не препятствует им облечься в монашеское одеяние, они говорят авве: «А что еще надобно, отец, чтобы облечься в те ангельские, как ты называешь их, одежды?».
В прошедшую седмицу, когда праздновали святой праздник воздвижения креста, этот великий дал одному из молодых братьев святую одежду; с того времени не прошло семи дней, и брат этот еще носил все, что по обычаю полагается. Великий велел тотчас позвать его. Когда монах пришел, Иоанн и Симеон, увидев его, упали в ноги авве и сказали ему: «Мы просим тебя, если собираешься так же одеть и нас, удостоив такой же чести и славы, сделай это вечером, ибо, будучи людьми, мы опасаемся, как бы ночью не пристигла нас смерть и мы не умерли, лишившись такой славы, радости и такого сонма сопутников и венца». Когда игумен услышал, что они боятся лишиться такого сонма сопутников и венца, он понял, что через носящего святую одежду им было явлено видение, и приказал ему воротиться туда, где он пребывал со времени, как был в нее облачен. Когда монах ушел, сыны Христовы весьма опечалились и говорят игумену: «Ради бога, отец, встань и сделай нас такими, каков он, ибо во всем монастыре твоем нет человека, почтенного равней честью». Авва говорит им: «О какой чести вы говорите?». Тогда они сказали: «Во имя удостоившего нас, отец, одежды своей и чести, блаженны и мы, если и нам последует такая толпа монахов со свечами, и мы также наденем блистающий светом венец на головы свои». Ибо они думали, что и игумену открылось то, что предстало их взорам. Игумен из этих слов все понял, но не сказал им, что ничего не видел, а молчал и дивился великой простоте и чистоте их, особенно Симеона. Великий, только ласково молвил им: «Завтра по благости святого духа и вы так облачитесь». Как утверждал святейший диакон, правдолюбец Симеон говорил: «Ночью мы видели лица друг друга, как бы днем». Каждый из них узрел па голове другого венец, как у того монаха, которого видели». «В таком ликовании, — говорил он, — была душа наша, что мы не хотели вкушать ни пищи, ни питья».
Через два дня после того как они прияли святую одежду, они видят того, кто облачился в нее семью днями ранее и чей венец и сопутники открылись им. Теперь он был одет в грубую одежду, и занят работой, и вокруг головы его уже не было венца, и не было толпы монахов со свечами, и Иоанн и Симеон удивились этому. И Симеон говорит Иоанну: «Истинно, брат, когда пройдут семь дней, мы тоже лишимся благолепия этого и прелести». И Иоанн говорит: «Чего ты желаешь, брат?». Тот снова говорит ему: «Чтобы как мы ушли из мира и отреклись мирского, также отказались бы ото всего, наделенного дыханием. Ибо, одетый в одежду сию, прозреваю я иную жизнь и иные дела. С того дня, как раб божий облек нас в нее, внутренняя моя, не знаю от чего, пылает, и душа моя жаждет никого не видеть, ни с кем не говорить и никому не внимать». Иоанн говорит ему: «А что мы будем есть, брат?». Симеон отвечает ему: «То же, что и те, кого зовут вóсками,[148] о которых говорил нам вчера владыка Никон. Может быть, он, желая, чтобы и мы вели такую жизнь, рассказал нам, как живут вóски и как спят и все остальное о них». Затем Иоанн говорит: «Как же нам быть? Ведь мы не знаем ни песнопений их, ни чина».
Тогда бог открыл сердце аввы Симеона, и он сказал: «Спасший тех, кто прежде Давида угождал ему, спасет и нас, а если окажемся достойны, он научит и нас, как научил Давида, когда при стадах своих тот жил в пустыне.[149] Не препятствуй мне, брат, и да не отступимся мы от того, чему посвятили себя». Тогда почтенный Иоанн сказал: «Поступим, как тебе угодно. Но как мы уйдем отсюда, когда дверь на ночь запирается?». Симеон говорит ему: «Тот, кто открыл нам днем, откроет и ночью».
И вот, когда они приняли это решение, едва настала ночь, игумен видит во сне, как кто-то отпирает дверь монастыря со словами: «Выходите, крестным знамением осененные овцы Христовы, на пастбище ваше». И, проснувшись, он тотчас идет к дверям и находит их открытыми, и, подумав, что Симеон и Иоанн ушли, печально садится и со вздохом говорит: «Не удостоился я, грешный, чтобы отцы мои помолились за меня. Истинно были они отцами моими, владыками и наставниками, и я лишился их заступничества. Увы! Сколько драгоценных камней, по слову Писания, „лежат на земле его“[150] в небрежении, и все видят их, но немногие знают их цену». Когда в печали он говорил себе такие слова, се идут к дверям чистые женихи Христовы, а впереди них пречистый игумен Никон видит неких евнухов — одни несут светильники, другие держат в руке скипетры. Заметив Симеона и Иоанна, Никон весьма возликовал, ибо сбылось желание его. Когда же блаженные увидели его, они не остановились, ибо не знали, что это игумен. Тогда святой Никон бросился к ним и позвал их. Они узнали игумена и тоже весьма возликовали, паче же потому, что двери были не на запоре, и они поняли, что бог снова открыл святому их намерение. Симеон и Иоанн хотели пасть ему в ноги, но Никон остановил их, говоря, что не следует делать подобного по святости облекающего их ангельского одеяния. Они тотчас говорят: «Благодарим тебя, отец, и не знаем, чем воздать богу и твоей святости. Кто думал, что мы будем