я твоего». И оба пошли прочь в слезах. Достигши святых мест, они поклонились им, посетили многих отцов и вступили в александрийский храм во имя святого Мины. Около девятого часа блаженный Андроник видит, как один мирянин ссорится с монахом, и говорит мирянину: «За что ты обижаешь авву?». Мирянин отвечает: «Владыка, он нанял у меня мула, и я говорю ему: „Сейчас отправимся в Скит, чтобы нам, свершив весь путь ночью, к шестому часу утра добраться до места, а он не хочет"». Блаженный Андроник говорит: «Есть у тебя еще один мул?». Мирянин отвечает: «Да». Блаженный Андроник говорит ему: «Сходи, приведи мула — я его у тебя нанимаю, потому что тоже направляюсь в Скит». Андроник говорит жене своей: «Побудь здесь в храме святого Мины, пока я схожу в Скит, чтобы получить благословение отцов, и вернусь». Блаженная Афанасия говорит ему: «Возьми меня с собой». Андроник отвечает: «Женщине нельзя ходить туда». Она со слезами говорит ему: «Ты ответишь пред святым Миной, если останешься там, пока не устроишь меня в монастырь». И они обнялись, и Андроник отправился в Скит, и, поклонившись отцам, услышал об авве Данииле. Уйдя из Скита, с великим трудом он сошелся с аввой Даниилом и все поведал старцу. И старец говорит: «Ступай и приведи жену свою, и я дам тебе письмо, и ты отдашь жену в Тавенниский монастырь, что в Фиваиде».[515] Андроник сделал по слову его и привел жену свою к старцу, и они услышали от него слово спасения. И он написал в Тавенниский монастырь, и отпустил их. Когда Андроник воротился, старец дал ему монашескую одежду, наставив его в иноческом житии. И Андроник оставался у него двенадцать лет. По их прошествии он попросил старца отпустить его в святые места. Тот, помолившись за Андроника, отпустил его. На пути своем туда Андроник присел под деревом отдохнуть от зноя (это было в Египте) и, гляди, по строению божию в мужском платье идет жена его, ибо и она направлялась в святые места. И они приветствовали друг друга. Голубка признала супруга своего, а ему как же было признать ее, когда вся красота Афанасии увяла и женщина стала черна, как эфиоп?! И вот она говорит ему: «Куда направляешься, авва?». Он отвечает: «В святые места». Опять она говорит: «И я направлюсь туда: пойдем вместе, но не будем разговаривать друг с другом, будто идем врозь». Он сказал: «Как тебе угодно». Афанасия говорит ему: «Не ученик ли ты аввы Даниила?». Андроник отвечает: «Да». «А звать тебя не Андроником?». «Андроником», — отвечает он. Афанасия сказала: «Молитвы старца будут сопутствовать нам». Андроник говорит: «Аминь».
Поклонившись святым местам, они возвратились в Александрию, и авва Афанасий говорит авве Андронику: «Хочешь, будем жить в одной келии?». И тот говорит: «Да, но вперед хочу получить благословение старца». Авва Афанасий говорит: «Ступай, я буду ожидать тебя в монастыре на 18-й миле[516] и, если вернешься, как и прежде на пути, будем наблюдать молчание. А если старец не одобрит этого, не приходи. Я останусь в обители на 18-й миле». Андроник, вернувшись, в страхе божием провел с Афанасией еще двенадцать лет и не признал ее.
Часто посещал их старец и вел с ними спасительные для души беседы. И вот однажды он побыл у них, и уже простился, и отправился восвояси, но не успел дойти до монастыря святого Мины, как его догнал авва Андроник, говоря: «Авва Афанасий отходит к господу». И, возвратившись, старец видит, что тот отходит. Авва Афанасий начал плакать, а старец говорит ему: «Почему вместо того, чтобы радоваться своему отшествию ко Христу, ты плачешь?». Тот отвечает: «Я плачу только из-за аввы Андроника. Но окажи милость: когда схоронишь меня и в головах у меня найдешь таблички,[517] прочитай их и вручи авве Андронику». После молитвы авва Афанасий приобщился и почил во господе. Пришли обрядить его и увидели, что авва Афанасий — женщина, и это стало известно всей лавре. Старец велел созвать отцов из Скита и из внутренней пустыни: сошлись все монахи из александрийских лавр и собрались все жители города. И скитские монахи по обычаю явились в белых одеждах и с ветвями. И понесли хоронить честные останки блаженной Афанасии, славя бога, даровавшего женщине столь великую стойкость. И старец оставался там седмицу после кончины блаженной Афанасии. По скончании ее он пожелал взять с собой Андроника, но тот не согласился идти, говоря: «Я окончу жизнь там, где и госпожа моя».
И снова старец, попрощавшись, удалился и прежде чем достиг монастыря во имя святого Мины, его догнал какой-то брат, говоря: «Авва Андроник отходит». И снова старец велел созвать монахов из Скита, говоря: «Проводите авву Андроника». А они пришли, и застали его живым, и получили от него благословение, и он почил в мире.
И великая распря случилась между отцами из монастыря на 18-й миле и из Скита: скитские иноки говорили, что это де наш брат, и мы возьмем останки его в Скит, чтобы молитвы святого обороняли нас. Так же говорили и монахи обители на 18-й миле, что мы де схороним его вместе с сестрой. Но монахов из Скита было больше. Архимандрит обители на 18-й миле говорит: «Сделаем по слову старца». А старец сказал, чтобы Андроник был схоронен в обители на 18-й миле. Иноки Скита не желали его слушать, говоря: «Старец уже выше мирского и всякой распри, мы же моложе и потому хотим мощей брата; довольно, что мы отдали авву Афанасия». Старец, видя, что поднимается великое смятение, говорит братьям: «Раз вы не слушаете меня, я останусь здесь, и меня похоронят с моими детьми». Тогда все успокоились. Андроника схоронили и говорят старцу: «Вернемся в Скит». И он сказал: «Дайте мне пробыть здесь седмицу после смерти брата», и они не стали перечить.
Помолимся, чтобы нам по молитвам святых достичь добродетели аввы Афанасия и аввы Андроника. Аминь.
Текст переведен по изданию:
Сlugnet. Vie et récites de l'abbé Daniel. Revue de l'Orient Chrétien. Paris, 1900, V.
Чудеса святого Георгия
В том самом городе, в котором, как мы сказали, святой явил предыдущее чудо,[519] сарацины[520] некогда раскинули свой стан; взяв в плен всех жителей, они разбили там шатры и отдыхали, предаваясь пирам и разгулу. Некоторые из них дошли до такой дерзости, что в пречудном том храме, где покоится тело святого, удостоенного мученического венца, они пировали, валялись пьяные, играли в кости, а потом стреляли из лука в святые иконы. Один из пленников смело сказал им, что нельзя столь дерзко ругаться над святым: «Ведь мученик, — говорил он, — во имя которого величается храм этот, был необоримым воином, он и сегодня сумеет отмстить врагам за поношение». Сарацины с хохотом ответили ему: «Который из них таков? Покажи нам его». Пленник указал пальцем на высоко стоявшую икону мученика, дивно составленную из камешков, — святой был облечен в панцирь воина, и медные наголенники, в руках нес боевое копье и грозно взирал на тех, кто глядел на него.
И вот тотчас один из сарацин, прицелившись в ту почитаемую икону, спустил тетиву. Но стрела уклонилась от своего пути и полетела вспять и, поразив стрелка прямо в сердце, вышла на спине. Он тут же рухнул и испустил дух, и все остальные враги видели, как святой на иконе вытянул руку. А увидев, в великом страхе обратились в бегство. И, словно поражаемые мечом, одни, пытаясь уйти, падали замертво, других растаптывали, и они так предавали несчастные души свои, третьи, бегством добыв себе спасение, каждый на свою родину нес весть о чудесном могуществе святого. И вот с тех пор враги уже не смели дерзостно приближаться к тому святому храму, а когда им приходилось идти мимо, шли со всяческим трепетом, великим страхом и благоговением, рассказывая о чудесном могуществе обитающего его мученика.
Мы же, и в этом прославляя бога, творящего через мученика своего чудеса, поведаем, насколько в наших силах, о другом, исполненном человеколюбия деянии славного мученика.
Однажды войско агарян[521] вторглось в пределы Пафлагонии,[522] и воины увели оттуда много пленных и захватили большую добычу. Среди пленников находился некий юноша, который нес службу при храме святого в деревне, называемой местными жителями Фатри.[523] И вот всех пленных привели к нечестивому военачальнику — одни стали жертвой мечей, других по его приказу сделали рабами. Юноша же тот, поскольку он показался краше остальных, попал в рабство к самому военачальнику. Когда господин юноши пришел в дом свой, он пытался склонить пленника отречься христианской веры. За то, что тот не соглашался, господин не предал его смерти, но не приставил к какому-нибудь более приличествующему ему занятию, а отослал на кухню носить воду и колоть дрова. А юноша тот, раздумывая, как после честного служения мученику он попал в позорное рабство к неверным, слезно молил святого сжалиться над его злосчастьем и простереть руку помощи просящему его заступничества.
И вот, когда вера в великого слугу божиего крепла в сердце юноши и он неутешно плакал, поздним вечером он возвращался к себе спать, и, входя в дверь, ведущую со двора в дом, услышал, как кто-то снаружи зовет его по имени, и спросил: «Кто ты, господин?». Тот назвался его знакомым и сказал, что хочет с ним побеседовать. Юноша без колебаний, но очень удивленный, как, стоя на улице, пришедший мог его увидеть через стену, немного приоткрывает ворота и видит какого-то всадника, молодого годами и прекрасного лицом. Юноша приветствовал его и стал внимательно в него вглядываться, чтобы убедиться, знает ли он своего гостя. А тот, словно желая обнять юношу, наклонился и, подняв его с земли, перебросил через шею коня. Затем пустил коня вскачь и помчался вперед. Вскоре он снял юношу с коня и на руках внес в какой-то дом, затем обнял его и исчез. Юноша не понимал, что случилось, и от изумления так обессилел, что заснул, не зная ни того, что с ним произошло, ни страны и дома, куда попал.