Святой испросил у бога, чтобы не росли волосы на голове его и не отрастала борода; опасаясь, как бы, если он будет стричься, люди не поняли, что только показывает себя юродивым. Потому во все время, пока Симеон вел такую жизнь, никто не видел, чтобы у него отрастали волосы или чтобы он стриг их.
Только с почтенным диаконом Иоанном Симеон нередко вел назидательные беседы, но грозил ему великими муками в грядущем веке, если откроет его тайну. Этому Иоанну, после того как поведал ему обо всей своей жизни, т. е. за два дня до отшествия своего, Симеон сказал: «Сегодня посетил я брата моего Иоанна и понял, что он по воле божией достиг великого совершенства. И я возликовал. Ибо увидел его в венце, на котором было начертано: „Венец отшельнической стойкости". А он, благословенный, говорит: „Когда ты пришел, я узрел мужа, сказавшего тебе: «Иди, иди, юродивый, чтобы быть почтенным не одним венцом, но многими, за души, что ты привел ко мне». Мне же сдается, почтенный архидиакон, что брат мой ничего подобного не видел, но желал угодить мне: какой награды заслуживает юродивый дурак?"». Снова Симеон говорит: «Молю тебя, диакон, не пренебрегай, как уже случалось, ни одной душой человеческой, особенно же монахами и нищими. Ибо ведомо любви, что среди нищих, а особливо слепцов есть люди, словно солнце, сверкающие из-за смирения и страданий своих. Сколько видел я поселян, которые приходили в город причаститься, бывших воистину чище всякого золота из-за простоты своей и невинности и потому, что в поте лица ели хлеб свой. Но не кори меня, владыка, за то, что я говорю. Ибо любовь к тебе заставила меня поведать все убожество жалкой жизни моей. Знай, что скоро господь возьмет и тебя. Но, сколько достанет сил, пекись о своей душе, чтобы безопасно миновать владык мрака, обитающих воздух сей.[196] Ибо господь ведает, что я в великой заботе и страхе, пока не миновал. Ибо се день бедствия, о котором сказано у апостола и у Давида.[197] Потому прошу тебя, дитя и брат мой Иоанн, сколько найдешь в себе сил, а то и свыше сил возлюби ближнего своего по милосердию своему. Эта добродетель более всех прочих поможет нам тогда. Ибо сказано: „Блажен, кто помышляет о бедном и нищем! В день бедствия избавит его господь".[198]И еще прошу тебя — никогда не приближайся к святому престолу, имея на сердце вражду к кому-нибудь: твое беззаконие да не сделает и других недостойными того, чтобы нисшел на них святой дух».
Это и многое другое он говорил Иоанну, но заповедал ничего из слов его не передавать никому, ибо не все примут их с верой: «Утешься тем, что через три дня господь возьмет к себе ничтожного юродивого и почтенного Иоанна, брата его. Ибо, уходя, я сказал ему: „Брат, пойдем: пришло время". Два дня спустя ты войди в прибежище мое и взгляни, что ты там увидишь: я хочу, чтобы у тебя осталась память о смиренном и грешном юродивом». И, сказав ему это и многое другое, он удалился в прибежище свое.
Теперь, возлюбленные, пора поведать вам о том, как пречудно Симеон умер, лучше сказать, усоп. Ведь кончина его весьма назидательна и предивнее того, о чем мы уже рассказали, ибо она — печать и свидетельство подвига и подтверждение безупречной жизни его. Когда великий почувствовал приближение сужденного всем часа, желая и после смерти не получить полагающейся людям чести, что он делает? Заползши под оберёмок хвороста, лежавший в святом прибежище его, он во сне предал дух свой господу в мире. Водившиеся с ним люди, не видя его два дня, говорят: «Пойдем, посмотрим, не захворал ли юродивый». Пришедши, они нашли его мертвым под оберёмком хвороста. Тогда они сказали: «Хотя бы теперь люди поймут, что авва был не в своем уме. Ведь такова и смерть его». И какие-то два человека вынесли святого, не обмыв, без песнопений, свечей и ладана и собирались схоронить на кладбище для чужеземцев. Когда несшие тело его шли мимо дома того стеклодува из иудеев, которого, как мы выше сказали, Симеон обратил в христианство, упомянутый стеклодув слышит песнопения, на которые неспособны уста смертных, голоса толп, которых не составит все человечество. Пораженный догадкой, он выглядывает из дома и видит, что только двое людей несут честные останки святого. Тогда услышавший дивное пение сказал: «Блажен ты, юродивый, ибо не люди поют над тобой, а силы небесные почтили тебя своим песнопением». И тотчас он вышел и своими руками похоронил Симеона. И тогда стеклодув рассказал всем об ангельских песнопениях, которые слышал. Об этом узнал и почтенный диакон Иоанн и побежал в толпе прочих туда, где был погребен святой, чтобы взять честные останки его и, убрав достойно, предать земле. Но, открыв гроб, он не нашел в нем тела. Господь, чтобы прославить Симеона, восхитил его. Тогда все точно пробудились ото сна и стали рассказывать друг другу, какие чудеса святой явил каждому из них, и уразумели, что юродивым он показывал себя ради бога.
Таковы, христолюбцы, жизнь и подвиги предивного этого Симеона. Рассказанные здесь чудесные деяния его — немногое из многого: его подвиг истинно был сокровенным и любезным богу и, никому не ведомый, нечаянно открылся всем. Се обновленный Лот.[199] Как тот в Содоме, так этот, не узнанный никем, жил в мире сем. Свершенные им чудеса и преславные подвиги мы старались записать, как позволило нам ничтожество наше, а кроме этой, сделали другую краткую запись, ибо тогда еще не знали многих подробностей предивного этого предания. Почтить святого хвалой не в наших силах: это дело тех, кто способен речью своей соревновать с его подвигом. Ибо какие слова могли бы служить хвалой тому, кто почтен сверх всяких слов, какие плотские уста могли бы восславить того, кто во плоти был бесплотным? Какая мудрость могла бы превознести превзошедшего любезным богу юродством всякую мудрость и разум? Истинно — человек смотрит на лицо, а господь смотрит на сердце.[200] Истинно, по-иному увидит бог, по-иному человек. Истинно, никому не постигнуть дел человеческих, кроме духа человеческого.[201]Истинно, христолюбцы, не будем никого судить до срока, пока не придет господь, который просветит всех.[202] Кто, христолюбцы, сказал бы, что Иуда телом был с учениками, а сердцем с иудеями? Кто сказал бы, что Раав,[203] которая в Иерихоне телом служила блудодеянию, душой принадлежала господу? Кто подумал бы, что Лазарь, нищий, страдающий от язв своих, удостоился великого блаженства в лоне Авраама?[204] Помня об этом, возлюбленные, и мы да внемлем благому увещанию: гляди только на себя, а не на ближних твоих, не на окружающих тебя, а лишь на себя,[205] потому что всякий понесет свое бремя и получит свою награду от небесного царя Христа, слава которого и сила с отцом и пресвятым духом во веки веков. Аминь.
Симеон, прозванный юродивым Христа ради, ведший на земле ангельскую и предивную жизнь, почил 21-го дня июля месяца. Воссияв подвигами, угодными богу его, и поразив своими чудесами даже ангельские силы, он предстал пред престолом бога и отца света и неустанно славит его в сонме сил небесных. Да даст нам господь такой же, как тому блаженному Симеону, удел и часть со всеми святыми в вечном царствии своем, ибо слава его во веки веков. Аминь.
Текст переведен по изданию:
Lennart Ryden. Das Leben d. heil. Narren Symeon v. Leontios v. Neapolis, Uppsala, 1963=Acta Univ., Upsal. Studia Graeca Upsal., 4.
Житие Марии Египетской бывшей блудницы, честно подвизавшейся в Иорданской пустыне
Тайну цареву прилично хранить, а о делах божиих объявлять похвально.[206] Так сказал ангел Товиту после чудесного прозрения очей его и после перенесенных им тягот, от которых Товит по своему благочестию был потом избавлен.[207] Ибо разгласить цареву тайну опасно и губительно, умалчивать же о пречудных делах божиих вредит душу. Потому, страшась умолчать о божественном и опасаясь участи раба, который, получив от владыки своего талант, зарыл его в землю[208] и данное ему для пользования спрятал, не истратив, я не утаю дошедшего до меня священного предания. Да уверует всякий в слово мое, передающее то, что мне довелось услышать, да не подумает он, поразившись величием случившегося, будто я что-нибудь приукрашиваю. Да не уклонюсь я от истины п да не искажу ее в слове своем, где упомянут бог. Не пристало, думаю я, умалять величие воплощенного бога Слова, соблазняясь об истинности передаваемых о нем преданий. К людям же, которые будут читать эту мою запись и, поразившись предивному, что в ней запечатлено, не захотят ему поверить, пусть милостив будет господь, ибо, отправляясь от несовершенства естества человеческого, они считают невероятным все, что выше людского понимания. Далее я перейду к своему повествованию о том, что случилось во времена наши и о чем поведал святой муж, привыкший с самого детства говорить и совершать угодное богу. Пусть же не соблазнит неверного заблуждение, будто в наши дни не случается столь великих чудес. Ибо благодать господня, из поколения в поколение нисходящая на святые души, приготовляет, по слову Соломона, друзей господа и пророков.[209] Однако пора приступить к благочестивому этому повествованию.
В палестинских монастырях подвизался некий муж, равно украшенный делом и словом, который чуть что не с пелен был взрощен в монастырском обычае и трудах. Старец этот звался Зосима. Пусть никто на основании его имени не подумает, что я говорю о том Зосиме, который был обвинен в ереси. Этот и тот — разные люди и весьма от личны один от другого, хотя оба носят одинаковое имя. Этот искони православный Зосима жил в каком-то из древних монастырей, проходя поприще подвижничества. Он укрепил себя во всяческом смирении, соблюдал всякое правило, поставленное в этой школе подвига ее наставниками, а многое сам добровольно назначал себе, стремясь подчинить плоть духу. И старец достиг поставленной цели, ибо столь прославился как муж духовный, что из ближайших, а нередко и из дальних монастырей постоянно приходило к нему множество братьев, чтобы его наставлением укрепиться для подвига. И, хотя он предан был деятельной добродетели, всегда размышлял над словом божиим, и ложась в постелю свою, и вставая ото сна, и занятый рукоделием, и когда случалось ему вкушать от пищи. Если же тебе угодно знать, каким брашном он насыщался, то скажу тебе, что постоянным псалмопением и раздумиями над Священным писанием. Рассказывают, чт