[46]что он, на кого не дерзают взглянуть херувимы и серафимы, пребывал среди людей. И теперь, владыка, при твоей великой святости (ибо хотя телесными очами ты и не зрел вожделенного Иисуса, но знаешь, что у колодца он разговаривал с самаритянской блудницей:[47] ведь я слышала, как ты говорил это о твоем боге), если ты ученик такого бога, не погнушайся мною, ищущей спастись через тебя и предстать перед твоим святым ликом».
Тогда епископ пишет в ответ на это так: «Кто ты и какова цель твоя, ведомо богу. Только говорю тебе, не вознамерься искушать ничтожество мое. Ведь я — грешный человек. Но если подлинно имеешь благочестивое стремление, знай — со мной пребывает еще семеро епископов. Придя, в их присутствии встретишься со мной, а наедине не можешь встречаться».
Прочитав это, она сейчас же с радостью поднялась и, добежав до храма святого Юлиана, сообщает нам, что она пришла. А епископ Нонн, до того как этой женщине прийти, созвал епископов и только потом позволил войти ей. Она же, войдя туда, где они собрались, бросилась рыдая на пол и обняла стопы святейшего епископа Нонна, так что от ее обильных слез оросились стопы святого, а она вытерла их своими волосами и, собрав прах с земли, посыпала себе голову. С криком, идущим из самого ее сердца, женщина воскликнула, обращаясь к святому: «Молю тебя, владыка, сжалься надо мной, грешной. Подражай наставнику твоему Иисусу Христу и излей на меня доброту свою. Удостой сделать меня, недостойную, христианкой. Ведь я — море прегрешений,[48]владыка, бездна беззакония. Заклинаю тебя, ученика истинного бога, не погнушайся мной, запятнанной грязью, но очисть меня в купели очищения».[49]
Когда она в томлении сердца и со слезами говорила это, мы, все собравшиеся епископы и клирики, сильно плакали от такой в ней внезапной и чудесной перемены, и многие дивились и говорили, что никогда не видели столь сильного стремления и идущей от души веры. Едва сумел раб божий уговорить женщину подняться с земли и сказал ей: «Правила церковного служения гласят: не крестить блудницу без поручителей, чтобы она вновь не впала в тот же грех».
Услышав эти слова, женщина опять бросается наземь и с обильными слезами обнимает его стопы, говоря: «Ты за меня дашь ответ перед богом, и тебе он зачтет мои прегрешения, если не пожелаешь окрестить меня, нечестивую. И не получить тебе удела от господа, когда не избавишь меня от дел моих и позорной жизни моей. Ты отречешься от твоего бога, если не возродишь меня сегодня и не приведешь ко Христу его невестой».
Все собравшиеся епископы и сопровождавшие их восславили человеколюбца бога, видя, как она горит стремлением к богу и слыша такие ее слова. Тотчас же божий святой посылает меня, грешного диакона, к епископу города оповестить его обо всем, чтобы его святость удостоила послать одну из диаконис. И вот я отправился и сообщил об этом епископу. Услышав, он возликовал весьма великим ликованием и послал меня с таким ответом владыке Нонну: «Право, честной отец, это дело ожидало тебя. Знаю, что ты — уста бога, сказавшего: „Если извлечешь драгоценное из ничтожного, будешь, как мои уста“».[50] И послал со мной мать Роману, главную из диаконис.
Придя, мы застаем эту женщину простертой на земле у ног епископа. С трудом мать Романа сумела уговорить ее, сказав: «Встань, дитя, для свершения заклинаний».[51] Раб божий говорит ей: «Исповедуй все грехи свои». Она ответила ему: «Когда пытаю свою совесть, не нахожу у себя ни единого доброго дела; но знаю, что прегрешений моих больше, чем песка на берегу, и даже вод морских немного сравнительно с моими грехами. Но я уверовала в твоего бога: беспредельное его человеколюбие состраждет множеству моих беззаконий». Тогда епископ говорит: «Скажи, как твое имя?». Она говорит: «Родителями я была наречена Пелагией, но вся Антиохия зовет меня Маргаритó[52] по множеству драгоценностей, которыми украсили меня грехи мои — я ведь была разубранным пристанищем диавола». Епископ снова говорит: «Нареченное тебе от рождения имя Пелагия?». Она отвечает: «Да, владыка». После этого Нонн произнес слова заклятия и, окрестив, помазал святым мирром и причастил нетленной плотью и кровью Христовой. Диакониса, мать Романа, была ее духовной матерью. Она берет ее и уводит с собой, потому что мы там жили вместе с прочими епископами.
Тогда епископ говорит мне: «Подлинно, брат диакон, возвеселимся сегодня с божьими ангелами, и не откажем себе против обыкновения в елее, и выпьем вина в ликовании духовном из-за спасения этой женщины». Когда мы вкусили трапезу, приходит диавол, нагой, и, схватившись за голову, кричит так: «Беда мне с этим седым ядцей и болтуном. Не довольно ли тебе тридцати тысяч сарацин,[53] которых отторг от меня и, окрестив, отдал твоему богу? Не довольно ли моего Гелиополя,[54] где всех, кто там жил, ты привел к своему богу? Но и самой верной надежды ты лишил меня? Ох, беда мне от этого гадкого старца: нет больше сил терпеть твое коварство! Будь проклят день, когда ты на беду родился. Река слез твоих обрушилась на мой шаткий дом и унесла все мои надежды».[55] Так говорил диавол с громким воплем и стенаниями, причем это слышали все епископы, клирики, диакон и сама новообращенная. Снова диавол говорит: «Вот, что со мною, госпожа Пелагия. И ты подражала моему Иуде? Ведь тот, увенчанный славой и почетом и будучи апостолом, предал собственного господина.[56] Так и ты поступила со мной». Тогда епископ Нонн говорит рабе божьей Пелагии: «Прогони его крестным знамением». Чуть только она сотворила крестное знамение, диавол исчез.
Спустя два дня диавол опять приходит, когда Пелагия спала в опочивальне со своей крестной матерью, и будит рабу божью и говорит: «Госпожа моя, Маргарите, что я сделал тебе дурного? Разве не одел золотом и перлами? Не осыпал серебром и золотом? Умоляю, скажи, чем я огорчил тебя? Ответь, и я припаду к тебе и оправдаюсь. Только не покинь меня, дабы я не сделался посмешищем христиан». А раба божия, перекрестившись и дунув на него, заставила диавола исчезнуть, сказав: «Да накажет тебя господь Иисус Христос, исторгший меня из твоей пасти и укрывший в своем брачном чертоге на небесах». Затем, разбудив диаконису Роману, говорит ей: «Молись за меня, матушка, потому что диавол, словно лев, кидается на меня». А Романа отвечает ей: «Не бойся, дитя, и не страшись его, ибо он отныне трепещет и боится даже твоей тени».
На третий день Пелагия зовет слугу, ведавшего ее имуществом, и говорит ему: «Ступай в дом, перепиши все, что есть у меня в сокровищнице, и принеси сюда золото и украшения». Слуга ушел и исполнил то, что было ему велено, и все принес своей госпоже. Тогда она через свою крестную мать позвала святого епископа Нонна и передала ему право распоряжаться всем домом, сказав: «Вот, владыка, богатство, которым из-за греха обогатил меня сатана. Я отдаю его в ведение твоей святости, ибо мне теперь довольно богатства жениха моего Христа». И, созвав слуг и служанок, она своей рукой дала каждому и каждой вдоволь золота и сказала им: «Я освободила вас от временного рабства, вы же постарайтесь освободиться от рабства греху мира сего». Так она отпустила их. А святейший мой епископ призвал церковного эконома и перед лицом Пелагии дал ему в распоряжение все ее имущество, сказав: «Заклинаю тебя святой Троицей, пусть ничто из этого имения не пойдет на церковь или епархию, но лишь на нищих и убогих. Раздай его вдовам и сиротам, чтобы они во благо использовали накопленное во грехе и чтобы богатства беззакония стали сокровищем праведности». А раба божья Пелагия семь дней не ела ничего своего, и ее кормила мать Романа, ибо Пелагия дала обет не вкушать от того, что приобрела во грехе богатства. На рассвете восьмого дня, который пришелся на воскресенье, она снимает крестильную одежду, которую носила,[57] надевает стихарь и фелонь[58]и, не сказавшись нам, уходит из города. Ее духовная мать горько плакала и сокрушалась из-за этого, а святейший епископ Нонн утешал ее, говоря: «Не плачь, а радуйся и ликуй, ибо Пелагия, подобно Марии,[59]избрала благую часть». По прошествии немногих дней епископ города отпустил по домам всех посторонних епископов, и мы вернулись в свою епархию.
Спустя три года меня охватило желание сходить на моление в Иерусалим, чтобы поклониться святому воскресению господа и бога нашего Иисуса Христа, и я спросил позволения у моего святейшего епископа, владыки Нонна. Он отпустил меня и говорит мне: «Брат диакон, если пойдешь, поищи монашествующего евнуха по имени Пелагий, который долгое время подвизается там затворником; посети его, и это будет тебе на пользу». Сам же говорил он мне о рабе божьей, но не открыл того.
Двинувшись в путь, я пришел в святые места и поклонился пречестному древу и святому воскресению; а наутро стал искать святого Пелагия и, нашедши, остановился у его келии на Елеонской горе,[60] где молился господь. Когда же я увидел, что у кельи нет входных дверей и со всех сторон глухие стены с одним только маленьким оконцем, да и то было плотно притворено, постучал, и Пелагий отпер. Взглянув на меня — на самом деле то была раба божия, — она узнала меня, я же ее вовсе не узнал. И как бы я мог узнать, раз ее невиданная и удивительная красота так увяла от строгого воздержания и истаяла, словно воск? Ведь ее прежде полные прелести глаза глубоко запали и едва виднелись, а соответствие в прекрасном ее облике исчезло от чрезмерных лишений. Весь Иерусалим думал, что это евнух, и никто не подозревал в ней женщины, даже я не чаял ничего подобного; я получил от нее как от мужчины благословение, и после того она говорит мне: «Почтенный брат мой, не под началом ли ты владыки Нонна, епископа?». Я ответил: «Да, досточтимый отче». Она говорит мне: «Пусть молится за меня — ведь твой досточтимый епископ — апостол господень». Затем сказала: «Молись за меня, почтенный брат мой», затворила оконце и стала петь псалом третьего часа.