«Не прелюбодействуй, несчастный, и демон не приблизится к тебе». И тотчас демон свалил юношу с ног, и все сбежались к нему. Когда, извергая пену, одержимый лежал на земле, он увидел, что юродивый изгоняет из него черного пса и бьет его деревянным крестом. Спустя долгое время юноша пришел в себя, и его стали спрашивать, что с ним было, но он ничего не мог ответить, кроме: «Кто-то сказал мне: „Не прелюбодействуй“». Когда авва Симеон почил в мире, юноша как бы очнулся и всем подробно рассказал о том, что с ним случилось.
Как-то мимы[182] давали в театре представление. Среди них был один фокусник. Святой, желая воспрепятствовать подобному злу (тем более, что упомянутый фокусник творил и добрые дела), решил не уходить и встал внизу на арене, где играли мимы. И как только увидел, что фокусник начал нечестивое свое дело, метнул в правую руку его камешек, начертав на нем крест, и тот сделался сухорук. Ни один человек не видел, кто бросил этот камень. Ночью фокуснику является во сне святой и говорит ему: «Я поступил, как замыслил, и если ты не поклянешься, что отстанешь впредь от подобных занятий, не исцелеешь». Тот фокусник поклялся богородицей: «Больше я не стану делать такого». И, встав наутро, увидел, что рука его здорова, и рассказал все, что ему приснилось, кроме того, что это Симеон предстал ему во сне, а мог вымолвить только: «Какой-то монах в венце из вай сказал мне это».
Во времена блаженной памяти императора Маврикия,[183] когда страшное землетрясение разрушило Антиохию и грозило уже Эмесе (как раз тогда святой из пустыни возвратился в мир), Симеон, украв в школе ремень, стал стегать колонны и говорить: «Сказал тебе владыка твой:,стой“». И когда землетрясение началось, ни одна из колонн, которые он стегал, не обрушилась. И вот Симеон подошел к одной колонне и говорит: «Ты да не упадешь и да не будешь стоять». И колонна дала трещину сверху донизу, и немного накренилась, и осталась в таком положении. Никто не мог понять, зачем блаженный это сделал, и все говорили. что он стегал колонны по безумию своему. В действительности же следовало славить бога и дивиться делам его, ибо в тех поступках Симеона, которые люди считали безумными, часто являл он чудеса. Однажды перед тем, как город поразила моровая язва, он обходил все школы и, целуя мальчиков, каждому говорил как бы в шутку: «Счастливого пути, мой хороший». Лобызал он не всех, но лишь на кого указала ему благодать божия. И говорил учителю каждой школы: «Ради бога, несмысленный, не бей ты мальчиков, которых я целую, ибо им предстоит длинный путь». А учителя, смеясь над ним, иногда ударяли его ремнем, иногда давали знак мальчикам, и те осыпали его бранью. Когда же пришла моровая язва, ни один из тех, кого облобызал авва Симеон, не остался в живых — все умерли.
Святой имел обыкновение приходить в дома богачей и выкидывать разные шутки; часто он делал вид, что целует хозяйских рабынь. Однажды рабыня какого-то знатного человека, беременная от одного мирянина, не желая открытъ соблазнителя своего, на вопрос госпожи, кто ее испортил, сказала: «Меня изнасиловал юродивый Симеон». Когда он по своему обыкновению пришел в дом этот, госпожа рабыни говорит ему: «Прекрасно, авва Симеон, что ты испортил и обрюхатил мою рабыню». Тот тотчас рассмеялся и, склонив голову свою и сложив пальцы,[184] сказал: «Прости, прости, смиренная, когда она родит, ты получишь маленького Симеона». Пока не пришел день ее, авва Симеон оставался при этой рабыне и приносил ей пшеничный хлеб, мясо и рыбу, говоря: «Ешь, жена моя». Когда же женщине пришло время и час рожать, она мучилась три дня в смертельных муках. И вот госпожа ее говорит юродивому: «Помолись, авва Симеон, потому что жена твоя не может родить». Он, приплясывая и в лад хлопая руками, сказал ей: «Иисус свидетель, Иисус свидетель, смиренная, ребенок не родится, пока женщина не скажет, кто его отец». Когда роженица услышала об этих словах Симеона, она сказала: «Я оклеветала его — ребенок у меня от одного эмесянина». Тут женщина сразу разрешилась. И все дивились, и одни считали Симеона своим домашним святым, другие говорили: «Его предсказания от сатаны, ибо он настоящий дурак».
Некие два отца из монастыря вблизи Эмесы стали раздумывать и искать причину, почему впал в соблазн еретик Ориген,[185] почтенный от бога таким ведением и мудростью, и один говорил: «Присущее ему ведение было не от бога, а от изобилия природных дарований: обладая вообще гибким умом, он изострил его чтением Святого писания и творений святых отцов, и это помогло ему написать свои сочинения». Второй возражал: «Не может человек по одному природному изобилию дарований говорить то, что он сказал, особенно в своих Гексаплах.[186] (Потому-то вселенская церковь до сего дня признает Гексаплы). Снова первый стал так отвечать ему: «Право, есть язычники, обладающие большей, чем он, мудростью и составившие больше него книг. Что же, и тех следует хвалить из-за пустого их многословия?». Так как отцы эти не могли прийти к согласию, один говорит наконец другому: «Мы слышали от людей, ходивших в святые места, что в пустыне иорданской много великих монахов, пойдем спросим их». Дойдя до святых мест и помолившись, они направляются в пустыню Мертвого моря, куда удалились приснопамятные Иоанн и Симеон. Бог не дал труду тех отцов свершиться втуне, и они встретили авву Иоанна, который к этому времени тоже достиг великого совершенства: увидев их, он сказал: «В добрый час пришли оставившие море и ищущие почерпнуть воды в пустыне». У них была долгая и боголюбезная беседа, и отцы сказали Иоанну, для чего они свершили столь длинный путь. И он говорит им: «Отцы, я еще не удостоился благодати толкования приговоров божиих, возвращайтесь в страну свою к юродивому Симеону, и он сможет разрешить этот ваш спор и все, что только захотите, и скажите ему: „Помолись об Иоанне, чтобы и ему выпала десятка“».[187] Когда они пришли в Эмесу п спросили: «Где здесь юродивый по имени Симеон?», все стали смеяться над ними и говорить: «Зачем он вам, отцы? Он ведь не в своем уме и всем досаждает и над всеми смеется, особенно же над монахами». Они все же стали искать его и нашли в харчевне, где он, подобно медведю, лакомился бобами. Один из отцов, сразу же смутившись этим, сказал себе: «Истинно, мы нашли мужа, исполненного подлинного ведения: он может нам многое растолковать». Приблизившись, отцы говорят ему: «Благослови». Симеон говорит им: «Не в добрый час вы пришли и кто послал вас — несмыслен»; затем он взял за ухо отца, сердце которого смутилось, и дал ему такую пощечину, что у него три дня горела щека, и говорит: «Почему гнушаетесь бобами? Ведь их мочили сорок дней, а Ориген их не ест, потому что слишком далеко вошел в море, да и не смог оттуда выйти и утонул в пучине».[188] Отцы удивились, ибо Симеон сказал им все, даже слова: «Юродивый хочет десятку? Сам он такой же несмысленный, как вы. Скажи, доставались тебе пинки? Идите, идите». И, тотчас взяв кружку с горячей фуской,[189] он обжег им губы, так что отцы не могли повторить слов его. Однажды, когда Симеон служил еще у харчевника, он стал играть на лютне в переулке, где обитал нечистый дух. Он играл, читая молитву великого Никона, чтобы прогнать оттуда духа, ибо тот замучил многих людей. И вот, когда дух бежал из места того, он в обличии эфиопа прошел по харчевне и все там сокрушил. Вернувшись, пречудный говорит своей хозяйке: «Кто это тут все переломал?». Она сказала: «Пришел какой-то эфиоп, будь он проклят, и все переломал». Симеон со смехом говорит ей: «Маленький, маленький, да?». Она говорит: «Да, юродивый, правда, маленький». Он говорит ей: «Это я послал его, чтобы он тут все разбил». Когда женщина это услышала, она бросилась бить Симеона, а святой, подобрав с полу грязи, кинул ей в лицо, и застил глаза ее, и сказал: «Теперь меня не поймаешь. Либо перейдите в веру мою, либо черный этот каждодневно будет все здесь сокрушать». Хозяева харчевни были ведь еретиками акефалами. Симеон ушел, и, гляди, на следующий день в тот же час явился эфиоп и снова сокрушил все у всех на глазах. Утесняемые такой напастью, муж и жена стали православными. Их исцелил от неверия Симеон. Но они не смели никому говорить о нем, хотя всякий день юродивый, проходя мимо, вышучивал их.
Какой-то из городских ремесленников, зная о добродетели Симеона, захотел открыть ее всем. Ибо однажды он увидел, что во время омовения Симеона при нем было два ангела. Ремесленник тот был иудеем и неустанно хулил Христа. И вот во сне ему является святой и запрещает кому бы то ни было рассказывать о том, что он видел. На утро иудей все же решил открыть тайну святого, но тотчас перед ним предстал Симеон, коснулся уст его и затворил их, и иудей никому не мог рассказать о нем. Тогда ремесленник отправился к юродивому и рукой своей сделал ему знак, чтобы разрешил язык его. А авва Симеон показывал себя юродивым и потому стал как дурачок подавать ему ответные знаки. И вот он движением руки дал понять иудею, чтобы тот перекрестился. Страшное это было зрелище, как оба, молча, делали знаки друг другу. Снова старец является иудею во сне и говорит: «Или прими крещение, или останешься немым». И тогда святой не смог его обратить. Когда же авва Симеон умер, и иудей при перенесении останков святого на кладбище увидел на нем венец, он вместе со всем домом своим принял крещение. И чуть только отошел он от святой купели, так сразу заговорил. Ежегодно иудей творил память юродивого и созывал нищих.
Блаженный достиг такой чистоты и бесстрастия, что часто плясал и водил хороводы, и по одну сторону от него была блудница, а по другую вторая; он держал их за руку и вращался среди мирян, и выкидывал свои шутки. Иногда гулящие женщины лезли к Симеону за пазуху, приставали к нему, били по лицу и щипали. Старец же, подобно чистому золоту, нисколько не осквернялся от этого. В пустыне, как он сам рассказывал, не раз приходилось ему бороться с палившим его вожделением и молить бога и преславного Никона об избавлении от блудной похоти. И однажды видит он, что преславный тот муж пришел и говорит ему: «Како живешь, брат?». И Симеон ответил ему: «Если бы ты не приспел — худо, ибо плоть, не знаю почему, смущает меня». Улыбнувшись, как говорил Симеон, пречудный Никон принес воды из святого Иордана и плеснул ниже пупка его, осенив Симеона знамением честного креста, и сказал: «Вот ты исцелел». И с тех пор, как клятвенно заверял святой, пи во сне, ни наяву не приступало к нему плотское распаление. Потому-то стойкий этот муж и отважился возвратиться в мир, желая сострадать мучимым соблазном и спасти их. Иногда он говорил какой-нибудь гулящей женщине так: «Хочешь быть моей подружкой? Я дам тебе сто номисм».